Харий Галинь - Повести писателей Латвии
Мимо доски объявлений со всякими предупреждениями, приказами и призывами, мимо сирени, мимо облупившегося угла здания уже двигалась вся компания из элегантного «хорьха». Не только ослепительные дамы, не только начинающий писатель с шофером, но и корзины с едой и напитками, даже граммофон с трубой и еще множество всяких прелестных вещиц, без которых на воскресном пикнике просто невозможно обойтись.
Писатель выглядел серьезно и умно, пестрая бабочка под его подбородком держалась безупречно, и все остальные старались быть такими же — только с еще большим вкусом и с еще большим достоинством.
Единственно кот Фатум был такой, как всегда, — надутый и весьма недовольный, высокомерно и презрительно взирающий из своей бархатной сумки на все происходящее.
— На кораблях не такой порядок, как у сухопутных крыс. Так что будем спешить помедленнее, чтобы я мог всех занести в судовую роль, — так прервал торжественное шествие, где каждый старался по возможности правильнее размещать руки и ноги, где каждый знал, куда смотреть и куда ни в коем случае не смотреть, Папаша-Тюлеша.
Он даже надел фуражку с лакированным козырьком и позеленелым якорем.
— А как же без этого: утонет — и никто не знает, как его звали. Первым делом почтенный художник слова, наш многоуважаемый и обожаемый писатель… — начал представлять должностному лицу своих знакомцев Янка Коцынь.
Начинающий писатель замялся, но всего лишь на миг:
— Ну, зачем вы так… Пишите просто — Рихард Витынь.
Рихард даже приподнял шляпу и чуть заметно поклонился должностному лицу, но так, что пестрая бабочка под самым подбородком ничуть не шелохнулась.
— Далее достопочтенная и незабвенная… — Янка Коцынь с большим успехом демонстрировал, что конферировать на концерте столичных артистов в каком-нибудь провинциальном клубике для него раз плюнуть.
— Просто его мама. Актриса Антония Витыня, — сказала Самая Серьезная, и даже кот Фатум подтвердил это кивком головы.
— Далее будущая супруга инженера человеческих душ… — тут Янка постарался поддать еще больше торжественности.
— Лина. По фамилии пока что… Димантишвили.
Произнеся это, она гордо скользнула по причалу, так благородно, словно она манекенщица на демонстрации мод, и поднялась на яхту. Юрис подал ей руку. Она приняла руку капитана яхты как нечто само собой разумеющееся.
— И далее… лица, их сопровождающие… — Янка Коцынь снял котелок и отвесил поклон сопровождающим лицам.
— Майя Золотая. Вот так! — Самая Молодая произнесла это свое «вот так!» столь угрожающе, что сама испугалась содержащейся в нем угрозы.
— И ее муж Эдмунд Золотой. Всего лишь ее муж, — пробубнил водитель, явно сокрушенный тем, что выглядит в столь блистательной компании самым невзрачным.
— Ну вот, вроде и все. А теперь разрешите вашему покорному слуге Янке Коцыню откланяться! — Янка отвесил общий поклон, но Лина, Самая Красивая, попросила его остаться, ведь он же умеет рассказывать такие чудесные анекдоты, и все остальные закричали, чтобы он шел на яхту, как же они могут обойтись без Янки Коцыня.
— А ведь придется тебе, голубчик, плыть, потому что ты уже вписан в судовую роль, а если не поплывешь, то всю роль надо будет переписывать! — всполошился Папаша-Тюлеша. — Что это еще за фокусы! Он говорит: «Я Янка Коцынь», я его вписываю, я его вписываю, а он не плывет!
И Янке Коцыню ничего не оставалось, как взойти на яхту, и он мог утешать себя только той мыслью, что недурственно будет усесться поближе к Лине Димантишвили.
Юрису, как капитану яхты, пришлось вписывать себя в роль собственноручно.
— Папаша-Тюлеша, а почему ты всех моих пассажиров так внимательно оглядывал? — спросил он.
Папаша-Тюлеша снял свою официальную фуражку, так как считал служебные обязанности исполненными, подумал, как на этот вопрос ответить, а может, и вовсе не стоит отвечать, и все же сказал:
— Просто приглядывался, с кем это ты свой день рождения проведешь!
— Ну и с кем же?
— Для меня уже давно никакой особой радости вникать и расспрашивать людей нет. Разве что птицам еще могу как-то помогать.
Папаша-Тюлеша нашарил в кармане хлебные крошки и швырнул их чайкам. Чайки тут же взмыли с воды и принялись носиться вокруг него в пестром и диком танце. Старый Тюлень уже давно мысленно пытался подыскать, с чем можно сравнить этот безжалостный и отпугивающе прожорливый танец.
