Валерий Рогов - Нулевая долгота
Иван заробел; так и стоит, вытянувшись между скамьей и столом. Семен быстро подходит к нему, протягивает руку. Петр спешит за ним:
— Ну здравствуй еще раз, брат.
Он смотрит на Ивана внимательно, чуть смущаясь.
— Здрасте, здрасте, — бормочет Иван.
— А рыжик соленый, Сема, — одно удовольствие, — хвалит Светка. — Ну, я побежала. Скоро позову. Вань, я чугунок забираю, ага?
Иван согласно мотнул головой. Семен хвалит рыжики, быстро их заглатывая; шутит: «Что тебе устрицы!» А Петр растроганно оглядывает избяную внутренность. Кот Васька, выгнув спину, трется о его ногу.
— И кот как в детстве! — в тихой восторженности произносит Петр.
— Васькой зовут, — подсказывает Иван.
— И тогда Васькой звали! — радуется Петр.
— В деревне всех котов Васьками зовут, — хохотнул Семен.
— А сколько же я здесь не был?! — патетически восклицает Петр.
— С сорок седьмого, — напоминает Иван. — Как мать за Болдырева пошла. — Спрашивает отчужденно: — На могиле-то были?
— Ты знаешь, Ваня, забыли. А когда вспомнили, возвращаться не захотелось, — оправдательно говорит Петр. И продолжает в ложной патетике: — А герань-то, герань на окнах как при маме! — Он подходит к окнам, нюхает полыхающие цветы. — О, какой у тебя приемник!
— Небось Би-би-си слушаешь? Голос Америки? — подмаргивает Петру Семен.
— А зачем? — с достоинством отвечает Иван. — Они нас не любят. Значит, вранидой занимаются.
— Видал каков! — опешил Семен и в восхищении хлопает Ивана по плечу. — Вот как пропагандой заниматься надо! — Интересуется: — А чего телевизор не купишь?
— Не хочу, Семен Григорьевич, — серьезно отвечает Иван. — И так все обленились, хуже не придумаешь. А при телевизоре лень растет, как сорняк на заброшенном поле. Мне и радио хватает.
— Нет, ты послушай его, Петр! — восклицает Семен и смеется: — Он же против научно-технического прогресса! Так, Иван?
— Нет, не так, Семен Григорьевич. Но телевизор… если, значит, что… помеха хозяйству.
— Но у тебя же нет хозяйства!
— А у кого оно сейчас есть? — И Иван внимательно смотрит на директора. Добавляет: — А что? Может, и куплю телевизор.
— Вот, видал? Я же тебе говорил: это — мой первый оппонент на деревне.
— Значит, теперь помягче выражаешься. А по сущности выходит: все равно саботажник?
— Наталья донесла! — вспыхивает Семен и в доказательство тычет пальцем в пространство. — Ну ты не обижайся, это я сгоряча. А оппонент — это тот, кто имеет собственное мнение. Так, Петр?
— Ну, в общем, так, — подтверждает Петр, расхаживая по избе. Он не очень вникает в их спор.
— Это мне подходит, — с достоинством соглашается Иван.
И тут Семен вспоминает, зачем он явился в избу Ивана, что он хочет увидеть своими глазами и узнать: как это удалось тому в такой тяжелый погодный год собрать рекордный урожай картофеля? Он до конца не верит, что это так, что Иван не приврал и что это — не преувеличение молвы. Он, Семен Пантыкин, директор совхоза, сомневается, а потому вопрос ставит резко:
— Только по совести, Иван: я не верю, что ты взял сам-сороковую.
Иван внимательно смотрит на него, достает пачку «Примы», закуривает, затягивается, еще раз затягивается, раздумывая, и только тогда спокойно спрашивает:
— А почему, Семен Григорьевич, не веришь-то?
Пантыкин растерялся. Но быстро находится:
— Ну хотя бы потому, что четыре года подряд сам-сороковую не берут!
— Это почему же? — прищуривается Иван.
— Ну доказано всей агротехникой! Три года подряд, знаю, можно, но четыре?
— А знаешь, в чем секрет, Семен Григорьевич?
— Знаю, все знаю, — уже сердится Пантыкин. — Унавожено. Земля как пух. Вовремя окучено. И так далее. Все знаю!
— Нет, Семен, не все ты знаешь, — спокойно, с превосходством говорит Иван. — Это точно: своя картошка на четвертый год мельчает. А потому я со Светкиным Николаем… — При упоминании Курникова Семен вздрогнул, и его левый глаз конвульсивно задергался. — …на машине в Петровск ездил. Там на песчаных почвах хорошая картошка растет. Туда наши еще и в старину ездили: каждые три года. Вот в чем секрет! По опыту жизни оно лучше получается. — И добавляет рассудительно: — О земле своей все помнить следует. А агрономы-астрономы, что у тебя, они все по книжкам, по анализам. А земля — это жизнь человеческая.
— Покажи! — резко требует Пантыкин.
