Александр Батров - Орел и Джованни
— Вот что, Анджа: сегодня в шесть часов вечера приходи на площадь Феррари, там тебя будет ждать один товарищ в голубой куртке… Кто? Ну ладно, скажу: рулевой Филиппо.
— Филиппо? Ты знаешь Филиппо?
— Да, знаю.
Ровно в шесть Анджелина была на площади, но там не было Филиппо. Там, на скамье, возле фонтана, сидел Огюст в новой голубой куртке.
Он поднялся и пошел навстречу Анджелине.
— Филиппо — это я! — сказал он весело.
От удивления Анджелина долго не могла произнести ни слова.
— Так это правда? — наконец спросила она.
— Да, правда.
Он взял Анджелину под руку. Так они прошли всю Геную, вышли за город и очутились на кладбище.
У могилы Марии Веккини Филиппо остановился.
— Анджелина, — сказал Филиппо, — расскажи матери о синьоре Капелли.
И Анджелина сказала:
— Мама, я не исполнила твою просьбу: синьор Амброджо Капелли жив. Но ты не сердись. Будет день — и народ напомнит всем Капелли на свете, что сделали они!
— Это верно, Мария Веккини! — сняв берет, подтвердил Филиппо.
Так рулевой Филиппо сделался другом маленькой Анджелины. Без него она была бы жалким листом оливы, что кружит ветер осенней порой… Давайте пожелаем счастья бравой девчонке! Этой ночью она готовится помочь юноше Пьетро бежать из тюрьмы…
Закончив рассказ, Алессандро закуривает и снова глядит на звезды. Вот среди них появился и месяц, и ночь над Генуей стала светлее.
В Барселоне
— Эй, Нун, мне снова приснилась мама! — говорит маленькая Рамена.
Но ее брат Нунес молчит и делает вид, что торопится на работу.
— Слышишь, Нун, мама…
— Ладно, помолчи! — говорит Нунес сердито. Он не любит, когда говорят о матери, которая вот уже скоро год как оставила Барселону.
Но разве можно приказать Рамене молчать?
Стараясь не глядеть на сестру, Нунес открывает двери. Немного серого света просачивается в подвальную комнату, где никогда не бывает солнца.
А Рамена продолжает весело кричать:
— Нунес, там, в Риачуэлле, мы не будем жить под землей! Над нашими окнами будут пролетать птицы!
— Не кричи, Рамена! — просит Нунес. — Ну, пожалуйста, не кричи!
Он быстро съедает кусок хлеба, выпивает кружку воды и выходит на улицу.
В небе — ни облачка. Над кораблями почти неподвижны черные столбы дыма. Завод, где работает Нунес, далеко: нужно пройти всю гавань.
— Постой, не торопись, твой сеньор Коллона подождет! — вдруг раздается голос позади Нунеса.
Это кричит Маноло. Он тоже идет на работу, в механические мастерские порта; идет не торопясь, с завтраком подмышкой.
— Ну, что тебе?
— Новости о Пабло…
Нунес останавливается. Он срывает с головы берет и с силой сжимает его в кулаке, так что шерсть сразу становится теплой.
— Новости о Пабло?.. Его убили, да? — тяжело дыша, спрашивает он. — Убили?.. Так же, как убили Карлоса?
Маноло, в свою очередь, снимает с головы берет, высоко подбрасывает его вверх и смеется.
— Успокойся, Нунес, — говорит он тихо. — Вчера ночью Пабло бежал из тюрьмы… Он хочет с тобой повидаться…
От радости Нунес не может говорить. Молчит и Маноло. Мальчики, один черноглазый, худой, немного длиннорукий, в голубой куртке с заплатами на локтях — Нунес, другой в зеленой рубахе, широкоплечий, с красивым, умным лбом — Маноло, глядят друг на друга. «Пабло на воле… О, теперь берегись, сеньоры!» — говорят их глаза.
Так проходят две-три минуты. Наконец Нунес обнимает своего товарища и весело говорит:
— Маноло, давай крикнем: браво!
— Ладно, давай!
— Браво-о-о! — изо всех сил кричат друзья.
Полицейский, который стоит у винного склада, подозрительно глядит на мальчиков:
— Ну, чего там, бездельники, разорались?
Маноло церемонно кланяется полицейскому:
— Хорошая погода, сеньор!
— Проваливайте, бродяги! — грубо приказывает полицейский.
Мальчики уходят. Свернув за угол, они останавливаются. Здесь их пути расходятся: одному — налево, другому — направо.
— Вечером я приду, жди, — говорит Маноло. — Эй, смотри… Снова…
В ворота гавани входит судно под чужим флагом. Глаза Нунеса темнеют.
— Иностранцы, — говорит он. — Куда ни плюнь — иностранцы…
Да, верно, в Барселоне много иностранцев. Слишком много.
А море спокойно, не шелохнется.
