Илья Зверев - Второе апреля
И что же? Страстные доводы возымели действие? Приняты? Опровергнуты? Стали предметом острой дискуссии?
Да нет, ни то, ни другое, ни третье. Вообще не последовало никакого ответа от этих самых «заинтересованных ведомств». Госплан СССР тогда не ответил. Министерство строительства электростанций не ответило (а теперь оно уже и называется иначе и министр там другой). Все течет, все меняется, только положение дел что-то не меняется... Сколько было таких безответных статей — о крымском винограде и морской капусте Дальнего Востока, о вертолетах-кранах для сибирских ЛЭП и преподавании литературы в школах всей страны. Общественность поднимала вопросы, учреждения «спускали их в песок»...
Боюсь, у некоторых товарищей уши, как звукоулавливатели ПВО, обращены только вверх. А что говорят (или даже кричат) нижестоящие, они просто не улавливают. Не слышат. Не приспособлены.
Так надо им сказать совершенно официально: общественность — это не снизу, это сверху. И доказать делом — только делом, иначе не убедятся! — что пренебрегать мнением общественности так же опасно, как пренебрегать приказами своего министра. А в некоторых случаях даже опаснее. Новая система контроля крута, но еще надо всегда «глядеть в корень», а то может повыситься роль отписки.
Учреждения и ведомства готовы отвечать «молнией» по системе: заметка — реакция — ответ. Прямо как ракета: «Земля-воздух-земля». Но вот что они отвечают?
Отписка — это жанр могучий, как эпос, и изощренный, как персидская миниатюра. Можно сказать набезобразившему директору: «Ты давай, Петр Степаныч, поосторожнее будь с этими щелкоперами», а в редакцию отрапортовать: «Товарищ Такой-то строго предупрежден...» Можно написать: «Товарищ Сякой-то с работы снят» — и назначить его, голубчика, в другой трест, с некоторым повышением. Все можно.
Чего же мы добьемся, если просто превратим сегодняшних молчальников в отписчиков? Ровным счетом ничего!
Отписка ничем не лучше молчания. По-моему, хуже, потому что она создает видимость деятельности. Это чистой воды симуляция. Вот несколько строк из письма читателя ленинградца И.Ф. Конкина:
«Меня очень взволновала напечатанная «Литературной газетой» заметка «В защиту жены»... (Об исключительно трудных условиях работы учителей начальных школ. — И.3.) Статья была, большая статья в солидной газете. Ну, а дальше? Не знаю, читает ли «Литературную газету» министр просвещения. Может быть, секретарша или сотрудники не показали ее министру, как же иначе понимать его неучастие в улучшении условий труда его подчиненных — многих тысяч учителей начальной школы?
Вероятно, кто-то из вас уже берет перо, чтобы написать мне, что в «Литературной газете» за No... от такого-то числа был ответ... Так я совершенно членораздельно хочу сказать, что ответа не было, если что-либо и было напечатано, то определенно — это отписка. Я живой свидетель того. Уже прошло достаточно времени, а, как это говорится, «воз и ныне там».
В статье ленинградского писателя И. Меттера говорилось о серьезном неблагополучии со всеобучем. Со дня ее опубликования в газете прошел год. Но боль, негодование, деятельные раздумья писателя о людских судьбах (раздумья, каких дай бог вашим штатным, платным инспекторам и инструкторам, товарищ министр) не вызвали у министра просвещения РСФСР желания ответить газете. А все же в таких случаях надо отвечать, товарищ министр! Даже если не хочется. Это обязаны делать и министры!
Почти уже десять (десять!) лет назад писательница Серебровская написала статью о «прочерках в метриках» — о несовместимости понятия «незаконнорожденный» с нашей совестью, с нашей моралью. Потом газета получила тысячи написанных, что называется, кровью сердца писем. Люди требовали немедленного устранения этой тягчайшей несправедливости. Тут был уже не голос общественности, а вопль. Писательская газета снова и снова возвращалась к этой проблеме: два раза в 1954 году, три раза в 1956-м, потом еще в 1958-м, два раза в 1960-м и, наконец, снова в 1962-м, и в 1963-м, и 1964-м...
Ну и что же? А ничего! Ровно ничего. Не слышат! Хотя среди выступавших на эту тему были всемирно известные С. Маршак, Д. Шостакович, И. Эренбург, В. Каверин, профессор Г. Сперанский. А вот не пожелали их услышать — и все... Только сейчас в этом деле наметилось движение. В недрах юридического ведомства уже решили эту проблему. Почему десять лет ушло на проблему, которая — хоть убейте — не кажется мне такой уж исключительно сложной.
