Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.
В тринадцать лет Емельян писал корреспонденции в "Пионерскую правду" и районную газету. Писал о сборе пионерами золы для полей, о шефстве школьников над колхозными жеребятами, о том, что в буртах погнил картофель из-за халатности бригадира, и о том, как пьяный председатель колхоза потерял печать. Иногда его заметки публиковались, а чаще пересылались в различные учреждения "для расследования и принятия мер". В четырнадцать лет он печатал в районной газете фельетоны, хотя сам в редакции никогда не был: писал, посылал по почте свои материалы, ему высылали гонорар, который он до единой копейки отдавал матери.
Любил Емельян лошадей. Ездить в ночное для него было самым великим блаженством. Первую красоту земную он открыл в лошади пятилетним мальчонкой, наблюдая за лихими скачками сельских юношей на резвых конях. И вдруг кто-то объявил, что лошади свой век отжили, что на смену им пришли трактора и автомобили. (На колхозном поле Микитовичей пыхтел и тарахтел один-единственный "фордзон", и тот больше ремонтировался, чем работал, что же касается автомобилей, то в Микитовичах автомобиль видели всего лишь два раза - на открытом "фордике" приезжал секретарь райкома.) На колхозных лошадей теперь некоторые смотрели как на "обреченных историей", лишили их ухода и догляда, и лошади действительно вымирали.
С этим Емельян никак не мог согласиться. К тому времени его интересовало не только то, что полагалось по школьной программе: он регулярно читал газеты и журналы в избе-читальне. Однажды в журнале "Под знаменем марксизма" он прочитал статью об атеизме французских материалистов XVIII века, из которой запомнились звучные имена - Дени Дидро, Гельвеций, и то, что все они были безбожниками.
Емельян тоже не верил в бога.
Именно тогда он и написал большую, "серьезную" статью, которую назвал "В защиту лошади". Солидная статья требовала и солидного автора. Свои корреспонденции Емельян подписывал обычно псевдонимом: "Ем. Пугачев", хотя в Микитовичах всем было известно настоящее имя автора. Для "серьезной" статьи подпись "Ем. Пугачев" не годилась. Тут нужно было "ученое" имя. И тогда, вспомнив французских материалистов XVIII века, Емельян подписался под своей статьей "Дени Дидро".
Готовивший статью к печати сотрудник редакции районной газеты меньше всего думал о фамилии автора: какая разница - Иванов или Дидро, мало ли на Руси разных фамилий. Вот только имя Дени задержало на себе минутный взгляд литсотрудника. Но только минутный, потому что он быстро сообразил: автор просто-напросто допустил описку, которую литсотрудник тотчас же исправил. И статья "В защиту лошади" увидела свет за подписью Дениса Дидро. Статья понравилась председателю Микитовичского сельсовета Акиму Титову, и он в тот же день позвонил редактору, своему фронтовому приятелю Арону Герцовичу:
- Послушай, Арон, кто такой этот Денис Дидро? Откуда он о нас все так дотошно проведал?
- Этого я тебе, Аким, не могу сказать, потому как не имею права раскрывать псевдонимов. А что, разве что-нибудь не так написано?
- В том-то и дело, что все в точности и своевременно. Видно, головастый мужик. Передай ему от меня спасибо.
- Так ты сам это можешь сделать. Я же его в глаза не видел, а ты, возможно, с ним каждый день самогонку пьешь.
- С Денисом-то? Да у нас такого и нет.
- Так я ж тебе говорю - псевдоним это.
И только тут Титов сообразил:
- Емелька! Ну все понятно: Емелька Глебов!.. От сукин кот, ай да молодчага!
Ты его хорошо знаешь? - уже официально заговорил Герцович. - Я тебя о Глебове спрашиваю.
- Да лучше, чем тебя.
- Он серьезный хлопец?
- Ну еще бы - парень хоть куда. Одним словом, нашенский.
А дня через два Емельян получил бумажку, напечатанную на редакционном бланке:
"Уважаемый тов. Глебов!
Редакция районной газеты приглашает Вас на постоянную работу в качестве инструктора сельхозотдела. Просим Вас срочно явиться в редакцию для переговоров.
Ответственный редактор А. Герцович".
Был конец мая, в школе шли экзамены, Емельян заканчивал седьмой класс. Приглашение редакции взволновало. Но прежде чем поделиться своей радостью с матерью или друзьями и что-либо решить, он пошел к Акиму Титову. Тот прочитал подписанную своим другом бумажку, многозначительно улыбнулся в рыжие пышные усы, сказал рассудительно:
- А что, недурно и поработать, должность, скажу тебе, ответственная. - Оглядел Емельяна с головы до ног, будто примеривал что-то. Емельяну шел пятнадцатый год, но был он худ, бледнолиц, мелковат сложением, на вид лет двенадцати, а то и того меньше. Аким представил его в должности "инструктора сельхозотдела" и, подавляя веселую улыбку, заметил: - Вот только росточком ты, друг, не вышел. Ну да, пожалуй, сойдет. Главное - голову иметь надо. А голова у тебя, Емелька, золотая. В батьку пошел… Вот бы порадовался Прокоп, кабы дожил. А ты не раздумывай - прямо вот так, как есть, и иди.
