Вера Панова - Собрание сочинений (Том 4)
Б а к ч е н и н. Прошу тебя!
А р е ф ь е в. Ну-ну, скажи: зачем?
Б а к ч е н и н. Ты что, письмо прочел?
А р е ф ь е в. Нехорошо!
Б а к ч е н и н. А письма чужие читать хорошо?
А р е ф ь е в. А ты не расшвыривай, это раз. А во-вторых, письмо было от мужчины, не от женщины. А в-третьих, я чувствовал, вот чувствовал, что ты врешь, и хотел проверить. А в-четвертых, ты на вопрос отвечай: почему не сказал прямо? Чтоб она держала тебя за порядочного? Не обозвала прохвостом? И как это, я не понимаю, - получить подтверждение, что жена умерла, что ее уже четвертый год на свете нет, и врать, не моргнув глазом, что она жива, наплести сказки про бомбу, про операции, чего ты еще там навертел... Уже одно это кощунство - покойницу поднять из могилы, чтоб она, понимаешь, в амурных твоих спекуляциях участвовала... Дух ее оскорбить...
Б а к ч е н и н. Дух... ты что, в бога веруешь?
А р е ф ь е в. Тут не в боге дело, а в людях. В уважении к живым и мертвым. Я ведь трезво мыслю, без сантиментов. Раз ты так поступил, раз ты смог так с ней поступить, - я о живой говорю, - какой ты ей спутник, что у вас могло получиться лучезарного? И с этой точки зрения даже неплохо, что вы расстались сейчас, не потом, - но меня форма возмущает, ложь твоя возмущает!
Б а к ч е н и н. Поверь мне: солгать было лучше. Поверь.
А р е ф ь е в. Никогда лгать не бывает лучше!
Б а к ч е н и н. Ну положим... Ты учти характер. Гордость. Решительность. Тут правдой такого можно наделать... Именно уважая, да, уважая ее и щадя, - я солгал, да. Я и ей тоже - не только себе! - создал позицию для отступления.
А р е ф ь е в. Я понимаю, что ты ее не любишь и что она тебе сейчас лишняя.
Б а к ч е н и н. Не надо. Тут все слова не те, не то. Не люблю? На веки вечные это будет самое святое воспоминание!
А р е ф ь е в. Что ж ты делаешь, спрашивается! Лети, догоняй, проси прощенья! Она простит, она в твоей путанице разберется! Сережа, такой человек полюбил тебя, идиота, по-настоящему, и ты этим швыряешься, для тебя пустячки?
Б а к ч е н и н. По-настоящему... С ненастоящей, чтоб ты знал, легче. Настоящая - это такая...
А р е ф ь е в. Обуза?
Б а к ч е н и н. Ответственность.
А р е ф ь е в. Мужчина принимает ответственность как должное. За себя и за женщину.
Б а к ч е н и н. Ты меня только прописями не долбай. Прописные истины - не для моего положения. Мне на голом месте начинать. Я должен быть свободен, чтоб заставить себя заниматься, заставить сидеть над книгами в Публичке, вообще переключиться с этой жизни на ту, не машины же мы, чтоб переключаться нажатием кнопки! Я должен иметь право существовать на стипендию - впроголодь, уже нет тех рук, что меня когда-то поддерживали. А учиться и работать - это значит ни то ни другое... Дома одни стены, я эту свою шинель года три таскать буду и укрываться ею буду, а она с девочкой приедет, представляешь - смотрят на тебя две пары глаз муж! отчим! - а у тебя на яблоко нет ребенку... Девочка хорошо жить привыкла, у них там ученые все, и Оля привыкла, хоть и фантазирует, что ей, видишь ли, стекол не нужно, без стекол обойдется... И ее отношение к нашим отношениям. Она уже не разбирала, где ее рука, где моя. Где был, куда идешь, что прочел, что подумал... Ничего не имей за душой, все на стол, как деньги из карманов... Рабство!
А р е ф ь е в. Противоречишь себе. То ответственность, а то рабство.
Б а к ч е н и н. А это звенья одной и той же цепи!
А р е ф ь е в. Подойди к этому всему с крупной меркой. Как она подходила.
Б а к ч е н и н. Я - с крупной. Или она и всё, что с ней и от нее. Любовное служение. Или - я чем-то стану стоящим. А двум господам служить не умею.
А р е ф ь е в. Не любишь. Себя, во всяком случае, любишь больше.
Б а к ч е н и н. Жизнь мою, чудом сохраненную, больше люблю. Это преступление? (Закрывает чемодан.) Ну, так. Что ж, поцелуемся?
А р е ф ь е в (целует его). Жалко мне тебя. Больше, чем ее. Гораздо больше. Может, полетишь все-таки? Попросишь прощенья?
Б а к ч е н и н. Ты бы мог сообразить - в таких вещах не сознаются. Ах, боже мой, ухожу - и сколько за спиной остается, боже мой... Ну, еще раз. Прощай, дорогой. Не поминай лихом.
А р е ф ь е в. Прощай, Сережа.
3
Перед занавесом проходит н а ч а л ь н и к а э р о п о р т а, окруженный п а с с а ж и р а м и.
Н а ч а л ь н и к а э р о п о р т а (он притомился, но продолжает держаться молодцом). Я все, товарищи, понимаю. Но я же не бог, так? - чтоб по моему мановению переменилась погода.
