Александр Кутепов - Знойное лето
— Ну ты, малявка! — Антон нахлобучил Андрюшке шапку на глаза. — Откуда мы знали, что так получится.
— Постойте-ка! — оживился Пашка. — Это кто там такой по полосе чешет? Бабка Марфа к нам в гости!
Точно, Марфа Егоровна. В старой фуфайке, в сапожищах, голова шалью укутана. Пока ребята гадали, какой леший занес ее в самую середину лога, Марфа Егоровна кой-как одолела вязкую пахоту.
— Эка страсть, ей-бо! — пронзительно заговорила она, еще не дойдя до табора. — Какие ж тут дрова, скажи на милость! Господне наказанье с такой дорогой.
— Здравия желаем! — Антон бойко подскочил к старухе и раскланялся. — Какой ветер занес тебя, бабка, на нашу территорию? Или на заработки? Смотри, не прогадай.
— Сам без гроша, — зачастила Марфа Егоровна и принялась сбивать грязь с сапог. — Сушняку насобирала, а телега возьми и застрянь в логу. Ей-бо! Чистое наказанье! Пособите, ребятушки, телегу выпростать.
Ребятушки переглянулись, перемигнулись.
— Трудное это дело, — начал Сашка. — Бутылку бы за спасение.
— Все бутылку ему, черту косматому! Чисто пьяницы кругом пошли, анкоголики. Ей-бо!
— На свои пьем, — подзадорил ее Андрюшка.
— И он туда же! — Марфа Егоровна была уже по правде возмущена. — Вот народ! Гвоздя без рюмки не забьют!
Говорила Марфа Егоровна столь громко, что Журавлев враз проснулся. Вышел из будки, строго глянул на веселую компанию.
— Шуму от вас — на семь верст, — сказал он. — Пошли, Егоровна, пособлю твоему горю.
— Вот спасибочка! — обрадовалась старуха. — Рядом с дураками завсегда умный найдется.
Марфа Егоровна и Журавлев пошли лесом, обходя пахоту. Иван Михайлович шаг, она два шага.
— Счастливо! — крикнул им вслед Антон. — Чей ход, ребята?
— Да ладно тебе, — Сашка поднялся. — Пойду-ка и я спасать телегу. Ты как, Федька?
— Можно. Разомнем косточки, — потянулся тот.
— Тоже счастливо! — проводил их Антон. — Пашка, чего головой завертел? Ходи.
— Пойду… Два-четыре…
— Четыре-пусто, — продолжил Андрюшка.
— Четыре-пусто, четыре-пусто, — забормотал Антон. — Если на то пошло, мы сделаем «рыбу». Теперь, Андрей Иванович, покажи нам, как козел прыгает, как он кричит.
Андрюшка встал на четвереньки и пошел вокруг ящика.
— Так, так! — приговаривал довольный Антон. — Теперь послушаем, как наш козлик кричит.
— Бе-е! — заорал Андрюшка, но Антону показалось, что недостаточно громко и нежалостливо.
— Еще разок, — приказал он.
Но тут из-за леса выпрыгнул председательский «газик». Следом мчал на мотоцикле испуганный Валерка.
Когда Валерка явился в контору и сказал, что Иван Михайлович зовет на совет агронома, Кузин как раз докладывал по телефону в район, что после обеда колхоз заканчивает сев. «Уложились в хорошие сроки, — кричал Кузин по телефону, — и добились отменного качества благодаря четкой организации работ и эффективному использованию посевной техники». Выслушав журавлевского посланца, Захар Петрович рассердился не на шутку. Прихватив Сергея, сам помчался наводить порядок.
— Это что за представление?! — спросил Захар Петрович «козлятников». — Почему сеялки стоят? Журавлев где?
— Марфу Егоровну спасать пошли, — пояснил Антон. — Телега у нее в логу застряла. Из-за грязи и мы стоим.
— Нет, ты полюбуйся на них, полюбуйся! — Кузин обернулся к агроному за поддержкой. — Вот у кого голова за посевную не болит!
— Извиняюсь, а у кого же болит? — поинтересовался Андрюшка.
— У меня! Вот это место, — Кузин похлопал себя по мощному загривку.
— При больной голове надо принимать анальгин, — посоветовал Андрюшка. — У нас есть в аптечке. Еще свежий.
Лицо Кузина стало наливаться краснотой, даже уши порозовели. Он расстегнул плащ и начал делать короткие пробежки вокруг ящика-стола, словно догонял кого-то. При этом он кричал, что не позволит всяким-разным соплякам учить себя, что Журавлев распустил свой исправительный дом, что нет никакого почтения к руководству колхоза и что вся молодежь склонна к разгильдяйству, безответственности и хулиганству.
— Захар Петрович! — попытался успокоить его Сергей. — Давайте без крика.
— Что — Захар Петрович? Кровь из носа, а к вечеру Заячий лог должен быть засеян! Понятно?
Напоследок Кузин и агронома назвал слюнтяем.
