Василий Ардаматский - Суд
Однако надо было работать.
Лукьянчик раздернул две последних гардины и сел за стол. Рука привычно нащупала упруго пружинную кнопку, приглушенно слышался звонок у секретаря, и тотчас в дверях возникла его верная Лизавета Петровна, Лизочка, а иногда и Лизок. С первого дня она с Лукьянчиком — старая секретарша, когда умер председатель, ушла на пенсию, а Елизавету Петровну он спас — взял из райфинотдела, где она была намечена под сокращение штатов.
— Соедини меня с народным контролем.
— Вас ждет Русланов.
— Ладно, давай его сюда, а потом соединишь с контролем.
Начальник ремстройтреста Русланов был почти ежедневным визитером у Лукьянчика; слывя в районе безудержным оптимистом и весельчаком, он был еще и порядочным хитрецом. Вот и его частые визиты в исполком тоже от хитрости. Интересно, что у него за предлог на этот раз?
Будто вломившись в кабинет, Русланов, еще идя к столу, начал говорить о каком-то подкинутом ему объекте, ремонтом которого должны заниматься железнодорожники, а не он.
— Вы скажите мне, разве у нас своего недостаточно? — энергично говорил он; пожимая руку Лукьянчику и садясь. — Так вот же — взваливают на нас, на нас все валят, кому не лень.
— Что за объект? — спросил Лукьянчик и вдруг подумал, что ему хотелось бы быть сейчас на месте Русланова, заниматься своими, черт бы их побрал, даже не своими объектами и иметь все выговоры, вклеенные в его личное дело.
— Помните мост у кирпичного завода? Так завод на том берегу, а на этом я строю торговый павильон. По мосту проложена заводская железнодорожная ветка для вывозки кирпича. Кому мост нужен? Конечно же железнодорожникам и кирпичникам, а поскольку и те и другие относятся к железнодорожному райисполкому, пусть в том исполкоме и чешутся. А они кладут тот мост на нашу спину. Какого черта?
— Кто кладет? — Лукьянчик с трудом улавливал логику разговора и хотел одного — поскорей его закончить.
— Я же сказал — железнодорожный исполком.
— Чем они это мотивируют?
— Что мой торговый павильон будет больше всех нуждаться в хорошем мосте. И будто секретарь горкома товарищ Лосев их в этом поддерживает.
Лукьянчик резко повернулся к столику с телефонами и замер — сейчас он услышит, как всегда, ровный голос Лосева, который уже, конечно, знает об аресте Глинкина. С чего же сейчас начать — с Глинкина или с этого дурацкого моста? Нет, нет, надо начинать с дела, как будто ничего не случилось — жизнь продолжается, и надо работать.
— Добрый день, товарищ Лосев. Извините, вас беспокоит Лукьянчик. Я к вам с жалобой на железнодорожный район — они перебрасывают на нас ремонт моста у кирпичного завода, когда это целиком их объект, а у Русланова и без того план трещит. Но они уверяют, будто вы это санкционировали.
— Здравствуйте, во-первых, — прорвался наконец секретарь горкома. — Во-вторых, я ничего похожего не санкционировал, и вообще это не мое дело, разберитесь, товарищ Лукьянчик, в этом сами, — с оттенком раздражения сказал Лосев и без паузы спросил: — Что же это Глинкин ваш? А?
— Что именно, я еще не знаю, но, надеюсь, теперь зря не арестовывают, — мгновенно окостеневшим голосом ответил Лукьянчик и услышал:
— Как ни противно, придется разбираться в этом на горкоме.
Лосев положил трубку.
— Кого посадили? — жадно заинтересовался Русланов.
— Он говорит, что никаких санкций железнодорожникам не давал, и рекомендует разобраться в этом нам самим.
— Ну вот видите, какие они гады… Так кого же посадили?
— Кого-кого? — Лукьянчик отвел глаза в сторону, но решил, что уклоняться от ответа, пожалуй, неумно. — Глинкина, зама моего, посадили!
— Ух ты! — смешно, по-бабьи всплеснул руками Русланов. — А я тут к вам с этой ерундой…
— А по-вашему, я что — должен закрыть исполком?
— Нет, отчего же… — рассеянно отозвался Русланов и вдруг захохотал в голос: — Хо-хо-хо! А я ему как раз позавчера говорю — как бы по вас тюрьма не заплакала.
— За что же это вы его так? — небрежно спросил Лукьянчик, перекладывая лежавшие на столе бумажки и кося глаза на Русланова.
— Да это по поводу его решения надстраивать больницу. Тот корпус там, что зовется новым, строился сразу после войны, на живую нитку, я прораба знаю, который строил, он говорит: фундамент там никакой, на один этаж, и то с натяжкой. Вот я возьми и скажи Глинкину — не настаивайте, а то надстроим, стена завалится, а по вас тюрьма заплачет. Хо-хо-хо!