— А пожалте! Ну и, конечно, труд, — продолжает рассуждать Иван, ведя Семена с Петром в свою нынешнюю кладовую. — А то ведь нынче многие языком да хвостом работают, а есть хотят в два рта. Ты вон вавилонский свинарник затеял…
— Какой?! — удивился Петр.
— Ну тебе, Петя, неизвестна судьба фарисеев, — мирно отстраняется Иван. Робости в нем уже как не бывало. Он теперь говорит по старшинству и о деле, которое знает твердо. Последние четыре года об этом только, может быть, и размышлял. Многое надумал.
— Это он про нашу фабрику мяса, — бурчит, поясняя, Семен.
— А в крестьянстве семь месяцев в году постились. Разве это плохо было? Для здоровья, конечно.
Они входят в светлую кладовую, и Семен с Петром замирают. Все стены обклеены страницами газеты «Сельская жизнь», прежде всего подборками по земледелию и животноводству. Картошка лежит величавой горой за дощатой загородкой в ближнем углу — крупная, сухая, с бархатистой палевой кожурой. Вдоль стен расположились несколько бочек — больших и маленьких, прикрытых аккуратными круглыми крышками с ручками. Окно, прорубленное высоко, обрамленное высохшими пучками укропа, упирается прямо в небо. Под ним — широкие свежеструганые полки, на верхней из которых лежат золотисто-красные луковицы, а на нижних — хомут с гужами и другие конские принадлежности. Посредине кладовой темнеет квадрат подполья — крышка отвалена набок и манит своими тайнами.
— Ведь у нас здесь спальня была! — удивленно восклицает Петр.
— Была, да сплыла. Это я переделал сразу, как вернулся, — поясняет Иван. — А вот за всю избу не берусь. Душа не лежит. А теперь чего же? Теперь нас ликвидируют. Выходит, как чуял. А чего ж не чуять? Деревня-то давно бесперспективная. Правильно, Семен?
Но Семен делает вид, что не слышит. Он ходит вдоль стен и изучает газетные публикации. Наконец сумрачно говорит:
— Однако же, Иван Михайлович, ты оппонент подкованный. Наглядную агитацию развел — будь здоров какую. Все с подковыркой: мол, сами себя хлещете. Как унтер-офицерская вдова у Гоголя. — И вдруг злится, вскипает: — Но пойми же ты, крестьянская твоя душа, нет другого пути! Нет! Только — укрупнение! интенсификация! специализация! Понял?! А малодворки твои бесперспективны! Понял?! Нет им спасения! Сами по себе повымирают. Все эти Княжины, Успенья. Неужели не понятно?!
— Нет, я не согласный, — упрямо возражает Иван. — И маленькие хозяйства нужны. Скажем, на одну деревню. Колхозные, конечно. Обожди, Семен, перебивать! — сердится Иван. — Тогда бы деревня жила. И трудились бы по-другому. По-деревенски! Как прежде. И сам-сороковка росла бы! — Продолжает спокойно, но так же твердо, убежденно: — Конечно, малым хозяйствам поддержка нужна: чтобы налогом не давили и чтобы прав поболее дали. А то что было? На пустой трудодень работали, — значит, за так. Осень приходила — ничего в колхозе не оставалось, да властей не касалось. Народ и побежал. Мы, значит, равноправные, грани стерли. А теперь всюду: хозяин земле нужен! А когда он ей не нужен был? Земля, понятно, ласку любит, заботу. Как и все живое. А вот ты, Семен, хозяин разве? Нет, ты — не хозяин. Ты — организатор, ну, значит, управляющий. По справке-директиве живешь. Все, значит, у тебя — работники. А ты вот заставь их сам-сороковую взять! Не смогут. Ну если мильён заплатишь…
— Смогут, не беспокойся, — огрызается Семен, решая больше не спорить.
— А крестьянин свой труд любил…
— Да где ты сейчас крестьян найдешь, упрямая ты душа! — не удерживается Семен.
— А поверят — вернутся.
— Ты вот сам-то всю жизнь где шлялся? — наступает Пантыкин. — А теперь хочешь крестьянствовать! Хочешь — иди ко мне. Я тебе все условия создам. Только давай хоть половину такого урожая. — Семен берет картофелины, взвешивает на ладони, гладит бархатистую кожуру. А Петр не вмешивается в разговор; теперь он ходит вдоль стен, изучая «наглядную агитацию». — Я тебя бригадиром сделаю, — примирительно говорит Семен. — Ты у меня еще в герои выбьешься! Понял? Работай на совесть или там крестьянствуй — как хочешь! Мне главное: давай результат! Согласен?
— А куда ж деваться? — вздохнул Иван. — Работать все равно надо. Только ты вот этого… того, значит… возьми Маньку на совхозный баланс.
— Что-о-о?! — вскидывается Семен и хватается за живот — хохочет. — Ты слышал, Петр, его условие?! Нет, ты послушай! Он хочет, чтобы я его в совхоз взял вместе с кобылой! Да ты что, Иван?! Ей же и конюх нужен! А у меня и так рабочих не хватает. Слава богу, вон из Мордовии приедут переселенцы на комплекс. А ты с кобылой! Ну ты даешь!
