Борис Изюмский - Путь к себе. Отчим.
Но, батюшки! На каком уровне преподавали им тогда на курсах!..
По всему видно, что техническая революция вошла в это училище не на цыпочках, пугливо озираясь, а полновластной хозяйкой.
Семен Семенович протер очки и теперь стал разглядывать учащихся обстоятельно.
Рядом с Гришей сидит паренек с крутым затылком. А позади — русый, в профиль похожий на Петровича из старого фильма «Цирк»: высокий чистый лоб, прямой нос, высокая шея. Преподаватель назвал его Дроботом.
Были здесь и модники, видно, не признававшие форму, а может быть, еще не получившие ее: и пиджаках с широкими планками сзади, похожими на усеченную пирамиду с двумя пуговицами; в куртках, с воротничками, выпущенными поверх, точь-в-точь, как у преподавателя.
К ножкам столов привалились портфели, чемоданчики разных калибров и цветов.
«Совсем взрослые», — с удивлением думал Семен Семенович, мысленно представляя, как он будет обо всем рассказывать дома жене.
Над училищем пролетел реактивный самолет, и гул его неясно пробился сквозь задребезжавшие стекла.
По небу ходили тучи глубокой осени, виднелась вдали приунывшая роща, окутанная туманом, зябли заводские корпуса. А в кабинете было тепло, уютно и чертовски интересно.
Гриша нет-нет да поглядывал через плечо, будто удостоверяясь, все ли отец примечает как следует, ничего не пропустил?
Преподаватель вызвал к доске Хлыева. Тот пошел неторопливо, всем видом своим говоря: «Зачем меня беспокоить? Напрасный труд».
У доски отмалчивался, руки складывал так, будто выходил голый из воды, голову ронял то к правому, то к левому плечу, словно она у него не держалась.
Фруктик! Воспитателям с таким не просто.
Весело, задористо прозвенел звонок. Мужской голос приказал по селектору:
— Учащийся Хлыев, зайдите ко мне.
Наверно, это его директор вызывал.
Лицо у мальчишки вытянулось. Он вышел из кабинета. Вслед за преподавателем повалили в коридор учащиеся.
Гриша подошел к отцу:
— Ну, как тебе наше ТУ? — не без гордости спросил он.
— Все в порядке, — скупо ответил отец, — я тебе пирог привез и варенье. Мама прислала.
— Зачем это? — стесненно сказал Гриша и покосился на Алпатова, стоящего рядом. — Познакомься — мой друг Егор.
«Ишь ты, уже и другом обзавелся», — с удовольствием оглядывая паренька с зализом каштановых волос над крутым лбом и широкими светлыми бровями на открытом лице, отметил Семен Семенович. Протянул руку:
— Приятно познакомиться. Приезжайте как-нибудь к нам в гости…
Теперь можно и жену успокоить, а то она заладила: «Там его вовлекут в дурную компанию». Вот материнские страхи!
Отнеся домашние гостинцы в общежитие, Семен Семенович пошел знакомиться с мастером Голенковым.
Петр Фирсович похвалил Гришу:
— Монтажник из него получится.
На просьбу Поздняева нет-нет да писать им, родителям, как здесь идут дела, мастер ответил:
— А как же иначе?
С преподавательницей Рощиной у Семена Семеновича тоже получился хороший разговор.
— У Гриши с грамматикой нелады, — сказала она, — но мальчик он старательный, наверстает… А так, в общении с товарищами — ровен, доброжелателен…
«Ну, это он в меня пошел, — подумал отец. — Род у нас весь такой».
— Внешне Гриша вроде бы замкнут, скрытен, — продолжала учительница. — На самом же деле, отзывчивый…
— Ваша правда, — подтвердил Поздняев, — в трудную минуту не подведет. Вы ему только общественные поручения чаще давайте.
Зоя Михайловна улыбнулась:
— Постараемся…
Часов в шесть вечера Егор просматривал в общежитии серию тонких журналов в зелено-белой полосатой обложке.
Серия называлась строго: «Реферативная информация о передовом опыте» — и сразу привлекла в библиотеке внимание Алпатова.
Сколько монтажнику надо знать: разметку деталей, свойства металлов, обор узлов, гнутье труб, электросварочные, вентиляционные работы, чтение схем чертежей, технику защиты от коррозии. Да разве все перечислишь.
Антон, стоя у открытой дверцы платяного шкафа со вставленным зеркалом, спросил:
— Жор! Может, все же пойдешь в школу?
В соседней средней школе проводили вечер, и девочки принесли в комитет, комсомола училища пригласительные билеты. Дробот взял три. Гриши не было, он занимался в читальном зале.
Егор с трудом оторвался от статьи:
— Неохота. Иди сам, потом расскажешь.