Бог весть, что мы успели за эти десять лет: построили атомоход, запустили спутник, сфотографировали обратную сторону Луны, познакомились с одиннадцатью космонавтами, посмотрели телепередачу с помощью спутника «Молния-1». А вот договориться, что прочерки в метриках не нужны, как-то не сумели. Не справились.
«Пять минут, пять минут, помиритесь те, кто в ссоре», — сказано в некоей инструкции-песне. Но тут как раз такое дело, что помириться невозможно. Тут, напротив, надо ссориться. И насовсем.
ОБЕСПЕЧЕНО МЫСЛЬЮ И ДЕЛОМ
«ПРИ ДЕЛЕ»
Однажды на шоссе у въезда в Феодосию я увидел громадный придорожный щит:
«Смотрите кинофильмы в кинотеатрах». И конечно, подумалось: кто он, автор этого маленького шедевра? Что его вдохновило? Может быть, боязнь, что автопутники отправятся смотреть кинофильмы не в кинотеатры, а в какое-нибудь другое место? В булочную? В баню? Вряд ли... Может быть, бессознательное стремление оставить след, написать что-нибудь на чистой поверхности? Это уже вероятнее: всяческие надписи и казенные афоризмы — любимейший жанр дураков.
Но скорее всего тут другое. Некое должностное лицо лихорадочно искало способа оправдать свое существование, изобразить деятельность. В самом деле, ведь на такого рода широковещательные щиты, на рекламу ассигнуются деньги. Работники чувствуют себя обязательными освоить «спущенные» им суммы. Но это — повод, а не причина.
Все эти чудовищные по своей бессмысленности красочные щиты, кричащие со стен наших домов: «Пейте чай», «Мороженое вкусно, питательно», «Рыба — вкусный, питательный продукт», — это огромные деньги, плановым порядком выбрасываемые на ветер.
Но я сейчас не о деньгах... По-моему, здесь самое опасное -это вопиющее, торжествующее пустословие. Потому что пустые слова имеют свойство размножаться почкованием.
Какие побуждения были у создателей спичечной этикетки «Охраняйте пчел от отравления ядохимикатами»? Наверно, их обязали вести сельскохозяйственную пропаганду, дали им деньги, установили сроки. Наверно, это дело показалось им нудным и хлопотным. Но, как говорится, продукцию давать надо. И вот выпустили в свет этикетку: нарисована пчела, написано «Охраняйте...». А как все-таки охранять? Не сказано. Специалисты и так знают. Прочие так и не узнают. Тогда на кой черт этикетка!
Люди, состоящие «при деле», занимаются пустословием для самооправдания.
...На собрание строителей приехал представитель из областного центра. Говорили, что он толковый работник. Может быть, в самом деле. Но к этой стройке он ни малейшего отношения не имел. И вообще в строительстве ничего не смыслил. Почему же послали именно его, хотя среди областных руководителей были люди, занимавшиеся стройкой, ночей из-за нее не спавшие? Не знаю. Боюсь, что все решила утвердившаяся за ним репутация красноречивого оратора. Но что это за товар — красноречие как таковое?
Представителя водили по главному корпусу, возили на дальний участок, к береговой насосной, показали квартал новой застройки. Целый поток вопросов, просьб, требований обрушился на важного гостя. Шел пусковой период — все было страшно сложно и напряженно.
Вечером после работы — собрание актива. Что же сказал представитель из центра этим людям, только что вышедшим из боя, разгоряченным, измотанным заботами?
Он сказал им, что надо неуклонно повышать темпы, что качество должно быть отличным, что дело их чести — высоко держать славную марку строителей, что надо смелее внедрять прогрессивные методы труда и железобетон и что очковтирательство преступно.
Он фонтанировал правильными словами, которые мгновенно улетучивались бесследно. Он говорил вообще, безотносительно к чему бы то ни было.
Но нет, он был не дурак. Он был «свадебный генерал». Ему просто нечего было сказать этим людям дела. И все-таки он говорил. Он считал себя обязанным что-нибудь говорить.
В дурацком щите у дороги, и в пламенной речи «свадебного генерала», и в спичечных поучениях есть нечто общее: пустота. Но эта пустота не пустота. Она кое-что означает. Она существует взамен чего-то. Взамен настоящего, честного разговора, взамен спора, взамен дела.
Оратор, о котором я говорил, пустословил из чувства самосохранения. Он отлично понимал: оступись он во что-нибудь конкретное, хорошо известное слушателям — и все мгновенно прояснится и он предстанет перед аудиторией голеньким. А так сходит. Пустое слово вроде бы как броня.
