Анатолий Приставкин - Городок
А разве сама Тамара Ивановна не пережила нечто подобное, когда получила одно из шоховских писем. Конечно, не такой уж была она наивной девочкой, чтобы не понимать, что в долгих поездках может завестись у него какая-нибудь зазноба. Но одно дело понимать, а другое — знать. Даже страшно сейчас вспомнить, что она тогда пережила, передумала... Заметалась, отчаиваясь и не зная, как дальше жить. Благо, что рядом был Вовка. Она просидела около его постельки всю ночь, боясь остаться одной. Может, это ее и спасло. В отчаянии и слезах повторяла про себя: «Это меня бог наказал! Сама виновата!»
В чем же Тамара Ивановна считала себя виноватой? А вот в чем. Когда-то, уже после отъезда Григория Афанасьевича случилось, они, три учительницы, пошли в ресторан справить день рождения одной из них. А с собой, для проформы, захватили молодого учителя математики. Этот учитель повстречал в ресторане приятеля, который тут же перебрался за их стол. Он-то и вызвался провожать Тамару Ивановну к дому и даже пытался ее поцеловать. И хоть ничего между ними не было и она, рассердившись, тут же ушла и никогда больше не встречалась с ним, в момент несчастья она себя винила в грехе: что разрешила провожать, что кокетничала, раз он так мог подумать, что ему все разрешено. Любила же она всегда одного Шохова. Вот и поговорка есть: тошно тому, кто любит кого, а тошнее того, кто не любит никого... Она же всегда любила и не почитала свое чувство за тяжесть.
К вечеру стали собираться приглашенные. Пришли все: дядя Федя, который отнекивался поперву, пришел со своим неизменным парнишкой-гармонистом, травмированным при избной помочи в язык, о чем немало потом шутили в Вор-городке. И Коля-Поля явились в куртках студотряда, в джинсах и кедах. Их особенно тепло встретила Тамара Ивановна и долго расспрашивала, где они учились, что сдавали и где устроились работать. Им предстояло открывать новый учебный год вместе, в одной школе.
Пока Шохов водил дядю Федю по двору, объясняя свои хозяйственные дела, Тамара Ивановна с помощью Галины Андреевны приготовила стол. Поперву было решено накрыть на воздухе, но потом решили, что комары да мошка не дадут посидеть спокойно. Лучше уж потерпеть духоту, чем кормить гнуса весь вечер. Да и был, определенно был смысл делать праздник в доме, все-таки справлять что-то вроде новоселья.
Дед Макар явился одновременно с Петрухой. Они чинно уселись на скамеечке у дома и вели свои беседы. Последними пришли Вася Самохин и Нелька. Они поссорились еще по дороге в гости и теперь оба были взъерошенные, дерганые, их трудно было унять. Самохин по старой привычке с ходу пошел задираться к деду Макару, но тот, на этот раз довольно вежливо, но твердо, отфутболил его к бабам, произнеся единственно: «Васенька, голубчик мой, я тебя люблю, ты знаешь, но больше на расстоянии. Тебя, кстати, Тамара Ивановна хотела попросить что-то по хозяйству».
Вася Самохин никуда не ушел. Он стоял и слушал, выискивая возможность все-таки влезть в разговор. Дело могло кончиться элементарной грубостью, но, к счастью, его прервала Галина Андреевна, позвав всех к столу.
На столе кроме вина и водки стояли всяческие разносолы, оставшиеся у запасливой Тамары Ивановны с прошлого года, в том числе соленые грибки.
Вовка тут же всунулся, что он-де тоже собирал грибы около Елабуги за Камой. Но Тамара Ивановна сразу же ему и Валере нашла дело — попросила сходить в магазин в Зяб за хлебом.
Кто-то предложил свой хлеб, но она отмахнулась:
— Пусть сходят. Нечего им среди взрослых болтаться.
— А на мороженое денег дашь? — спросил Вовка.
— Дам. Бегите.
Тут же после первой рюмки разговор переключился на детей. Как они много стали понимать и как трудно с ними ладить. Тамара Ивановна с улыбкой рассказала историю, как, вернувшись однажды из школы, Вовка сердито произнес: «Вот чертова баба! Пристала ко мне!» —«Ты о ком?» — спросила в изумлении мать. «О ком, о ком... О Люське Фроловой. Она у нас руки перед уроками проверяет!»
— Ему сколько? Восемь?
— Больше... Он во второй класс перешел.
— Вот вам и дети...— протянул кто-то задумчиво.
Остальные молчали.
— Я бы таких щенков учил бы по-своему,— зло произнес Вася.
— Ох, Васенька, ты еще роди да воспитай.
— Захочешь тут родить,— огрызнулся он.— Когда такое услышишь.
— Но, может, он прав? — спросил растерянно дед Макар про мальчика.
