Владимир Беляев - Город у моря
Скрипнули тормоза, машина остановилась подле кордегардии, а я узенькой тропкой пошел дальше, к зеленому бастиону, который подымался за Черной башней.
Четверть века назад под этим самым бастионом петлюровцы расстреляли большевика – донецкого шахтера Тимофея Сергушина.
Сергушин стоял вон там, внизу, полуодетый, желтый от болезни. Под дулами направленных на него винтовок он крикнул в лицо палачам-петлюровцам: «Да здравствует Советская Украина!»
Напрасно я искал серый мраморный обелиск с надписью:
Борцу за Советскую Украину,
первому председателю
Военно-революционного трибунала
ТИМОФЕЮ СЕРГУШИНУ,
погибшему
от руки петлюровских бандитов
Враги и предатели, охваченные ненавистью к Советской власти, постарались уничтожить память об этом славном человеке, первом коммунисте, пришедшем в нашу хатенку на Заречье четверть века назад.
Лишь под самой Черной башней я нашел в густой траве кусок мрамора с последним словом надгробной надписи.
Основание обелиска сохранилось, могильная насыпь тоже. Зеленый барвинок густо рос на бугорке.
Остановился я над этим бугорком, и память вновь перенесла меня в то далекое время, когда только-только установилась на Подолии Советская власть.
Помню, вечером после расстрела Сергушина мы пришли сюда, прихватив с собой дружка Маремуху. Куница, по запорожскому обычаю, расстелил на могильном холмике красную китайку, а мы засыпали бугорок пахучим жасмином. Над могилой убитого клялись мы в тот вечер стоять один за другого, как побратимы, и отомстить врагам Советской Украины за смерть ее лучшего сына.
Задумавшись, стоял я теперь, склонив голову над заросшим могильным холмиком, и живо вспоминал слова самой любимой песни Сергушина:
Я песню пою – от души она льется,
Хочу я в ней выплакать думы свои…
Как птица в неволе, во тьме она бьется
И тонет под сводом земли…
И скоро она, не допетая мною,
Умолкнет с закатом осеннего дня.
И новый товарищ, шагая к забою,
Ее допоет за меня…
Погруженный в свои мысли, я не услышал, как подошел другой человек, и обнаружил его присутствие лишь в ту минуту, когда пунцовые пионы посыпались в густую траву.
Плотный, широкоплечий подполковник посыпал могилу Сергушина цветами, не обращая на меня никакого внимания. Глянул я на него еще пристальней – и вдруг под щетиной, проступавшей на его загорелых щеках, увидел знакомые черты Петра Маремухи…
– Послушайте, товарищ!.. – сказал я взволнованно.
Обернувшись на звук моего голоса, подполковник-танкист сперва посмотрел на меня очень строго, я бы даже сказал – недовольно, но потом, внезапно меняясь в лице, вскрикнул:
– Василь! Дружище!..
А спустя полчаса мы сидели на росистой еще траве под башней Кармелюка, забыв в нашей оживленной беседе обо всем на свете.
Водитель Маремухи, румяный ефрейтор-танкист, расстелил на траве брезентовую плащ-палатку и разложил на ней всякую снедь.
– Так погоди, Вася, – прервал меня Маремуха, – но почему же ты не ответил мне из Ленинграда? Я прямо штурмовал тебя письмами на завод! Даже в отдел кадров того авиационного завода писал: где, мол, у вас инженер Василь Манджура? А они мне ответили один раз, что «откомандирован», и замолкли. Куда ты исчез оттуда?
– На завод «Большевик» меня послали…
В эту минуту позади раздался старческий голос:
– Товарищи военные! Ну как вам не стыдно! Здесь же заповедник, а вы здесь мусорите!
Мы обернулись на этот голос так быстро, будто школьники, застигнутые здесь сторожем.
На соседнем бугорке стоял седенький старичок в полотняной старомодной толстовке, с черным галстуком бабочкой, в золоченом пенсне. Он появился неслышно, как в сновидении из далекого детства, и одно его появление помолодило нас сразу лет на тридцать.
Не будь на переносице у старичка такого знакомого пенсне, мы, возможно, и не признали бы в нем Валериана Дмитриевича Лазарева. Но это был он – наш любимый историк и первый директор трудовой школы имени Тараса Шевченко! Тот, кого послал на Украину В.И.Ленин. Вскочив поспешно с земли, Петро приложил руку к козырьку:
– Приносим вам глубокое извинение, Валериан Дмитриевич!
– Позвольте! Но откуда вы знаете, как меня зовут? – опешил Лазарев, сходя с бугорка.
Где ему было узнать в седоватом офицере с орденами того самого коротышку, который, сверкая босыми пятками, бежал однажды вдогонку за другим хлопчиком с фонарем «летучая мышь», охваченный желанием поскорее спуститься в заманчивый подземный ход!