П а с с а ж и р. Я летаю регулярно уже четверть века, сколько раз приходилось летать в метель, и ничего.
Н а ч а л ь н и к а э р о п о р т а. Летали в метель, совершенно верно, когда она не сопровождалась грозовыми явлениями. Речь идет о вашей жизни, товарищи. И мы уж вам натопили, кажется. И ресторан к вашим услугам, хотя смена и не пришла и работники, что называется, выдохлись. И кресла у нас покойные. И для товарищей преклонного возраста персонал уступил свои помещения. Покушайте, товарищи, я вам советую, и вздремните. Утро вечера мудреней.
Прошли.
Декорация первого действия. Б а к ч е н и н и Ш е м е т о в а на лестничной площадке у окна. Вечер, пассажиры угомонились. Закрыт книжный ларек. За окнами в метели бродит прожектор.
Ш е м е т о в а. Вот так-то.
Б а к ч е н и н. Не выдержал, продал? Гуманист, глубокая совесть... И ты ему написала "спасибо"?
Ш е м е т о в а. За то, что нанес последний удар?
Б а к ч е н и н. Я говорил!.. Воображает, что сделал благородное дело!
Ш е м е т о в а. Он хотел по-честному... Конечно, нелегко было, когда уехала. Так душно, так горько, - но и гордость была, что свое счастье отдаю обездоленной. И одинокой себя не чувствовала, и тебя не чувствовала чужим, - вокруг нашей жертвы свет был, я голос твой издалека слышала... Потом приходит это письмо от Арефьева. И оказывается: никакой моей жертвы нет, твоей тем более, жертвовать-то некому... Я принесена в жертву, одна я.
Б а к ч е н и н. Что я скажу?
Ш е м е т о в а. Теперь что говорить. Одну вы тогда допустили ошибочку. Испугались, что обузой вам буду. А я уж, поверьте, что-что, а обузой никогда никому не была, в высшей степени это умею - не быть обузой.
Б а к ч е н и н. Ты очень несчастлива?
Ш е м е т о в а. Это выкиньте из головы. С тех пор как заставила замолчать посторонние голоса, все у меня прекрасно. Люди рядом тактичные, внимательные. Живем на основах взаимного уважения. Дай бог другим женщинам жить, как я живу.
Б а к ч е н и н. Разреши сказать - ты тоже сгоряча вела себя не очень правильно. Если сколько-нибудь мной дорожила, должна была бороться. Вразумить дурака.
Ш е м е т о в а. Бороться? Против безрукой, беспомощной, вставшей из могилы?
За колонной, стараясь не шуметь, танцуют А л е н а и К о л о с ё н о к. Колосёнок держит ее одной рукой, в другой транзистор, звучащий чуть слышно.
А л е н а. Вы хорошо танцуете. Практика?
К о л о с ё н о к. Угу.
А л е н а. По дворцам культуры?
К о л о с ё н о к. Главным образом.
А л е н а. Мне нравится, что вы хорошо танцуете.
Колосёнок старается изо всех сил.
А какая у вас специальность? Не очень, как видно, пыльная, если вы главным образом по дворцам культуры.
К о л о с ё н о к. Вот именно пыльная. Я инженер-строитель.
А л е н а. Строите дома?
К о л о с ё н о к. Мосты.
А л е н а. Я строителей мостов не такими представляла.
К о л о с ё н о к. А какими?
А л е н а. Суровыми и могучими.
К о л о с ё н о к. Я по утрам упражняюсь с гантелями. А на работе я достаточно суровый.
А л е н а. Нет-нет, вам не надо суровости! Мне как раз нравится, что вы такой несуровый строитель мостов. Что это за музычка, я ее не знаю.
К о л о с ё н о к. Что-то такое из-за океана.
А л е н а. Говорят, на обоих полушариях метель. Вообразите метель над океаном. Громадные, громадные, бесконечные волны, и над ними снег несется, и эта музыка, и все кружится... и мы с вами кружимся, как снег...
У окна. Бакченин и Шеметова.
Б а к ч е н и н. Обе были чужие. Я когда женился, думал: что ж, сейчас чужая, потом своей станет. Не стала ни одна! Кто вкусил, говорят, сладкого, не захочет горького. Я знал такое, что не перешибить ничем. Заслужил, не заслужил, но подарили мне однажды такое. Вот в чем дело. И уже никто твое место занять не мог. Возмездие мое в этом, должно быть. Говорю себе - есть же другие области, где я и хорош, и нужен, не сошелся свет клином на сердечных делах, на семейных! А старость передо мной стоит и говорит: все равно ты пустоцвет, все равно подохнешь - никто не заплачет...
Ш е м е т о в а. Иной раз, если вдруг нарушится привычный ход вещей... вроде вот сегодняшней вынужденной посадки... Словно шел-шел, и вдруг стоп, и смотришь... и дико станет - что это мной так распорядились?.. Но это на минутку, не думай. Знаете, как бывает заснешь, увидишь страшное и велишь себе проснуться.
Б а к ч е н и н. Милая моя! До чего мне все близко, что ты говоришь. И про страшные сны. И про остановки, когда оглянешься и думаешь - зачем я, что мне разум затмило, да я ли то был? Чтоб я предал эти руки родные, эти глаза? Вся ты родная, все в тебе мое кровное, до ужаса кровное!