Но Вася был сегодня особенно не в духе. Он тут же крикнул Макару Ивановичу:
— А что ты, дед, почему не объяснил своей дочери, что тебя доить на старости лет неприлично? А?
— Ты, Вася, сегодня особенно кусаешься! — сказала Галина Андреевна, но, как всегда, вежливо и с улыбкой.
— Не с той ноги встал,— ответила за него Нелька.
— Молчи! — прикрикнул на нее Вася.— Я с той ноги встал бы, если бы ты вела себя как следует.
— Что ты говоришь при людях? — вскипела Нелька.— Как это я себя веду?
— Друзья! Друзья! — попытался остановить скандал Шохов.
Но Вася уже ничего не слышал. Он даже себя не слышал, когда закричал:
— Сама знаешь как! Этот тип прилип, а ты и рада! А мне сегодня стыдно было сюда идти, потому что все пальцем указывают! Вот, глядите, у Самохина рога прорезались! Вот тут!
И Самохин кривляясь стал показывать, где у него рога. Нелька выскочила из-за стола и бросилась вон. У порога она пообещала:
— Не было, но будут у тебя рога! Будут! Будут!
Женщины стали укорять Васю, но все было бесполезно.
Он попросил не учить его, как жить, и тоже ушел.
Успокоились не сразу, рядили, кто из них виноват, и женщины стали защищать Нельку, которая ни в чем не виновата, хоть сплетен о ней говорят много. А мужчины, и даже дед Макар, которого Вася особенно допекал, начали говорить, что Вася тут ни при чем, а Нельке бы надо остеречься, Семена Семеныча Хлыстова, который так активно за ней ухаживает на глазах у всего Вор-городка.
— Баба не захочет, кобель не вскочит! — язвительно бросил дядя Федя.
— А что, ему баб холостых мало?
— Да у Хлыстова небось тоже где-нибудь семья?
— Говорят: холост.
— Все вы, мужики, холостые, когда жены вдалеке,— произнесла Галина Андреевна строго и посмотрела на Шохова.— И оставьте вы в покое Семена Семеныча,— добавила она.— Что вы о нем знаете? Что так судите?
— Ну, положим, я кое-что знаю,— вдруг сказал Шохов.
— Что именно?
— Помолчи, — попросила мужа Тамара Ивановна.
— А почему я должен молчать?
— Потому что выйдет, что ты сплетничаешь!
— Это вовсе не сплетня!
— Дорогие! — поднял голос дед Макар.— Ну, право, не хватало, чтобы вы следом за Васенькой начали ссориться из-за этого... человека. Вряд ли он стоит...
Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, но он прервался стуком в дверь. Никто, кроме Тамары Ивановны, не обратил внимания, а она сказала:
— Тише! Кажется, стучат?
— Но там же открыто?
— Да, да. Там открыто.— И Тамара Ивановна крикнула: — Входите! Кто там? Может, это дети балуются?
Она подошла и открыла дверь.
— Можно? — спросил высокий мужчина.
Он стоял на пороге, очень стройный, энергичный, моложавый. Шохов да и Тамара Ивановна сразу узнали Третьякова. Хотя увидеть его было более чем неожиданно.
— Так можно? — переспросил гость.— Или я не ко времени?
Не подымаясь из-за стола, Шохов произнес:
— Проходи, раз пришел.
— А что же хозяйка, не рада? — спросил гость, входя в дом.
Тамара Ивановна молча прошла мимо него в дверь. Чтобы как-то разрядить обстановку, Шохов представил вошедшего:
— Мой бывший коллега Алексей Николаевич Третьяков.
Нисколько не смущаясь возникшим молчанием, Третьяков присел на свободный стул, где сидела Нелька. Видно было, что он привык к разным ситуациям. Оглядел стол, людей, произнес, как бы извиняясь, что он не знал, что здесь праздник, иначе бы, конечно, не стал нарушать, он мог бы прийти и в другой раз.
— Ничего,— сказал Шохов усмехнувшись и наливая рюмку.— Не спрашиваю, какими судьбами... Вот выпей!
— За что?
— За мой дом!
— Это что же, новоселье?
— Как сказать...
— Ладно,— сказал Третьяков.— Чтобы счастливо жилось! — Он чокнулся с одним Шоховым и залпом выпил.
Все молча смотрели на него.
— Простите,— вежливо произнес он и встал.— Нарушил ваш праздник. Спасибо. Я потом зайду.
Шохов не предложил остаться. Он поднялся следом и вышел проводить гостя.
Вернулся он минут через пять очень взволнованный.
Какое-то мгновение смотрел на всех бессмысленно, с придыханием, упавшим голосом, произнес одно лишь слово: «Пожар».
Все довольно бестолково уставились на него.
— Вы что сказали, Григорий Афанасьич? Жарко?
— Пожар! Городок горит! — крикнул он в отчаянии.
