Борис Четвериков - Котовский. Книга 2. Эстафета жизни
Со следующего дня все пошло иначе. Котовский, по обыкновению, вставал в пять часов утра, делал гимнастику и шел на море купаться. После завтрака он усаживался за «Капитал». Читал, делал выписки и отмечал, какие книги ему понадобятся дополнительно в ближайшее время. Почувствовав, что устал, он отправлялся в совхоз. Знакомился со служащими, выслушивал добрые советы и сам делился опытом и знаниями. После обеда снова занимался. А вскоре в Чебанку стали приезжать с докладами корпусные работники, так что фактически Котовский и здесь продолжал руководить корпусом.
Киевская объединенная школа командиров отмечала шестилетие существования. Котовский порывался поехать на торжество, но Ольга Петровна так решительно протестовала, что Котовский ограничился письмом. В письме он высказывал пожелание, чтобы школа всегда оставалась такой же образцовой и выпускала полноценных красных командиров. Котовский советовал уже теперь, в стенах школы, повести беспощадную борьбу с одной из застарелых язв, бытующих порой в Красной Армии, — с показной парадностью и очковтирательством, а также не самообольщаться своими якобы большими знаниями в области военного искусства. Требуются многие и многие годы, чтобы вполне овладеть им, оно чрезвычайно сложно и постоянно претерпевает коренные изменения в связи с прогрессом техники. Наконец Котовский настойчиво советовал обратиться к спорту, так как каждому бойцу Красной Армии нужны сильная воля и стальные нервы для осуществления задач, поставленных перед ним самой историей.
Котовский писал с присущей ему страстностью, писал так, как будто давал наказ родному сыну, завещая ему быть достойным преемником.
Ольга Петровна заметила, что он целый день сидит за письменным столом.
— Что это ты пишешь?
Котовский объяснил, что хочет высказать свои пожелания курсантам.
— А если бы ты их высказал после отпуска, месяцем позже? — сдерживая досаду, спросила она. — Человечество что-нибудь потеряло бы от этого?
— Да ведь юбилейная-то дата у них сейчас, а не через месяц? Человек ничего не должен откладывать, нужно всегда поступать так, как будто завтра ты умрешь. Тогда уж непременно будешь добросовестен в делах и поступках! И тогда все успеешь! Ты как считаешь, Леля?
Ольга Петровна не могла долго на него сердиться. И разве она не знала характера Котовского? Хорошо хоть вечерами он не работает. Соберет обитателей дома отдыха и начнет рассказывать о подполье Одессы, о боевых делах. Или отправится в соседнее село и ведет степенные беседы со стариками. А по воскресеньям созывал молодежь на просторный совхозный двор — и допоздна шли тогда танцы, игры и веселье. Создал хор и сам руководил им, разучивая народные напевы и удалые солдатские песни.
Вот такие вечера Ольга Петровна любила. Да и Елизавета Петровна выползала на крылечко послушать молодые голоса.
Подоспела уборка хлебов. Где же было повстречать теперь Котовского, если не на полевых работах? То он лазит под локомобиль, что-то винтит ключом, что-то подкручивает и возвращается домой весь перемазанный мазутом. То хлопочет, командует, суетится, помогая наладить косилки. То ходит с директором совхоза, осматривает поля и ведет дискуссию, будет ночью дождь или туча пройдет стороной.
Однажды Ольга Петровна увидела, что Котовский куда-то собирается и все посматривает на нее виновато. Она сразу заподозрила что-то неладное.
— Ты куда?
— Видишь ли, Леля…
— Вижу, вижу, ты уж выкладывай начистоту, куда собрался? Ах, Гриша, Гриша, неугомонный ты человек!
— Лучше ты мне ответь на вопрос: председатель я ревизионной комиссии Центрального управления промсовхозов или не председатель?
— Нет, не председатель. В данный момент по крайней мере. Ты отдыхающий. Вот ты кто.
— Но как ты думаешь, ничего не случится, если я съезжу в Николаев, сделаю проверку военсовхоза и вернусь?
После слабых попыток удержать его Ольга Петровна сдалась, только настаивала, чтобы он хотя бы не задерживался долго.
А там в Чебанку приехали из Одессы кинооператоры и постановщики картины, в которой, согласно сценарию, должны были сниматься Котовский и вся его бригада. Они устроили форменное совещание, спорили, на ходу сочиняли, консультировались, говорили слова «кадр»… «наплыв»… «массовочка»… и утомили Котовского ужасно.
Как везде и всюду, за короткий срок у Котовского завелись закадычные друзья и приятели — подростки со всей округи. Они оказались надежными союзниками Ольги Петровны, потому что частенько срывали занятия Григория Ивановича, появляясь гурьбой и дружным хором упрашивая дядю Котовского отправиться куда-то в экскурсию, о чем он давал обещание, если только не сам же и затеял эту прогулку.
