Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2
— С той женщиной… О которой я тебе говорил, помнишь?
— Ну и что? По этому случаю объявлена голодовка?
— Серега, не шути!
— Влюбился?
— Да…
— С первого взгляда?
— С первого взгляда.
— Бывает… — Сергей встал, прошелся по тесной, заставленной чертежами и деталями машин комнате. — И прекрасно, что познакомился! Постарайся поближе узнать ее — ты ведь ничего о ней не знаешь… И — честно предупреди Наташу!
— Как просто получается у тебя: узнай, предупреди… Куча конструктивных предложений! Сердце только во всем этом никак не участвует, а? Вполне современно…
— Мне остается только одно: поздравить тебя и пойти поесть! — Не получив ответа, Сергей вышел.
Леонид весь день работал с особым старанием. К пяти часам дала себя почувствовать усталость, — начали неметь руки, заломило спину. Он встал из-за чертежной доски, потянулся. Вот теперь ему захотелось есть, скорей домой, к Милочке, — она, наверно, приготовила что-нибудь вкусное. По дороге Леонид заглянул к Сергею в партком, но его там не оказалось.
Утром следующего дня Леонид встал минут на пятнадцать раньше обычного, тщательно побрился, повязал новый галстук и, позавтракав на скорую руку, собрался уходить. У самых дверей его остановила Милочка.
— А ну-ка покажись! — Оглядев его, она сказала: — Вид ужасно самодовольный, и несет от тебя, как из парикмахерской! Милый брат, не таись, поведай сестре, в чем дело?
— Решительно ни в чем. Может человек надеть новый галстук и после бритья протереть лицо одеколоном?
— Может, конечно. Вот только физиономия у тебя слишком выразительная, — подводит. Вчера за ужином ты улыбался без всяких видимых причин, сам с собой разговаривал… Обычно люди так не ведут себя, если они психически здоровы.
— Не понимаю, почему ты потратила свое драгоценное время на изучение моей скромной персоны?
— Шуткой отделываешься?
— Желаю вам, моя бесценная сестричка, тысячу благ. Оттачивайте свою наблюдательность! — Леонид галантно раскланялся и ушел.
В вестибюле станции метро Леонид остановился недалеко от лестницы, чтобы не пропустить Музу. Мимо него бесконечным потоком шли и шли озабоченные люди, спешили на работу, ехали в центр по своим житейским делам. Его толкали, но он, поглощенный мыслью о предстоящем свидании, не замечал этого.
Наконец Муза показалась. Еще издали заметив Леонида, она отвела глаза и, только поравнявшись с ним, холодно кивнула и молча направилась, как всегда, к третьему от конца вагону.
Леонид опешил, теряясь в догадках. Что могло случиться за такое короткое время? И вообще, та ли это обаятельная женщина, которая всего двадцать четыре часа тому назад весело разговаривала с ним, непринужденно шутила, смеялась? Разве они не расстались друзьями? Он последовал за нею в вагон, не осмеливаясь заговорить.
Только на улице она взглянула на него и сухо, коротко ответила на его вопрос:
— Благодарю, я вполне здорова. Просто не в настроении…
— Надеюсь, не я причина этому? — робко спросил Леонид.
— Нет, конечно. Вы тут абсолютно ни при чем. Я капризная, неуравновешенная женщина… — Она ускорила шаги, как бы желая поскорее отделаться от него.
Но Леонид был упрям, да и самолюбие не позволяло ему прервать разговор.
— О том, какая вы, пусть судят другие. Я готов терпеливо ждать, пока вам захочется снова говорить и видеться со мной.
Муза остановилась там же, где и вчера.
— До свидания, терпеливый молодой человек, — сказала она, кивнула и ушла.
Так было и в последующие дни. Каждое утро они вместе ехали в вагоне метро. Он провожал ее до определенного места и следил за нею до тех пор, пока она не скрывалась в подъезде большого многоэтажного дома. Иногда, впрочем, она шутила и давала понять, что общество Леонида ей приятно. На следующий день ее словно подменяли, она опять замыкалась в себе. И только спустя недели две она уступила настойчивым просьбам Леонида и согласилась встретиться с ним вечером у входа в Сокольнический парк.