Антон надел белоснежную рубашку с черным галстуком, темно-синий костюм и сразу повзрослел, стал еще стройнее. Лихо сдвинул набок фуражку с эмблемой — не то моряк, не то летчик. Жаль, нос прыщеват.
— Слава монтажнику! — бросил он Егору и скрылся, только каблуки легко простучали до длинному коридору.
…Гриша вспомнил, что Тоня — она в комитете комсомола ведала печатью — просила его написать для училищной стенгазеты статью о монтажниках. «Журналиста нашла», — нахмурился Гриша. Вырвал из тетради двойной лист и бодро начал писать: «Мы, высотники, будем монтировать заводы, гидростанции, нефтяные вышки, трубопроводные магистрали, конвейеры и поточные линии…»
Круглое лицо его вспотело.
Прочитал и все перечеркнул. Жвачка. Надо совсем по-другому. Оказывается, статьи не так-то просто писать. И вообще жить не просто.
Вот люди, глядя на него, думают: «простачок», «чурка волосатая». А он не такой-то простачок. Знает, когда надо сделать вид, что ничего не заметил, не слышал, не понимает, а когда следует и показать себя, не дать в обиду, а то и оплеуху отвесить… в переносном смысле, конечно.
Хлыев сунулся было как-то к Грише со своим блатняцким балагурством: «Ну что, мужичок-хреновичок?» Поздняев его так отшил — кувырком летел, кепочку придерживая.
Антон думает, что он, Гриша, не видит: Дашкова ему нравится. Ну, и пусть думает. А девчонка она неплохая.
И Егор — парень хороший, у него что на уме, то и на лице. Но вот в жизни беспечный: на последний рубль накупит мороженого себе и ему с Антоном. Все-таки должна быть здоровая расчетливость. Не крохоборство, конечно. Петр Фирсович им об этом правильно говорил.
А другом Гриша умеет быть. Только не надо много о таком рассусоливать, главное — поступки… И не лезть без нужды в чужую душу с расспросами. Гриша догадывался — у Егора в семье плохо, но ведь не станешь бередить…
Статью все же написать надо.
…Антон пересек площадь, миновал театр и очутился у входа в школу.
В вестибюле суматоха и гам. Две девочки, постарше его, посмотрев на билет, на костюм, опросили:
— Наверно, из ПТУ?
— Да.
— Милости просим, — они сделали дурашливый книксен, — наверх и в актовый зал.
В зале стулья расставлены вдоль стен. На сцене ансамбль заиграл вальс, и какой-то пижон с бабочкой вместо галстука объявил:
— Дамы приглашают кавалеров!
«Гм… гм… в кавалеры попал», — подумал Антон, одергивая пиджак.
К нему подошла стройная девушка в коричневом платье с глубоким вырезом на груди, с широким поясом, подчеркивающим талию. Глаза у девушки смелые, даже дерзкие, и, кажется, немного подкрашены.
— Пойдемте.
Они закружились в вальсе. Оказывается, она учится в десятом классе, мечтает попасть в ГИТИС, ненавидит математику и свою классную руководительницу Индюшку. Довольно обширная информация для трех минут.
Все тот же пижон с бабочкой, подражая какому-то конферансье, произнес нараспев:
— Жюри успело избрать Королеву изящества — Ларису Валевскую!..
Он взял за кончики пальцев партнершу Антона и вывел в центр зала.
— И Рыцаря галантности, — он приблизился к Антону, рукой подвернул свое большое ухо к его губам, мотнул головой, — нашего гостя Антона Дробота!..
«Здрасьте-пожалуйста, в галантные попал».
«Королеве» вручили гвоздику, и Лариса приколола цветок к груди. Она раскраснелась, еще больше похорошела. А Дроботу дали целлулоидного кролика; Антон, не зная, куда его девать, поставил на подоконник и «забыл».
Весь вечер они танцевали с Ларисой. Она то и дело прижималась к нему, жеманно спрашивала:
— Ты доволен своей дамой?
На что Антон вежливо отвечал:
— Еще бы, «мисс изящество»!
У него нарастала неприязнь к ней. Она, видно, все время помнила, о своей красоте и неотразимости.
Часов около десяти Лариса сказала, скорее утверждая, чем прося:
— Ты, конечно, проводишь меня домой?
Они вышли на улицу. Прохладный ветерок приятно охлаждал лицо. Кончик оранжевой луны словно припаяли к стреле подъемного крана. Лариса взяла Антона под руку:
— У тебя есть сигареты?
— Я не курю.
— Что же это за мужчина, который не курит?! А где ты учишься?
— В профтехучилище…
— Гепетеушник, — разочарованно протянула она, — а я думала, ты студент.
Дробота покоробили тон Ларисы, пренебрежение, прозвучавшее в ее словах.
