Валентин Овечкин - Том 2
У нас не так, как в промышленности: закончен рабочий день, и можно итоги подвести, продукция налицо. Хлебороб целый год работает, пока сможет свою продукцию показать. В деревне цыплят по осени считают. И надо бы не торопиться объявлять нам выговоры за «нарушения». Терпеливее надо относиться к таким «нарушениям», когда люди хотят сделать лучше, чем предписано. Надо ругать или благодарить за урожай, а не за одну какую-то выхваченную из целого сельскохозяйственного года «кампанию»…
Самый страшный враг у нас сегодня — формализм, — думал Мартынов, откинув голову на спинку сиденья, закрыв глаза. — Эх, брат, Петр Илларионыч! Если хочешь по-настоящему поработать в этом районе, а не поденщину отбыть — трудно тебе придется! Много у этого самого формализма разветвлений. Формально руководить — отстающие колхозы не вытянешь. Напиши хоть сотню резолюций: «указать», «обязать», «предложить». Мелочным опекунством не заменишь настоящей заинтересованности колхозников в хорошей работе… А судьбы колхозного урожая в руках механизаторов. Но им, оказывается, выгоднее вырастить десять центнеров, чем тридцать. Вот где узел! Отсюда надо начинать распутывать. Собрать бы коммунистов-механизаторов в райком, поговорить с ними…»
— Дремлете, Петр Илларионыч? — спросил шофер.
— Нет, — открыл глаза Мартынов. — Так, задумался…
— Снег идет.
Мартынов приоткрыл окно, чтобы выбросить погасший окурок. В щель со свистом ворвался ветер. В полях потемнело. Снег валил крупными хлопьями.
— Рассчитал Костя, химик! — сказал шофер. У него было два слова, которыми он определял высшую степень хитрости: «юрист» и «химик». — В точку! К утру всю землю забелит, никто уж не будет в его бороздах копаться.
— Нет, Василий Иваныч, — ответил, помолчав, Мартынов. — То, чего мы не доделаем, никакой снег не забелит. Ни снег, ни бумажки-сводки. Придет лето — урожай покажет, как мы поработали.
— Правильно, Петр Илларионыч! Бабы говорят: толкач муку покажет.
— То-то и оно!..
Шофер включил свет. «Победа» неслась по глухому проселку, сверкая фарами, пугая рано вставших с лёжки, ошалевших от внезапной перемены погоды, первый раз в жизни увидевших снег молодых зайцев и укрывшихся от ветра в кусты у обочины дороги куропаток.
2Даже при полной механизации будут, вероятно, такие недели и месяцы в году, когда по проселочным дорогам ни на чем, кроме обыкновенных саней, не проедешь. Снегоочистители будут работать на главных асфальтированных шоссе, но не пустишь же их по всем «зимнякам», проложенным от села к селу напрямик через замерзшие речки, болотистые луга, овраги.
Метель поднялась еще днем, а сейчас было уже около девяти. Стояли безлунные ночи, в белесоватом мраке вокруг — ни одного черного пятна, ни дерева, ни телеграфного столба. Дорогу замело, править вожжами было бесполезно. Умная старая лошадь сама сворачивала то влево, то вправо, когда в сугробах под ее ногами терялся твердый накат дороги.
Мартынову и директору Семидубовской МТС Глотову благоразумнее было бы, конечно, после собрания в колхозе. Остаться и заночевать. Но теперь поздно было искать виноватого, кто первый сказал: «Едем!» Теперь уж надо было добираться домой.
— Но, но, Мальчик! — помахивал кнутом Глотов.
— Этому Мальчику, должно быть, сто лет, — сказал Мартынов.
— Что? — не расслышал Глотов за свистом ветра.
— Ваш Мальчик уже, вероятно, не раз дедушкой был, — прокричал ему в лицо Мартынов.
— Человек в двадцать лет — юноша. А у лошадей свой счет, — ответил Глотов. — Но, но! Пошевеливай!
Сани двигались по рыхлому, глубокому снегу натужно, толчками. Оба сидели боком к ветру.
— А еще был у нас в том районе, где я работал, такой председатель Тихон Петрович Глущенко. — Мартынов придвинулся ближе к Глотову, продолжая разговор, прерванный при переезде через замерзшую реку Сейм, где им пришлось для облегчения саней подняться на крутую гору пешком. — Работал он, этот Глущенко, когда-то секретарем райкома — не получилось у него, не справился с районом. Послали его директором МТС. С неохотой пошел. И там ничего видного не сделал. Так себе, средняя была МТС. Потом послали его председателем в крупный колхоз, самый отстающий. Отбивался, не хотел, чуть из партии его не исключили. Ну — пошел, И там-то он рванул! За два года сделал колхоз самым богатым в районе. Но знаешь, с чего он начал, этот Тихон Петрович?
Глотов что-то невнятно пробурчал в воротник тулупа.