- Босиком? - переспросил Емельян. У него не было ботинок - от последнего апрельского снега до первых октябрьских заморозков, как и большинство сельских ребят, он ходил босой. Зимой носил лапти.
- А то что ж? Подумаешь, невидаль какая - босой. Ты один, что ли, такой?
Конечно, Аким Титов мог найти ботинки для своего подопечного. Но ему хотелось ошарашить своего друга - редактора газеты, пред ясные очи которого явится инструктор сельхозотдела с мамкиным молоком на губах и босой.
- А как же с техникумом, дядя Аким? - беспокойно спросил Емельян. Он собирался после окончания семилетки поступать в педтехникум.
- Одно другому не помеха. Лето поработаешь в редакции, а осенью пойдешь в техникум. Только всего. А то и на будущий год можешь поступить учиться. Это дело терпит, - рассудил Аким.
Сдав через неделю последний экзамен и не сказав ничего матери, Емельян направился в город, пыля по проселочной дороге босыми ногами. Без шапки, в "праздничной", из синего ситца с шелковой вышивкой рубахе, подпоясанной белым пояском, с жестокими кровоточащими цыпками, довольно смело и без особого волнения переступил он порог редакции. В первой комнате у телефона за столом сидела веснушчатая курчавая брюнетка и, глядя в маленькое зеркальце, пудрила прямой греческий нос. Не обращая внимания на вошедшего, она спросила совсем безразлично, лениво растягивая слова:
- Что надо, мальчик?
Емельян сунул ей полученную из редакции бумажку. Женщина взглянула на нее, загадочно повела острыми плечами:
- Где ты это взял?
- Как где? - не понял Емельян. - Мне прислали.
- Почему ты думаешь, что тебе? Наверно, отцу твоему?
- Нет у меня отца, - угрюмо отозвался Емельян и хотел было забрать у женщины ему, а не кому-нибудь адресованное приглашение, но та держала бумажку крепко и продолжала говорить с удивительным равнодушием:
- Значит, однофамильцу твоему. У вас половина деревни Глебовы. Так или не-е?
- Нет у нас больше Глебовых. Я один да мама. Понятно? - Емельян начинал сердиться.
- Тебе все понятно, а мне ничего не понятно. - Только теперь женщина долгим неторопливым взглядом осмотрела парня, и по тонким влажным губам ее скользнула ироническая ухмылка, которая больно задела Емельяна.
- Я хочу пройти к товарищу Герцовичу.
- Сядь здесь, посиди. Сейчас разберемся.
Она ушла в соседнюю комнату, томная, безучастная ко всему на свете. Вернулась минут через пять, уже совсем другая, веселая, с пунцовым от смеха лицом, поманила Емельяна пальцем, и он послушно пошел за ней сквозь безлюдные, заставленные столами комнаты. В самой последней, в кабинете редактора, собрались сотрудники и, раскрыв от удивления рты, нахально глазели на мальчонку, точно перед ними был диковинный зверь.
- Ты Емельян Глебов? - спросил худощавый смуглый человек и протянул Емельяну крепкую руку.
- Я.
- Фельетон "Хочется пить" ты писал?
- Я.
- И "В защиту лошади" твоя работа?
- Моя.
- А почему Денис, а не Дени?
- Вы переправили зачем-то, - ответил ему спокойно Емельян.
Все расхохотались.
- Сколько тебе лет? - спросил Герцович.
- Скоро будет пятнадцать.
Редактор оглядел своих сотрудников, сказал с подъемом:
- А вы говорите - талантов нет! А это что? Самородок!.. - И, обращаясь уже к Емельяну, спросил: - Ну так согласен у нас работать?
Он почему-то говорил чересчур громко, будто Емельян был глухой или не знал русского языка.
- Согласен, - уже повеселев, ответил Глебов, но счел необходимым тут же добавить: - До осени.
- А что будет осенью? - склонил набок лысеющую голову Герцович, выжидательно глядя на своего нового сотрудника.
- Поступлю в педтехникум.
Зачем тебе это надо? Мы тебя направим в институт журналистики. Из тебя получится второй Емельян. Первого знаешь? Про Ярославского слыхал? Это в его честь отец тебя так назвал?
- В честь Пугачева, - признался Емельян и покраснел от смущения.