Тысячи подобных школяров промелькнули перед глазами Лазарева за многие годы педагогической деятельности – всех разве упомнишь!
– Откуда вы знаете мое имя? – повторил Лазарев.
Теперь уже вмешался я:
– Когда же мы с вами снова в подземный ход пойдем, товарищ Лазарев?
– Погодите!.. Что за наваждение? – Старичок снял пенсне и протер его стекла платочком. – Вы, товарищ, не из облнаробраза?
– Я, дорогой Валериан Дмитриевич, из трудовой школы имени Тараса Григорьевича Шевченко. И подполковник – тоже. Мы оба – ваши ученики выпуска тысяча девятьсот двадцать третьего года.
С этими словами я крепко обнял нашего старого директора.
Многое уже было переговорено…
– Вы хотите узнать обо всем, что случилось здесь? – спросил Лазарев, вставая с плащ-палатки. – Давайте тогда продолжим урок наглядной истории. Последний раз я рассказывал вам о повстанце Устине Кармелюке?
– Совершенно верно, Валериан Дмитриевич! – отчеканил Петро. – Мы еще с вами, помните, кандалы кого-то из друзей Кармелюка или Гонты нашли…
– Кандалы эти у меня в музее по сей день хранятся, – сказал Лазарев. – А сегодня я вам расскажу о других героях борьбы против угнетателей украинского народа… Но прежде всего скажите, подполковник, – Лазарев лукаво глянул из-под пенсне на Маремуху, – известна ли вам общая военная обстановка, которая сложилась здесь в первые месяцы прошлого года?
Маремуха ответил уклончиво:
– Примерно.
– В таком случае помогайте мне, коль я ошибусь.
И он начал рассказывать:
– После того как в марте тысяча девятьсот сорок четвертого года советские войска отбили Волочиск, фашисты потеряли прямую железную дорогу на запад. Тогда все их части, оставшиеся в подольском мешке, бросились сюда. Таким образом, наступающие советские войска должны были закрыть гитлеровцам пути бегства в Буковину и Западную Украину через наш город.
В начале марта советская артиллерия прорвала немецкую оборону под Шепетовкой.
В этот прорыв хлынули танковые войска генералов Лелюшенко, Рыбалко и Катукова. Они вывели наступление на юг, к Днестру… Отчего вы улыбаетесь, Маремуха? Я сказал не то?
– Я улыбаюсь потому, что и сам имел некоторое отношение к упомянутому наступлению, – тихо сказал Петро. – Я у Лелюшенко служил.
– Ах, лиходей вы этакий! – засуетился Лазарев. – Да вы, наверное, сами здесь орудовали? Признавайтесь!
– Здесь – нет, там – да! – Маремуха показал на северо-запад. – Мы Скалат брали.
– Так вот, слушайте, – продолжал Лазарев, успокаиваясь. – После того как вы захватили Скалат, сюда была послана танковая бригада уральского добровольческого корпуса…
– Гвардейского притом, – добавил Маремуха. – Танки этого корпуса и во Львов ворвались первыми, и Прагу спасали от уничтожения.
– Гвардейского, не спорю, – согласился Лазарев. – Бригада эта, после того как наши войска устремились к Тернополю, получила задачу пройтись по тылам противника, парализовать их и через Гусятин, Жердье, Орынин дойти до нашего города… И вот, мои хлопчики… – Тут голос Лазарева дрогнул, и он заговорил тише, переводя дыхание: – Двадцать пятого марта тысяча девятьсот сорок четвертого года жители Подзамче впервые после двух с половиной лет фашистской оккупации увидели советские танки! Подзамчане плакали от радости, они протирали себе глаза, думая, что все это им только снится… Плакал и я, мои хлопчики, словно маленький, когда один из танков остановился в том селе, где прятался я от гитлеровцев. Танкист соскочил с брони и попросил напиться. Он был весь в масле и бензине. Я целовал его, как родного сына, и плакал…
Лазарев закашлялся и повернул свое худощавое лицо в сторону крепостных ворот, но мы поняли: глядит он туда нарочно, чтобы скрыть от нас слезы, проступившие на его усталых старческих глазах.
– …Впереди передового отряда бригады, – продолжал Лазарев после минутной паузы, – мчался от Должка к Подзамче тяжелый танк «Суворов». У него на борту развевалось знамя. Танк этот вел младший лейтенант Копейкин, будущий Герой Советского Союза. А командовал передовым отрядом старший лейтенант Иван Стецюк, воспитанник одного из детских домов города Днепропетровска. Его отряду было поручено во что бы то ни стало овладеть районом Старой крепости и отрезать выход из города.
