Алексей Мусатов - Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.
— Это еще не видно, как они в борозде себя покажут. Железяки все же мертвые, где им землю чуять.
— А трактористы зачем?.. Видал, как они за баранками сидят, словно влитые. Серьезные, похоже, ребята...
— А еще сказывают, после машины хлеб плохо родится и зерно керосином воняет.
— Это уж, кум, побаски с чужого голоса...
— Поживем — увидим!..
— А едут-то как! С жильем, с полным обзаведением. Должно, не в гости, не на постой собрались.
— Иначе и быть не может. Теперь уж прочно на земле осядут.
Нюшка не сводила глаз с тракторов. Так вот они, железные коняги!
С каким волнением встречала она первые машины на селе. Лет пять назад Никита Еремин приобрел в городе четырехконную молотилку. Ее установили в просторной риге, сделали привод, впрягли в него лошадей, и к осени, когда наступило время обмолачивать хлеб, в ереминской риге с пронзительным присвистом завыл молотильный барабан. Нюшка часами могла наблюдать, как таинственная пасть молотилки заглатывала сухие ломкие снопы, как с другой стороны машины веером вылетала измятая шелковистая солома и текло теплое бронзовое зерно. Управившись со своим урожаем, Никита Еремин охотно брался молотить хлеб другим односельчанам, отчисляя с каждого пуда обмолоченного зерна в свою пользу по пять фунтов.
«Хороша Маша, да не наша, — говорили мужики про ереминскую молотилку, — очень уж у нее хайло прожорливое!» И они предпочитали молотить хлеб по старинке — тяжелыми деревянными цепами.
Потом разбогатевший Илья Ковшов завел жатку-лобогрейку. В нее впрягали пару лошадей, и лобогрейка, мерно помахивая крыльями, словно огромная птица, с мягким стрекотанием двигалась по полю, низко, под корень, подрезала стебли ржи и собирала их в аккуратные снопы. Ковшов оказался не добрее Еремина — с сотни снопов он брал себе за услуги десять. Мужики и бабы с завистью посматривали на спорую машину и продолжали жать хлеб серпами.
«А теперь и машина посильнее, и Еремина с Ковшовым нету. Как-то оно пойдет все?» — думала Нюша.
Головную машину с красным флажком на радиаторе вел рослый парень лет двадцати. Небрежно держась одной рукой за руль трактора, другой он помахивал колхозникам и чуть ли не раскланивался, словно артист со сцены перед публикой после удачного выступления.
Заметив Нюшку, парень широко улыбнулся и, сорвав с головы кубанку, потряс ею в воздухе.
— Да ведь это Антошка Осьмухин... Сдобный, — сказала Нюша подбежавшим к ней Тане и Зойке. — Въезжает-то как! Прямо казак на коне...
Зойка толкнула подругу в бок:
— Смотри-ка, тебе особое внимание.
— Еще чего! А может, тебе, — фыркнула Нюша и помахала Антону рукой.
Свой парень, односельчанин, с которым она вместе бегала в школу, вместе вступала в комсомол — и вдруг уже тракторист! Будет теперь пахать землю в колхозе, сеять хлеб. Нет, тут было чему позавидовать!
Меся сапогами снег, девчата еле поспевали за машиной.
— Разве за ним угонишься! — с обидой сказала Нюша. — Хоть бы подвез чуток! — И она неожиданно выкрикнула: — Сдобный! Осьмуха! Прокати!
Таня сердито дернула подругу за рукав:
— Ну что ты, право... Какой он тебе Сдобный?..
Антон помотал головой, показал себе на уши, давая понять, что из-за рева моторов он ничего не слышит.
В свою очередь, принялась объясняться жестами и Нюша. Антон наконец понял, что́ от него хотят, остановил машину и, протянув руку, помог девчатам взобраться на площадку трактора. Затем с довольным видом он сел за руль и дал сильный газ.
Трактор затрясло, крылья забились мелкой дрожью, мотор угрожающе зарычал.
Нюша примостилась на железном крыле машины, Таня вцепилась в плечо Антона, Зойка пронзительно завизжала, правда больше по привычке, чем от страха.
Антон ничего не слышал. Он быстро оторвался от тракторной колонны, под смех колхозников прокатил девчат через всю деревню, потом развернулся и поехал обратно.
Искоса поглядывая на Антона, Нюша невольно отметила, как сильно он изменился. Это уже был не тот одутловатый, пухлощекий подросток с растерянным выражением лица, которого они в детстве звали Антошка Сдобный. За рулем сидел сильный, широкоплечий парень, с обветренным лицом, по-цыгански чернявый, с густыми, сросшимися на переносице бровями. Одет он был в кожаную куртку, на затылке залихватски сидела смушковая кубанка, на руки надеты перчатки с раструбами, какие Нюша видела у мотоциклистов.