Глядя, как отплывает яхта Юриса, старый Тюлень решил, что из всех знакомых человеку, из всех исполняемых им танцев, бешеное и хищное кружение чаек чем-то напоминает танго. Такое голодное, даже готовое проглотить партнера танго.
XПо реке пронесся ветер, крепче надул парус, и яхта сразу заскользила быстрее.
Юрис Страуме сидел на руле, ему по душе этот сильный порыв: когда парус увлекает вперед яхту, когда ветер шутя преодолевает сопротивление воды, пожалуй, только ради таких вот порывов он и проводил свой летний отпуск на яхте, потому что самому ему всегда недоставало такой вот силы, чтобы сильно — с помощью такого паруса преодолевать все существующие в себе и в окружающей среде препятствия.
Янка Коцынь сидел на борту, горделиво закинув ногу на ногу, и, по мере того как ветер крепчал, закинутая нога его начала покачиваться все восторженнее. Так она качалась и качалась все сильнее и сильнее, пока туфля взяла да и слетела с ноги. Хорошо еще, что он вчера помыл ноги. Хорошо, что никто из присутствующих этого не заметил, так что Янка сунул ногу обратно в туфлю и тихо принялся насвистывать все то же танго.
Хотя нет, начинающий писатель Рихард все же что-то заметил, так как вскинул под своей шляпой фотоаппарат, собираясь увековечить этот исторический момент.
Самая Красивая — Лина — стояла на носу яхты, грациозно держась за ванту. Ветер красиво загибал широкие поля ее шляпы вокруг лица.
Самая Молодая — Майя — старалась встать где-нибудь подле Лины, но нос яхты, такое элегантное место, на которое и она имела право, был слишком мал. Майе оставалось только отдаться ветру, чтобы тот развевал ее волосы.
Самая Серьезная — Антония — еще не сумела найти для себя подходящего и удобного места. Она представляла себе яхту гораздо вместительнее, тогда как на самом деле здесь нельзя было удобно поместить свою могучую фигуру так, чтобы и Фатуму было удобно.
Эдмунд уселся рядом с Янкой Коцынем и принялся по мере возможностей хвастать:
— Ты только не думай, что я какой-нибудь там шоферишка!
— Ну, что ты!
— Вообще-то у меня жуть сколько денег! Чего-чего, а денег этих у меня завались. Ты даже представить не можешь, до чего они мне опостылели.
— А мне вот их всегда не хватает, — честно признался Янка Коцынь. — Вечно недостает. Одолжи десятку, а?
— Жена не разрешает, — беспомощно объяснил Эдмунд. И этому можно было поверить, а можно было и не верить. Янка Коцынь поверил.
Больше ничего Эдмунд Янке не сказал и даже как-то скис, увидев, что его жена Майя выглядит надутой. Наверное, потому, что у нее нет шляпы с такими широкими полями, как у Лины.
Начинающий писатель Рихард Витынь уже сфотографировал всех своих, оставалось только запечатлеть, как капитан яхты сидит на руле и мечтательно смотрит на парус, и посему уже хотел поднести аппарат под шляпу, но спохватился, что шляпы на нем нет.
— Прошу прощения, не могу ли я вас несколько побеспокоить? — обратился он к Юрису, указывая на свою бесшляпную голову и на уже далеко от яхты плывущую шляпу.
Кот Фатум кошмарным образом взревел, и Антония сразу поняла, в чем дело:
— Это не к добру! Так он волнуется только тогда, когда ожидаются колоссальные неприятности.
Юрис смутился из-за того, что его пассажир потерял шляпу, и посему перекинул парус, повернул яхту, и та, описав большую дугу, приблизилась к шляпе начинающего писателя.
Янка перегнулся через борт, выловил шляпу и протянул владельцу:
— Не будь она мокрая, можно было бы сразу на голову.
Лина серебристо рассмеялась над мокрой шляпой жениха. Смеялась она так самозабвенно, что стала немного невнимательной, закинула свою голову немножко слишком, и в один миг ее элегантная, темно-лиловая шляпа со светло-лиловой лентой красиво поплыла по ветру.
Но капитан яхты вновь перекинул парус, произведя элегантный маневр, яхта описала широкую дугу, и шляпа Лины спланировала прямо в руки Юрису, даже не успев упасть в воду.
Невесте начинающего писателя ничего не оставалось, как сходить за шляпой.
Она перешагнула через ванту, подошла, на ветру она и без шляпы выглядела очень красивой.
Юрис, видя все это, ощутил в себе мощный порыв ветра, почувствовал себя парусом, который способен преодолеть любую преграду, способен выдержать огромную тяжесть, даже не заметив ее.