— Начал с того, что строго-настрого запретил всем бригадирам и колхозному агротехнику принимать без него от МТС хотя бы гектар пахоты. «Я, — говорит, — знаю этих бракоделов! Сам буду проверять качество!» В первое же лето урожай у него — вдвое выше против прежнего. С этого и пошли жить. Колхозники прямо на руках его носили. А в соседних колхозах — ругали на чем свет стоит! «Чего ж ты, когда сам был директором, не пахал, не сеял всем колхозам так, как теперь требуешь от МТС?» Вот какие дела, товарищ Глотов. А? Покурим, что ли? Доставай, у меня кончились папиросы.
Тяжело одетый Глотов, с трудом ворочаясь, отвернул полы тулупа и ватного пальто, достал из кармана пиджака пачку «Севера». Скинув рукавицы, обжигая голые руки на ветру, закурили, истратив чуть не коробку спичек.
— Может, и тебя послать председателем колхоза? А? Хотя бы на время? Чтоб полюбовался на свою работу со стороны? Так сказать, для самокритики снизу?..
— Не хватит директоров на все колхозы, — ответил Глотов. — МТС у нас в районе три, а колхозов — тридцать.
— А папиросы ты куришь не директорские, — заметил Мартынов. — Хотя что ж — по урожаю и папиросы. «Казбек» тебе даже неприлично было бы курить перед колхозниками. Не заработал.
Глотов опять что-то невнятно проворчал.
— Шутки шутками, Иван Трофимыч, — продолжал после большой паузы Мартынов, — но как же все-таки заставить вас, директоров МТС, болеть за урожай?
— А мы разве не болеем за него?
— За выработку вы больше болеете, черт бы вас побрал, а не за урожай! Гектары ради гектаров. Все равно как если бы мы стали оценивать работу какого-то завода по количеству оборотов станков. В этом году, мол, станки сделали вдвое больше оборотов, чем в прошлом, значит, завод вдвое лучше работал. А что обороты? Наплевать на них! Давай продукцию!
Глотов повернулся к Мартынову.
— В открытую дверь ломишься, Петр Илларионыч. Давно уже все решено.
— Что решено?
— С нас уже не только выработку спрашивают, но и урожай.
— Как спрашивают? «Ай-ай-ай, как вам не стыдно, какие вы нехорошие, урожай загубили!» Так? Это не спрос.
— А новые правила для участников Сельскохозяйственной выставки? Теперь МТС за одни мягкие гектары на выставку не попадет. И урожай будет учитываться.
— Ну, выставка, конечно, дело большое. А чем ты материально отвечаешь за плохой урожай? И что выигрываешь от хорошего урожая?.. «Все решено». Ничего, брат, еще не решено!.. Да ты вперед смотри, раз уж сел за кучера. Метет как! Невелико удовольствие — в поле заночевать. Хоть бы к какой-нибудь скирде прибиться.
Глотов потыкал кнутовищем в снег возле полоза:
— Дорога.
— Спокойный ты человек, Иван Трофимыч, — опять заговорил уже сердитым тоном Мартынов. — Три дня драили тебя на колхозных собраниях за невыполнение договоров, а с тебя — как с гуся вода!
— Меня драили, и я драил, — ответил Глотов. — И мне, бывало, горючее не подвозили вовремя, прицепщиков не выделяли, трактористов плохо кормили.
— Ты не выполнял свои обязательства, колхозы не выполнили — квиты? На том и помирились? А кто же должен взять верх в этом споре? Ты — представитель государственных интересов в деревне!..
Сани заехали в балку, где снегу намело метра в полтора. Лошадь остановилась.
— Не погоняй, пусть отдохнет, — сказал Мартынов и соскочил с саней.
Утопая чуть не по пояс в снегу, зашел наперед лошади, поправил перекосившиеся оглобли, ощупал гужи, хомут — и рассмеялся:
— Что это у вас за механизация?
— А что?
— Хомут вместо супони болтом с гайкой стянули. Да еще — с контргайкой.
— У нас в МТС легче железку найти, чем кусок ремня.
— А кормите коня не стружками железными вместо сена? Что-то он уже не хочет нас везти.
— Довезет. Немного осталось. Пошевеливай, Мальчик!
Выехали из сугробов на косогор, где снег сдуло ветром, поднялись выше на гребень перевала. Впереди близко показались огни — городок в степи, усадьба МТС.
— Приехали!
— Не совсем приехали. На усадьбу приехали. Хочешь — ночуй здесь, в конторе, хочешь — поедем ко мне в село, еще три километра.
— Подворачивай к общежитию трактористов. Погреемся.
Из распахнувшейся двери повалил клубами пар. С крыльца сбежал парень в нижней рубахе, босиком, зачерпнул ведром чистого снега из сугроба, увидев подъехавшие сани, задержался на ступеньках, приложил руку козырьком ко лбу: со света ему не видно было, кто приехал.