Расставшись с Маноло, Нунес продолжает свой путь бегом и останавливается лишь у кирпичной бурой стены, на которой выведено зеленой краской:
ЗАВОД ПРОХЛАДИТЕЛЬНЫХ НАПИТКОВ Э. КОЛЛОНА
На самом деле это обыкновенное кустарное производство. Цилиндры с газированной водой доставляет заказчикам шофер Эмилио на старой автомашине. Бутылки с лимонадом развозятся на тележках во все концы Барселоны. В тележки запряжены мальчики.
IIЖара. Пыль. Едкий пот струится по лицу. Скрипят колеса ручной тележки. От скрипа в ушах колючая боль. Хочется пить. Хорошо бы выпить бутылку лимонада… Но это слишком дорого обойдется. А колеса скрипят. Чтобы заглушить их ненавистный скрип, Нунес как можно громче орет:
Лимонад Коллона!
Лимонад Коллона!
Эй, сеньоры!
Нет, — не заглушить скрипа тележки! Но вот приходит заря. Преображается и заметно хорошеет гавань, темная от корабельного дыма. Рыбацкие парусники вдали похожи на распустившиеся маки. Скоро домой, к Рамене.
Она сидит на улице и ждет возвращения Нунеса. Сегодня Рамена крепко потрудилась. Выбелила известью потолок и заштопала рубашку Нунеса. За ворота выходит и ее друг Хоселито, сын дворника, со своим белым лохматым псом Бандолеро.
Мальчик приказывает собаке лечь, и та покорно ложится у ног Рамены. Это большая, умная собака. У нее золотые глаза, пушистый, как у лисы, хвост и сильные, мускулистые лапы. Она — гордость Хоселито. Предложите за нее все сокровища мира — он не отдаст вам Бандолеро. Даже Рамене он не позволяет гладить ее. Но Рамена хитрая. Как только Хоселито отвернется куда-нибудь в сторону, она ласково, торопливо гладит собаку:
«Бандолеро, мой славный Бандолеро…»
Что же, и у нее в Риачуэлле будет такой пес, и ей не придется выпрашивать для него костей у соседей, как это делает Хоселито. Ее дядя Антонио — богатый. У него вдоволь еды. Пусть Хоселито не задается!
Он присаживается к Рамене и спрашивает, не глядя на нее:
— Ну, скоро ты поедешь на корабле?
— Скоро, скоро, Хоселито, — незаметно гладя Бандолеро ногой, отвечает Рамена.
— Скоро?.. А что ты там делаешь ногой?
— Ничего плохого, видит мадонна… Ничего…
— Значит, едешь?
— Ну да!
— Что-то не видать, — насмешливо заявляет Хоселито.
— Не беспокойся — увидишь. Ведь мама без нас не может…
— Выдумала!
Это слово возмущает Рамену.
— Не веришь? — поднявшись и тряхнув головой так, что ее волосы взлетают черной волной, спрашивает Рамена. — Не веришь?
— Нет, не верю.
— Ладно, я прочту тебе последнее мамино письмо.
Рамена сбегает в подвал и возвращается, держа в руке письмо.
— Не вертись, слушай, Хоселито! — говорит она. — «Нунес, Рамена, дорогие! Вы знаете, вот уже скоро год, как я живу в Риачуэлле, дочерней гавани Буэнос-Айреса, у дядюшки Антонио. Он богатый. У него собственное кафе. Называется „Каталония“. Я служу у него кассиршей и коплю деньги вам на дорогу через океан. Скоро пришлю. Как хочется мне быть вместе с вами, мой Нунес, моя Рамена! Я не могу без вас, родные!»
— Не может? Отчего же она уехала? — удивляется Хоселито.
— У нее не было здесь счастья, — с грустью отвечает Рамена.
— Не было? А там оно есть?
— Ну да. Там Антонио, он богатый.
— Отчего же он сразу не даст матери денег, если он богатый? — Хоселито — одиннадцать лет, он на два года старше Рамены. — Да, отчего? — настойчиво спрашивает он подругу.
Рамена молчит: она не может ответить. Ведь Хоселито прав. Отчего Антонио, в самом деле, не даст для них денег на дорогу?
— Значит, он злой, — взяв письмо в руки и пытливо разглядывая его, решает Хоселито. — Нет, твоя мама не нашла счастья.
— Откуда это ты взял?
— «Откуда, откуда»! Гляди, на бумаге пятна. Она плакала. А когда находят счастье, не плачут. Такие самые письма писала моя сестра, я знаю… Возьми письмо!
— Это не слезы. Это такие водяные знаки, — решительно говорит Рамена. — А вот и Нун…
Устало, с трудом передвигая ноги, Нунес подходит к дому, кладет руку на плечо сестренки и спускается с ней в подвал. Там Рамена зажигает лампочку и ставит на стол миску с гороховым супом.
Нунес берется за ложку, молча ест, о чем-то напряженно думая. А Рамена сидит на кровати, болтает ногами и смотрит на брата. Как он похудел и обносился…