Леонид почему-то был уверен, что Муза непременно опоздает. Но она пришла минута в минуту, была в прекрасном настроении, шутила, смеялась. Свернув в боковую аллею, ведущую к маленькому пруду, она сказала Леониду:
— Садитесь и рассказывайте про себя. Я ведь ничего не знаю о вас, кроме того, что вы многообещающий молодой инженер…
— Я знаю о вас и того меньше… Да и рассказывать мне почти нечего, — сказал Леонид, садясь рядом с ней. — Школа, война, эвакуация… Получили извещение, что отец пропал на фронте без вести. Потом он нашелся… в подмосковном доме инвалидов. Без рук и без ног. Сейчас живет с нами… Мать, не зная, что отец жив, — Леонид покраснел, говоря неправду, — вышла замуж за другого… Вот, пожалуй, и вся моя биография!.. Да, есть еще у меня сестра, Милочка. Весьма волевая особа, сестра преданная и заботливая. Зять тоже стоящий человек. Двое забавных зверюшек — племянница и племянник. Я живу с ними…
— Позавидуешь вам…
— Завидовать? Чему? — удивился Леонид.
— Ваша жизнь только начинается, а я успела многое пережить…
— Слушайте, это уже было! У классиков… Только мне вы почему-то отвели женскую роль: «В огромной книге жизни ты прочла один заглавный лист, и пред тобою открыто море счастия и зла…» Боюсь все же, что Лермонтов имел в виду не меня.
Муза засмеялась, потом оборвала смех и долго смотрела на верхушки молоденьких берез и сосен, мягко освещенные золотистым светом заката.
— Если уж дело дошло до цитат, — сказала она, — придется щегольнуть и мне: «Я все видел, все перечувствовал, все понял, все узнал…» Родилась я в семье художника, человека сурового, но справедливого. Имея склонность к языкам, поступила в институт иностранных языков. Была, как говорили у нас студенты, трехъязычницей: изучала французский, итальянский и испанский. Знаю немного португальский. По окончании института три года работала переводчицей в нашем посольстве в Риме. Была замужем. Ученой степени не имею, научных трудов тоже. Если эти краткие сведения вас не удовлетворяют, то более подробные можете узнать, ознакомившись с моей анкетой и автобиографией в отделе кадров научно-исследовательского института, где я в настоящее время работаю. — После небольшой паузы она спросила. — Почему вы не задаете вопроса, куда девался мой муж?
— Боюсь, это меня не касается, — ответил Леонид.
— Люблю благородных людей! — она встала. — Может быть, пройдемся?
— С удовольствием.
Она сама взяла его под руку, и они пошли по аллее.
— Я, кажется, наболтала глупостей! — сказала она, не глядя на Леонида. — Не обращайте внимания, — со мной это бывает…
Леонид понимал, что Музе не хочется о чем-то вспоминать. Чувствовал ее грусть в этой неуравновешенности, в беспричинной смене настроений. Он дочитал про себя оборванную ею строку: «любил я часто, чаще ненавидел и более всего страдал…» Он не знал, что ей сказать. Понимал, что для него встреча с ней не просто знакомство — судьба. И что понадобится все его терпение, вся нежность, на которую он способен, чтобы эта женщина оттаяла, поверила в его любовь.
Солнце спряталось, в парке стало прохладно. Они пошли к выходу и, пройдя мимо церкви, свернули в переулок.
— Видите двухэтажный дом? Я в нем живу, — сказала Муза, показывая на дом в конце переулка.
— Так мы с вами соседи! Вот не думал!.. Я живу в следующем переулке. Почти рядом… А я вас никогда не видел в этих краях…
— Вероятно, потому, что я живу отшельницей, редко выхожу из дома, — сказала она. — На работу и обратно. По субботам уезжаю к родителям на Масловку. Там у отца квартира, большая мастерская. Люблю запах красок, — привыкла с детства.
Леонид понял, что она живет одна.
Пройдя переулок, Муза остановилась, протянула руку.
— Спасибо за приятно проведенный вечер!.. Пригласила бы вас к себе пить кофе, но, к сожалению, не могу, — комната не убрана. Я ведь страшная лентяйка. Всю жизнь целенаправленно превозмогаю лень, а она меня!..
И Леонид, склонившись, впервые поцеловал ее маленькую, пахнущую духами руку.
4
У нас партийная работа многогранная, интересная и плодотворная, если ею занимаются люди подготовленные, отзывчивые, широкие. Человек идет в партийную организацию завода, фабрики, в райком, горком не персонально к Ивану Ивановичу или Ивану Сидоровичу, а к партии, и зная и веря, что там найдет правду и справедливость. Беда тому, кто обманет эту веру.
Дмитрий Романович Сизов родился и вырос в семье замоскворецкого рабочего-металлиста, и биография его мало чем отличается от биографий тысячи юношей и девушек его возраста: школа, пионерский отряд, комсомол. С седьмого класса мечтал о профессии инженера-станкостроителя. Окончив школу, подал заявление в машиностроительный институт, но провалился на экзаменах. Пришлось пойти на завод к отцу, встать у станка. Через девять месяцев он уже работал токарем четвертого разряда. Вскоре его избрали секретарем комитета комсомола. И здесь же, на заводе, приняли в партию.