— Выбирайте выражения, Захар Петрович, — сказал ему на это Сергей. — Чем кричать, давайте все же поле глянем.
— И без гляденья знаю: готово, — отрезал Кузин.
— Все-таки я гляну, — Сергей не повышает голоса. Вот это его спокойствие всегда сбивает с Кузина пыл-жар.
Когда Сергея прошлой осенью избрали секретарем партийной организации, Захар Петрович поначалу был весьма доволен и отвел Сергею роль исключительно совещательную. Но очень скоро ему пришлось удивиться, насторожиться, а потом и возмутиться. Этот тихоня и размазня начал методично и упорно разрушать установленные Кузиным порядки, в основе которых лежала суровая строгость: сказано — делай и никаких разговоров. Захар Петрович пугал Сергея развалом дисциплины, анархией, но сам же видел, что без понуканий и окриков люди работают лучше. А самое-то обидное, а вернее сказать, страшное Кузин увидел в том, что люди охотно идут за советом к агроному, а уж потом к нему, Кузину…
— Так я пошел, Захар Петрович? — повторил Сергей.
— Ступай, — разрешил Кузин, продолжая круговое хождение по хрусткой траве-старике. — Ну-ка, сбегайте за Иваном! — приказал он ребятам. — Быстренько!
Но бежать не пришлось. Журавлев сам идет. Уже заметил Кузина, но шага не ускорил: тоже характерная черточка поведения и отношения к председателю, считает Кузин.
— Явился! — сразу взял суровый тон Захар Петрович.
— Наконец-то председатель в гости пожаловал, — как ни в чем не бывало заговорил Журавлев с извечной своей ухмылочкой. — Здравствуй, Захар… А мы тут, елки зеленые, бездельничаем.
— Вижу! — буркнул Кузин. — Вижу, Иван, какую старательность проявляешь.
Посылая Валерку в контору, Иван Михайлович предполагал, что вместе с агрономом явится и Кузин. Знал он и то, в какую сторону повернется разговор. Поэтому уже загодя он решил по возможности спокойно и убедительно объяснить и оправдать свои действия.
— Ты, Захар, садись, в ногах правды нету, — предложил он.
— Что сидеть, что стоять, — Кузин продолжал мотаться кругами, как заяц по своему следу. — Я приехал не любоваться на тебя, а спросить: кто разрешил останавливать сев? Кто, спрашиваю? Я уже в район передал, что кончаем сегодня. Ты понимаешь, чем это пахнет?
— Ах, вон оно что! — удивился Журавлев. — Отрапортовали уже… Лог ведь тут, Захар. Грязь, земля холодная.
— Я тебя русским языком спрашиваю: почему сеялки стоят?!
— Я остановил. Ты хлеб с меня требуй, а не проценты… Мы, елки зеленые, про урожай думаем. Верно, ребята? — Иван Михайлович обернулся к парням.
— Мое дело сторона. Что пахать, что плясать, — дурашливо ответил Антон, но тут же получил от Федора увесистый тычок под ребра. — Днем раньше посеяли, днем позже — кому какое дело.
— Осади, тут дело серьезное, — вполголоса предупредил его Федор. — Стой и слушай, умнее будешь.
— Идите-ка вы все! Я лучше вздремну. Как наговоритесь — разбудите, — и Антон скрылся в будке.
— Распустились! — Кузин покачал головой. — Да какой хлеб от вас ждать? Прогулы, самовольство, а звеньевой покрывает, в радетелях ходит. Не кривись, Иван, сам знаешь, что не за свое дело взялся.
— Это как сказать, — вставил Андрюшка, готовый броситься на Кузина с кулаками.
— Не мешай, когда старшие говорят! — зыкнул на него Захар Петрович. — Не твоего ума дело.
— Мое! — закричал Андрюшка. — Мое дело!
— Постой, сын, — Иван Михайлович легонько отстранил Андрюшку. — Заячий лог, Захар, и теперь можно засеять. С плешинами, огрехами, но можно. А вот как мы осенью людям в глаза посмотрим? Вот какой вопрос, Захар.
Кузин перестал ходить, сел к железному ящику и запостукивал согнутым пальцем по его гулкому боку. Минут несколько сидел так, вроде дремал. Хитрый он мужик. Пускай прокипит Журавлев, думал он, а то пива с ним не сваришь. Посидел так, потом поднял голову, обвел всех долгим пристальным взглядом, словно видел этих людей впервые и хотел понять, зачем они тут собрались, что им нужно от Кузина.
— Ладно… Поговорили, отвели душу. Теперь вспомним про ранние и сжатые сроки сева и твердых указаниях на этот счет.
— Мы не будильники, Захар, чтобы по сигналу звенеть, — опять возразил Журавлев.
— Ему про Фому, а он — за рыбу деньги… В конце концов ты коммунист и должен иметь ответственность. Партийную.
— Я ее всегда имел. В сорок третьем под Курском почувствовал.
— Уже слышали.