«А это ему на пользу пошло, что он на стороне пожил, — подумала она. — Похорошел, приоделся».
Тракторная колонна миновала деревню, повернула к усадьбе МТС и остановилась у навеса.
Девчата попрыгали с трактора.
— Ну как, порастрясло малость? — со смехом спросил Антон, сходя с машины. — Ничего, привыкайте. Машина добрая. — Он по-хозяйски похлопал по горячему капоту. — Тридцать пять лошадиных сил. Своя, отечественная... Нашего тракторного завода.
Нюшке немедля захотелось расспросить Антона, сколько времени он учился, где работал, трудно ли водить машину.
Но не успела она и рта раскрыть, как к трактору подбежала Феня Осьмухина и бросилась к Антону:
— Братец приехал!
Потом подошли парни. Они шумно поздоровались с Антоном, поздравили с приездом и, окружив трактор, принялись его осматривать и ощупывать.
— Надолго к нам или только машину пригнал? — спросил Митя Горелов.
— Думаю, что надолго. Я ведь теперь в кадрах эмтээс. Буду вам хлеб добывать...
— А сумеешь?
— В совхозе не жаловались. Два сезона машину водил. Все марки тракторов знаю. И по ремонту работать пришлось.
Парни с уважением посмотрели на Антона.
— Выходит, утер ты нос своему батьке... — сказал Уклейкин. — Помнишь, он честил тебя — не крестьянин ты, отступник от земли.
Антон нахмурился:
— С батей у меня разговоры кончены.
Зойка Карпухина обошла Антона кругом, с неприкрытым любопытством оглядела его смушковую кубанку, перчатки с раструбами и даже потрогала пальцем скрипучую кожу на куртке.
— Это что? Спецодежда такая? — спросила она. — Всем трактористам выдают?
— Да нет, — ответил Антон. — Это я по случаю купил, на базаре. На свои кровные заработки.
— Какой ты ладный стал да пригожий, — умилилась Зойка. — И совсем на Сдобного не похож. Вот уж приглянешься кому. — И, подмигнув девчатам, она вполголоса запела: — «Мой миленок тракторист, кожаная курточка...»
— Да погоди ты, сорока! — перебил ее Митя. — Дай о деле поговорить.
В свою очередь, Антон принялся расспрашивать, что делают кольцовские парни и девчата, кто где учится, как живет комсомольская ячейка.
— Живем не помираем, — отозвался Уклейкин. — У нас теперь секретарь новый... — Он кивнул на Ветлугину.
— Ого! Растешь, значит! — улыбнулся Антон. — Поздравляю.
— Заголосовали вот... — призналась Нюша и вдруг вспомнила, что она закрыла конюшню на замок, а ключи унесла с собой. — Мне же коней принимать надо.
И она помчалась к конюшне. У ворот собрались колхозники с подводами и изрядно поругивали Нюшку:
— Что ей лошади! Так вот и будет бегать машины смотреть. Теперь они молодым слаще меда...
ДОМА
Фене надо было о многом порасспросить брата, и, когда девчата и парни разошлись, она осталась с Антоном около трактора.
— Давай я тебе помогу.
Антон открыл капот мотора и протянул сестре тряпку.
— Помогай, коли так. Эта скотина хоть и железная, а возни с ней тоже немало.
Протирая еще неостывший мотор, Феня настороженно поглядывала на брата.
— Что ж ты мне на последнее письмо-то не ответил? — наконец спросила она,
— Замотался, понимаешь... Машины принимали, то, се... Да что ты на меня так смотришь? Думаешь, пропал я без бати с мамашей? Как бы не так! — Антон с ухмылкой кивнул на трактор. — Видишь вот... конягу оседлал. Профессию освоил. Живу не тужу. И зарабатываю неплохо.
— Почему ж ты в деревню вернулся?
— А меня, понимаешь, как лучшего тракториста, в эмтээс направили... для укрепления кадров, — с важностью пояснил Антон. — Ну, а дома как? Отец по-прежнему сумасбродничает?
— Все как было, — пожаловалась Феня. — С ним хоть и под одной крышей не живи. На работу не ходит. С Тихоном Гореловым связался. Опять из колхоза собрался выписываться. Других за собой подбивает. И мать с ним заодно.
— Вот дуб стоеросовый! — выругался Антон. — Ничего его не берет, совсем задубел.
Скомкав в сердцах масленую тряпку, он невольно вспомнил сумасбродные выходки отца.
В свое время, когда кольцовские мужики собрались купить сообща локомобиль для паровой мельницы, отец Антона шумел больше всех, что локомобиль их разорит, пустит по миру. И к нему присоединилось немало крестьян, противников паровой мельницы.
