Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)
Никто не шелохнулся. От монотонного гудения кондиционера закладывало уши. Волшебная сеть была снова наброшена. В наэлектризованном воздухе витал целый рой незримых вопросов, однако никто не решался их задать.
— Можно? — обратился наконец к ведущему Игорь Леонидович Сирота. Получив разрешение, он еще более вытянул свое от природы вытянутое лицо, обратив его в сторону докладчика. — Вы тут рассказывали о художественных переводах. Но это, как говорится, область от нас далекая…
Послышались облегченные вздохи, покашливание, смешки, громкий шепот, словно сеть, накинутая Андреем Аркадьевичем, оказалась лишь кружевной тенью, оптическим обманом, теперь окончательно разоблаченным.
— Нельзя ли поближе к химии? — окончательно сформулировал свое возражение Игорь Леонидович.
— Да ведь нет существенной разницы…
— Извиняюсь. Не понял. Тогда что же такое, по-вашему, вся эта система?..
Конь так и плясал, так и рвался от нетерпения, но заместитель директора института Владимир Васильевич, как и подобает опытному наезднику, не отпускал до поры до времени узды, уже не в силах, впрочем, скрыть собственной радости.
— Товарищи, — обратился он к присутствующим, открыто улыбнувшись на этот раз Нине Павловне. — Мы с вами работаем, — отнес он подальше от глаз недавно подаренные ему побывавшими в институте японскими делегатами черные электронные, со множеством чудесных секретов, часы на левом запястье. — Так… Работаем мы без малого два часа. Какие будут предложения?
— Перерыв!.. Перекур!.. — раздалось с разных сторон.
— Нина Павловна! — ласково и в то же время настойчиво звал Виген Германович Кирикиас. — Нина Павловна!
Когда же Нина Павловна заметила наконец его чуть припухшую, поднятую над головами и обращенную к ней ладонь, Виген Германович приветливо сказал:
— Вы бы зашли к нам в отдел, Нина Павловна. Мы вам популярно объясним, что такое дискретный перевод.
3. ЧТО ТАКОЕ ДИСКРЕТНЫЙ ПЕРЕВОДЗакончив выступление, Андрей Аркадьевич послал записку Вигену Германовичу. Тот, прочитав ее, склонился к Владимиру Васильевичу и что-то зашептал, пока другие, воспользовавшись паузой, шумели, ратуя за перерыв. Заседание, однако, решено было продолжить. Постукивание карандаша председателя по столу восстановило порядок.
— Товарищ Сумм вынужден срочно уехать. У него билет на самолет. Отпустим его?
— Отпустим, — один за всех ответил Виген Германович.
Андрей Аркадьевич поклонился и вышел, а председательствующий предоставил слово последнему докладчику, Ивану Федоровичу Тютчину, человеку и специалисту в определенном смысле не менее известному, чем предыдущие ораторы.
В прошлом корифей в арахнологии, науке о пауках, которую нередко почему-то путают с анерологией и археологией, Иван Федорович уже в зрелые годы увлекся теорией перевода, подготовил к печати книгу «Стиль языка — личность автора» и наконец волею обстоятельств оказался в Институте химии. Новая страсть, однако, не ослепила Ивана Федоровича. Он любил повторять, что перевод с одного языка на другой подобен гобелену с изнанки: хотя узор и фактура видны, обилие нитей делает их менее явственными, и нет той четкости, тех красок, которыми мы можем любоваться на лицевой стороне. «Переводчики — это предатели», — говаривал он, иногда возражая Борису Сидоровичу, иногда целиком соглашаясь с ним. Требование «точности», однако, он обычно заменял необходимостью «адекватности», а запальчивые выступления Андрея Аркадьевича о преимуществах вольного перевода старался гасить сентенциями об ограничениях морального порядка, обусловленных сомнительным правом на эту вольность.
По своей комплекции, возрасту и даже месту за столом Президиума Иван Федорович занимал промежуточное положение между массивным Борисом Сидоровичем Княгининым, проспавшим все его выступление, и преждевременно покинувшим заседание худощавым Андреем Аркадьевичем. Промежуточным, как уже говорилось, было и отношение Ивана Федоровича к обсуждаемой машинной идеологии, что выразилось, с одной стороны, в определении им перевода как «смерти понимания», с другой — в цитировании известного высказывания Квинтилиана: «Легче сделать больше, нежели то же», против чего, хотя внутренне и не совсем согласившись, никто из присутствующих, включая Нину Павловну и начальника отдела Сироту, как-то не осмелился возразить.