— Да, вовремя пошутил… вовремя, — вздохнул Лукьянчик. — А ему сейчас не до смеха.
— Кому это?
— Глинкину — кому же еще?
— Ну, это как по пословице: «Что хотел, то и съел».
— У вас есть ко мне что-нибудь еще? — мягко спросил Лукьянчик.
— Все. Все. Все, — по-индийски сложив ладони, ответил Русланов. — Лады, я пошел… — И он почему-то на цыпочках вышел из кабинета.
Лукьянчик хотел заняться чем-либо, но почувствовал — не может. Тревога все-таки точила ему душу…
Странное у него было ощущение. Что бы там ни говорил Глинкин и как там ни страховаться, а ожидание расплаты всегда было с ним. Правда, иногда оно становилось похоже на то, как человек видит ночью зарницу и думает: эта гроза до нас не дойдет. Кроме того, с течением времени, когда проходили годы и ничего не случалось, чувство опасности притуплялось. В общем, страх был, но он никогда не был таким сильным, чтобы его остановить.
Глава пятаяПрокурор Оганов и пришедший к нему начальник районного ОБХСС Травкин сидели перед распахнутыми окнами и вели вялый, обоим неприятный разговор о деле Глинкина.
Конечно, им было неуютно оттого, что преступником оказался человек, который не один год работал рядом с ними. Но была у этого дела особо неприятная сторона — они тревожные сигналы о Глинкине имели, а арестовали его теперь по указанию из Москвы, и выяснилось, что еще в пятидесятые годы он, работая в Брянске, привлекался к уголовной ответственности и сюда, в Южный, приехал, отбыв небольшое наказание, но теперь привлекался к ответственности по новым открывшимся обстоятельствам, и, видать, достаточно основательным, если спустя несколько лет предложено его арестовать и этапировать в Брянск.
Сейчас Оганов и Травкин пытались для себя выяснить, почему не сработали сигналы о Глинкине, которые они имели? Все-таки сигналы были глухие: один безымянный телефонный звонок в ОБХСС и два — в прокуратуру, да еще анонимка в ОБХСС, в которой, правда, подробно описывалась пятисотрублевая взятка, причем автор утверждал, будто сообщником Глинкина является Лукьянчик. Телефонные звонки к делу не пришьешь, а анонимку проверили формально и, ничего толком не выяснив, положили под сукно. Травкин как следует проверять анонимку не захотел, и без нее работы было под самую завязку. Сейчас ему сказал об этом Оганов, но в ответ Травкин напомнил Оганову про письмо учителя Ромашкина, о котором тот вроде забыл…
Действительно, месяца три назад в прокуратуру поступила подписанная жалоба учителя Ромашкина. Его пригласили на беседу, и он подтвердил, что давал Глинкину взятку за квартиру, но на другой день, когда Оганов уже собирался с этой жалобой пойти в райком партии, учитель явился снова и жалобу свою забрал, сказав, что он написал ее сгоряча и теперь от нее отказывается…
— Все-таки вы могли поработать с этим учителем, убедить его, — сказал Травкин.
Оганов недовольно поморщился и, взяв со стола анонимку, начал ее перечитывать.
— А вы разве не могли поработать с этой анонимкой? — проворчал он своим густым басом, испытывая, однако, неловкость оттого, что они сейчас так откровенно и несолидно отфутболивают свою вину друг другу.
Но в анонимке действительно было кое-что доступное проверке. Автор сообщал, например, что он своей жилплощади лишился летом прошлого года при чрезвычайных обстоятельствах. Он, правда, не уточнял, при каких, но покопать здесь можно было…
— И еще есть щелочка, — гудел Оганов, продолжая читать анонимку. — За взятку он жилплощадь получил, только они обманули его и дали квартиру похуже. Ведь можно было проверить все ордера за прошлое лето? И найти тот, который был выдан без основания? Наконец, можно было найти документацию выдачи квартиры по чрезвычайным обстоятельствам?
— А если они дали эту квартиру без всяких ссылок на обстоятельства? — начинал злиться Травкин.
Оганов почувствовал это и, шевельнувшись в кресле всем своим грузным телом, повернулся к Травкину:
— Злиться не надо, мы оба на этой истории учимся.
— Анонимку я доложил тогдашнему начальнику райотдела милиции, и он сказал, что если мы пустим дым, а это окажется клеветой, нам не поздоровится.
— Это было еще при Пушкареве?
— Да.
— Так они же с Лукьянчиком были первые друзья по рыбалке.
— По рыбацкой пьянке, — уточнил Травкин.
