Варткес Тевекелян - Гранит не плавится
— Добро, попробуем! — Полковник записал сведения о Елене.
Обратно в часть я не вернулся. Остаток дня с помощником начальника разведотдела корпуса капитаном Мосляковым отрабатывали детали предстоящей операции. Капитан оказался знающим фронтовую обстановку офицером и дал много дельных советов. Вечером он представил мне моих спутников.
Их было шесть человек: молодой радист Замаренов, долговязый переводчик в очках Левин и четверо боевых, загорелых ребят из разведроты — Шумаков, Сажин, Агафонов и Костенко, не раз побывавших в тылу у немцев. Старшим среди них был Шумаков.
Вооружение наше состояло из автоматов, финских ножей и гранат. В вещевые мешки уложили запас боеприпасов, сухой спирт, необходимые медикаменты, концентраты и сухари на пять дней.
— В случае, если придётся задержаться дольше, еду придётся доставать на месте, — сказал капитан, проверяя наше снаряжение.
Взяли мы ещё сигнальные фонари, ракеты, маскировочные плащ-палатки и в сопровождении капитана поехали в штаб полка.
Титов приказал нам поесть и лечь отдохнуть.
— Переход в два ноль-ноль. Мы вас разбудим, — сказал он и оставил нас в хате одних.
Спать я не мог, хотя не испытывал ни страха, ни особого волнения. Спутники мои дружно храпели, а я думал о Елене, о семье. Почему-то теперь я был уверен, что скоро узнаю о них. Я и не заметил, как подошло положенное время.
На наше счастье, небо затянуло облаками, луна скрылась. Нужно было спешить. Оделись, пошли к передовой. Майор Титов шёл с нами. По дороге он отстегнул свой парабеллум и протянул мне с двумя обоймами:
— Берите, Силин, пригодится!..
Короткое рукопожатие, пожелание успеха — и мы спустились к оврагу. Впереди полз Шумаков. За ним Сажин, радист, переводчик и я. Замыкали Агафонов и Костенко.
Немцы время от времени пускали в небо осветительные ракеты. Мы прижимались к земле, следя за их полётом, потом снова ползли. Так продолжалось минут сорок, показавшихся мне бесконечными. Наконец Шумаков приподнялся и дал условный знак: линия фронта осталась позади. Некоторое время прислушивались, — тишина, если не считать отдалённой трескотни пулемётов. Вошли в кустарник, залегли в зарослях, перевели дух…
Прикрыв фонарь плащ-палаткой, я по карте уточнил наше местопребывание и приказал радисту сообщить в штаб о нашем благополучном переходе, а кстати проверить работу рации.
В штабе нашу шифровку приняли и в ответ пожелали успехов. Рация работала надёжно.
На рассвете начался мелкий дождь. Где-то впереди послышался рокот моторов. Карта моя не врала, — шоссейная дорога была близко.
Втроём — я, Шумаков и Агафонов — подползли ближе к дороге, залегли на дне оврага и стали наблюдать. На шоссе шла обычная прифронтовая жизнь. И в том и в другом направлении двигались легковые и грузовые автомашины, мотоциклы, одиночные танки и самоходные орудия. У себя в тылу немцы вели себя беспечно, — никакой охраны вдоль дороги мы не заметили.
Прошёл час — и на некоторое время шоссе опустело. Вдруг недалеко от нас, словно из-под земли, выросла фигура немецкого солдата. Френч расстёгнут, за спиной болтается автомат. Он шёл, посвистывая, остановился, посмотрел по сторонам, положил автомат на землю и зашёл за кусты.
Мы молча переглянулись. Лучшего случая ждать не приходилось: немец сам пришёл к нам! Шумаков вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.
Он вместе с Агафоновым пополз к немцу.
Удар, глухой стон, недолгая возня — и немец лежал связанный, с паклей во рту.
Втроём притащили его в лес, к нашей стоянке, вынули паклю изо рта и с помощью Левина стали допрашивать.
Немец оказался сговорчивым — он с готовностью отвечал на все мои вопросы. Выяснилось, что дивизию, в которой он служил, недавно перебросили на наш фронт с юга Франции. Вообще за последнее время сюда перебрасывают всё новые и новые части из Франции, Венгрии и даже из Северной Африки. Третьего дня прямо из Африки к ним прибыли новая танковая бригада и сапёрный полк. Спешно строится вторая линия обороны… Наш пленник сообщил немало интересного.
Радист Замаренов зашифровал наиболее важные сведения, настроил передатчик и передал в штаб.
— Полковник благодарит нас и спрашивает о настроении. Что передать? — Замаренов, улыбаясь, снял наушники.