Несмотря на отвлеченный характер выступлений, в течение всего заседания хозяин кабинета Владимир Васильевич Крупнов испытывал истинную радость и гордость садовника, вдыхающего аромат взращенного им сада. «Как вырос уровень, — думал он. — Какой славный путь прошли мы за последние двадцать лет». Из всего сказанного за этим столом, не исключая даже непонятных слов и неясных выражений, смысл которых несколько прояснил, правда, товарищ Кирикиас в обобщающем выступлении, Владимир Васильевич после тщательного умозрительного анализа сделал для себя следующие выводы. Во-первых, отдел информации не намерен пока выделяться в самостоятельный институт. Во-вторых, необходимо срочно пополнить кадровый состав отдела молодыми специалистами химиками, чтобы надежнее связать его с общей проблематикой института и нацелить на решение наиболее важных в практическом отношении химико-технологических задач.
Как научный руководитель института Владимир Васильевич все же ощущал некую неудовлетворенность, причина которой крылась в оставшемся без ответа вопросе Нины Павловны, своевременно подхваченном Сиротой. Вот уже несколько лет отдел вел работы, связанные с так называемым дискретным переводом. Купили дорогое оборудование, с каждым годом увеличивали объем финансирования. Газеты писали о новой Лунинской системе переводов, и некоторые вполне авторитетные товарищи, включая того же Сироту, благожелательно отзывались о ней. Но что собой представляла эта система, Владимир Васильевич, к сожалению, знал очень приблизительно. В свое время было недосуг переговорить с Вигеном Германовичем, а теперь, когда дело зашло слишком далеко, было неловко спрашивать.
Вопрос Нины Павловны «что такое дискретный перевод?» прозвучал как нельзя кстати, и в конце заседания Владимир Васильевич шутливым тоном, как бы желая взбодрить уставших товарищей, попросил Вигена Германовича ответить на него. Мол, нельзя же оставлять без внимания даже такие, пусть совсем простые, даже наивные, хорошо понятные нам с тобой вопросы общественности. Лицо его при этом энергично задвигалось, мускулы запрыгали, а сияющие, устремленные на всех и ни на кого в отдельности глаза снова приобрели лукавое выражение, из коего невозможно было понять, над кем, собственно, он посмеивается — над Ниной Павловной или над начальником отдела информации товарищем Кирикиасом.
Виген Германович поднялся со своего стула, нервно дернул плечом, откашлялся в кулак.
— Представим себе сплошной, с каждым годом увеличивающийся поток научно-технической информации, — начал он, осторожно вытянув перед собой руку и медленно отводя ее в сторону. — Журналы, книги, брошюры, рекламные проспекты, патенты… — Тут поднялась и другая рука, обозначив ширину потока. — Отсеем информацию, не относящуюся непосредственно к тематике нашего института. — Виген Германович сблизил ладони. — Как извлечь из оставшейся наиболее ценное, достойное изучения?
После такого вступления Виген Германович рассказал о забавном случае, с которого, пожалуй, все и началось. В один из переводов вкралась ошибка: машинистка впечатала кусок из другой статьи. Контрольный редактор не заметил и подписал. Потом явился возмущенный заказчик. Машинистку лишили квартальной премии, контрольному редактору поставили на вид, и пока выясняли, кто виноват в случившемся, писали докладные записки, люди смеялись над абракадаброй, передавали друг другу текст, вклеивали еще более нелепые абзацы и строчки. Тем бы и кончилось, если бы кого-то не осенила совершенно неожиданная светлая научная идея, непосредственно связанная с темой злополучной статьи. Жалобщики явились в отдел информации извиняться и благодарить, машинистку выдвинули на Доску почета, контрольного редактора премировали, в отдел приняли специалистов высокой квалификации и поставили дело на широкую ногу.
— Чужеродные элементы, специально вводимые теперь в текст, — продолжал своим тихим голосом Виген Германович, — назвали «интерапторами», сам же перевод получил название «дискретного».
Удовлетворив таким образом любопытство Нины Павловны, Виген Германович заверил собравшихся, что с освоением новой электронно-вычислительной техники отдел сможет полностью реализовать открывшиеся перед ним возможности, резко повысить производительность труда и за два месяца, если понадобится, осуществить дискретный перевод всей годовой книжной продукции, а за два квартала — содержимого Национальной парижской библиотеки.