— Капитулирую! — кричал, поднимая вверх руки, Котовский. Смеясь, захлопывал книгу, убирал в стол конспекты, выписки, наброски, и они уходили в степь охотиться на змей.
— Вот спасибо ребятишкам! — радовалась Ольга Петровна. — Одна такая прогулка принесет больше здоровья, чем десять длинных рассуждений директора совхоза об азотистых удобрениях, хотя Григорий Иванович и уверяет, что эти беседы действуют на него, как снотворное, следовательно, полезны.
Котовскому продлили отпуск, но он решил, что довольно. В военных кругах упорно ходили слухи, что Котовского куда-то выдвигают, что Котовского очень ценит Фрунзе и, кажется, намеревается сделать его не то своим помощником, не то назначить заправлять бронетанковыми силами Красной Армии. Во всяком случае, дел накапливалось все больше, а нетерпение Котовского все росло. И в Москве надо было побывать, и о корпусе соскучился и в Ободовку обещал съездить.
И еще одно обстоятельство заставляло Котовского торопиться: Ольга Петровна скоро должна родить, и нужно заблаговременно приготовиться к появлению на свет сына или дочери.
Назначили отъезд на утро шестого августа, с тем чтобы в Одессе сразу же сесть в поезд. Котовский повеселел, все время говорил о своих планах, о новых проектах и намерениях. Мысленно он был уже там — в гуще дел, на самой быстрине полноводной жизни.
Вызвали «оппель» — у Котовского была своя машина, ее подарило ему правительство. Шофер прикатил из Одессы немедленно, пятого же числа, и зачем-то привез Майорчика-Зайдера.
— Прямо навязался, — оправдывался шофер.
Этого субъекта — Майорчика — вообще-то не выносили у Котовских. А после всего, что рассказал Белоусов, особенно.
Пятого августа Котовского пригласили пионеры Лузановского пионерского лагеря на костер. Он рассказал им о Матюхинской операции, рассказывая, сам заново пережил все и, конечно, устал.
— Вот какие на свете бывают истории! — закончил он свое повествование. — А вы, ребята, запомните мой рассказ. Возможно, что в ваше время матюхины уже переведутся, но матюхины живучи, не в той, так в другой личине явятся. Ребята, мы в Чебанке дружной компанией ходим охотиться на змей, и я научил совхозовских ваших сверстников обезвреживать этих гадин. От всей души желаю вам, чтобы вашу цветущую жизнь не омрачали никакие тучи. Но на всякий случай — кто знает, как все сложится? — на всякий случай возьмите за правило: змеиное жало с корнем вырывать. Делайте это решительно, но не сосредоточивая на этом внимание. Жить надо не для ненависти — для любви. Эх, ребята! Ведь у вас все впереди! И каких чудес вы только не насмотритесь, ведь вы живете в замечательное время! Только чур — не робеть, пионеры! Дерзайте! Вперед! Есть хорошая поговорка: многие умеют храбро умирать, но немногие умеют храбро жить!
Пробыл у пионеров Котовский долго, вернулся поздно. Тут бы ему и отдохнуть, но в совхозе и доме отдыха затеяли проводы, причем с ужином, тостами и речами…
5
Пока Котовский был в Лузановке у пионеров, Ольга Петровна укладывала вещи. А тут этот назойливый, какой-то липкий Майорчик! Он очень много говорил, предлагал Ольге Петровне остановиться у него, когда будут в Одессе. С какой стати остановиться? И с какой стати у него?
Ольга Петровна даже не удостоила его ответом. Тоже, объявился друг-приятель! «Остановиться у него»! Вон до чего договорился! Сроду у него не бывали, да и его-то отвадить следовало!
Зайдер не обиделся, когда Ольга Петровна бесцеремонно выпроводила его. Но он не ушел, лишь вышел на крыльцо. Слышен был его неприятный визгливый голос. Он уже болтал с шофером, над чем-то раскатисто хохотал и напевал дурацкую блатную песенку, подражая воровской манере: коверкая слова, пришепетывая и завывая.
Завтра я эдэну мэйку гэлубую,
Завтра я эдэну брэки клеш…
Д-две пути-дэроги, вэб-бирай лэбую,
Эт тэрьмы дэлеко н-не уйдешь!
Не успела оглянуться Ольга Петровна, а он опять тут. Льстил, улыбался, лез со своими длинными и неумными рассуждениями. Ольга Петровна сердилась: и чего Григорий Иванович деликатничает? Гнал бы прочь этого фигляра и болтуна! А уж шоферу Сережке она непременно даст нагоняй, чтобы не привозил, кого вздумается, без разрешения.