— Передай, — сказал я, — что настроение у нас отличное, всё идёт хорошо! Уверены, что задание выполним успешно…
Оставаться на месте было опасно: нас могли обнаружить радиоперехватчики. Пропавшего солдата тоже начали бы искать. Решили отойти подальше от передовой линии. К тому же мне казалось, что чем дальше от передовой, тем меньше опасность, да и действовать будет легче.
Ну, а как быть с немцем? Убивать безоружного человека не поднималась рука. После короткого совещания решили взять его с собой. Я приказал Костенко не спускать с него глаз и через Левина предупредил пленного, что он будет убит, если хоть пикнет или сделает попытку к бегству.
Наше новое место стоянки, куда мы добрались поодиночке, оказалось очень удобным: расположились мы у подножия невысокого холма, в густом кустарнике. Отсюда мы могли заметить приближение немцев за двести-триста метров и в случае необходимости отступить по оврагу. Ввязываться в бой не входило в наши расчёты.
На третью ночь, на рассвете, я только задремал, как меня разбудил какой-то шум. Костенко, стоя на коленях, вытирал о траву нож…
— В чём дело, что случилось? — спросил я, подняв голову.
Ответил Агафонов:
— Хотел удрать, сволочь!.. Развязал ноги и отполз шагов десять. Хорошо, Костенко настиг его вовремя! Иначе пришлось бы прикончить очередью из автомата — подняли бы шум…
Шагах в десяти, под кустом, лежал мёртвый немец…
«Вот к чему приводит жалость! — подумал я. — Доберись он к своим, немцы бы нас не пожалели!..»
Сон не шёл ко мне, хотя я и очень устал: всю ночь мы с Шумаковым ползали на животе вокруг немецких укреплений и вернулись совсем недавно. Продукты подходят к концу, пора было думать о возвращении. Но как вернёшься с пустыми руками? Я всё надеялся, что нам попадётся штабной офицер или, на худой конец, ефрейтор. Нужно было на что-то решиться. Позвал к себе Шумакова, самого толкового и бесстрашного из моих товарищей, и сказал ему:
— Задание мы полностью не выполнили, а пора возвращаться… В нашем положении есть два выхода: сделать на дороге засаду и попытаться взять офицера или напасть на штаб части, который мы обнаружили сегодня ночью, захватить документы; если удастся, в придачу к ним офицера — и вернуться. Как посоветуешь?
— Я за засаду! — ответил Шумаков не задумываясь. — Конечно, можно напасть и на штаб. Сами видели, охрана у них хреновая… Но поднимется шум, немцы станут охотиться за нами и не дадут перейти линию фронта. Если засада ничего не даст, тогда другое дело, можно рискнуть!..
Ответ был разумный. Созвал всех и наметил план засады.
Вечером Левина нарядили в немецкую форму, дали ему трофейный автомат и изготовили для него флажок наподобие тех, с которыми немецкие регулировщики стоят на перекрёстках дорог и у контрольных постов. С наступлением темноты пошли.
Нас чуть было не постигла неудача, и, если бы не бдительность Шумакова, всё могло кончиться печально.
Метрах в трёхстах от шоссейной дороги мы наскочили на немцев. Третьего дня на этом месте никого не было, поэтому шагали мы во весь рост.
Услышав впереди немецкую речь, Шумаков отскочил назад и дал знак залечь. Пришлось отползти и менять направление.
Ползти!.. Значение этого слова поймёт только тот, кому пришлось хоть раз в жизни ползти на животе по камням, кочкам и колючкам!..
Двигались медленно, осторожно и только к трём часам утра вышли на дорогу. Летом рассвет наступает рано, — нужно было спешить выбрать удобное место, чтобы иметь обзор и в случае необходимости угнать машину или мотоциклет подальше от шоссе.
Целый день лежали в канавке. Было жарко, немилосердно палило солнце, но мы боялись пошевельнуться. По дороге по-прежнему двигались колонны машин, танки, но ничего подходящего не попадалось.
Вечерело. Мы уж собрались было отойти, как вдруг вдали показалась легковая автомашина.
Я толкнул локтем лежащего рядом Левина. Взяв флажок, он выскочил на середину дороги и дал знак машине остановиться. Долговязый, в очках, с трофейным автоматом за спиной, он и впрямь был похож на фрица.
Водитель резко затормозил, машина остановилась… Левин козырнул, взялся за ручку дверцы. Один из сидевших в машине офицеров что-то возмущённо кричал, должно быть, ругался. Ещё секунда — и четверо разведчиков, с автоматами наготове, выскочили на дорогу. Дверцы машины распахнулись с двух сторон. Я видел, как Костенко прикладом автомата оглушил водителя, сам сел за руль, а трое его товарищей влезли в машину. Раздался выстрел, и Сажин, схватившись руками за живот, упал…
