Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 2
— Какие еще такие совы? — рассердился Айгинто. — Быть может, ты скажешь, чтобы я по ночам сидел и, как Гивэй, картинки рисовал? Конечно, и я бы учился дальше, но мне некогда, я председатель!
— Хо! — воскликнул Гэмаль и хлопнул в ладоши. — Скажи, а я и не знал… Какой важный начальник!..
— Да, начальник! — повысил голос Айгинто. — Попробовал бы Гивэй на моем месте учиться.
— И учился бы! — убежденно сказал Гэмаль. — Правду говорю — учился бы. Не обманывай себя, Айгинто. Могли бы и мы дальше учиться и будем учиться! А брату твоему спасибо скажем за то, что он нас обоих примером своим по носу щелкнул.
— Не знаю, может он тебя и щелкал по носу, а до моего носа ему не достать, — обиженно возразил Айгинто.
— Ай, ай, как высоко твой нос поднят!.. Как бы гуси в полете своем тебе его не сшибли!
— Ты… ты чего это, а? — вскипел Айгинто.
— Не сердись, — улыбнулся Гэмаль. — Но, однако-же, хорошенько подумай. Книги-то хоть читаешь? Какие прочел?
Айгинто минуту боролся с собой.
— Вот эту вчера кончил, «Спартак» называется, — нехотя ткнул он пальцем в книжную полку и, неожиданно повеселев, добавил: — Настоящий человек был Спартак. Если бы он сейчас у нас жил — хороший был бы председатель колхоза, людьми умел руководить.
— Дай мне ее, сегодня же читать начну. Люблю книги, не могу без них…
— Нет, ты вот эту сначала прочти… «Чапаев» называется. — Айгинто снял с полки книгу. — Ого, какая это замечательная книга! Понимаешь, как бы тебе сказать… Чапай там как я все равно, а комиссар — как ты. Ругались они иногда, сильно ругались. Комиссар Чапаева ругал за то, что тот не всегда правильно поступал… А потом сильно полюбили друг друга, большая дружба была у них!
— Дай мне эту книгу, — попросил Гэмаль, — читал я ее уже, но еще раз прочту, поучусь у того комиссара тебя ругать… Это и в самом деле полезная книга!
Айгинто засмеялся и снял с полки еще томик.
— А здесь устройство самолетного мотора объясняется. Гивэй часто сидит за этой книгой.
— И новый костюм этот тоже, видно, не твой, а брата? — Гэмаль снял с вешалки темно-синий шевиотовый костюм, разложил на кровати.
— Его, его, — пренебрежительно махнул рукой Айгинто. — Все Оле понравиться хочет. Рубашки купил, галстук и даже пуговички — запонки называются.
— Ай, Оля, какое у нее большое сердце, — с теплой задумчивостью промолвил Гэмаль. — Как-то по-своему она Гивэя переделывает, по-хорошему переделывает… да и не одного Гивэя!..
— Что, быть может, и нам с тобой пуговички, галстучки купить? — насмешливо спросил Айгинто. — Тоже, скажешь, отстали?..
— Верно, Айгинто, отстали и в этом, — совершенно серьезно подтвердил Гэмаль. — Разве не могли мы с тобой костюм хороший купить? Не заработали, что ли?.. А какие костюмы недавно в Кэрвуке под пушнину продавали!..
Айгинто посмотрел на Гэмаля так, как будто не узнавал его, готовый снова вспылить.
— Ну чего, чего злишься? — засмеялся Гэмаль. — Не веришь, что младший брат может тебя в чем-нибудь обогнать? Поговорим лучше с Олей, не сможет ли она и с нами заниматься?..
Склонившись над тетрадью, Гивэй решал задачу по алгебре. Оля бесшумно ходила по комнате, иногда через его плечо заглядывала в тетрадь.
Гивэй волновался. Порой ему казалось, что он в решении задачи безнадежно ушел в сторону, начинал лихорадочно снова все проверять. На лице его было сложное выражение неудовлетворения и упрямой настойчивости. Иногда ему очень хотелось глянуть в лицо Оли, чтобы проверить по ее глазам, по ее улыбке, правильно ли он решает задачу, но Гивэй подавлял в себе это желание.
Оля присела на стул, невольно залюбовавшись напряженным, глубоко вдумчивым лицом юноши. А самой ей так хотелось дотронуться до высокого чистого лба Гивэя, до его жестких, иссиня-черных волос! Но какое-то внутреннее смущение и недоверие все еще теплились в ней глубоко, под спудом. Оля пыталась разобраться в нем и никак не могла.
«А может, тебя смущает то, что он чукча?» — оглушил ее неожиданный вопрос. Солнцева почувствовала, что она мучительно покраснела, заглянула в зеркало, пытаясь остудить ладонями горячее лицо. «Какая глупость! — говорила она себе. — Да разве… мало найдется таких, которые и близко не смогут стать рядом с ним! Нет! Нет, тут что-то другое».
И Оля была права. Она все еще, хотя и подсознательно, но боялась широко открыть свое сердце новому чувству. Но было здесь и то, о чем она подумала, против чего восстало все ее существо: «А что скажет мама? А как отнесутся к этому подруги?» Оля не могла быть ханжой и потому вынуждена была сознаться, что помимо ее воли какой-то враждебный, тайный дух нет-нет, да и пытался отравить в ней самые сокровенные чувства, нашептывал чужие ей мысли. «Если только это, тогда я счастлива, бесконечно счастлива! Все они — и мама и подруги — могли бы увидеть в нем хорошего человека!»
— Оля! смотри-ка сюда, вот и решил! — ликующе закричал Гивэй.
Солнцева подошла к Гивэю, быстро просмотрела весь ход решения.
— Да! Ответ правильный, хотя шел ты к нему очень длинной дорогой! Не устал?
Гивэй хотел ответить, но вдруг замер, уловив во взгляде Оли что-то новое.
Никогда она еще на него так не смотрела. У него вдруг бешено застучало сердце. Так быстроногий олень, чувствуя теплый весенний ветер, мчится в головокружительном беге навстречу солнцу.
«Ну улыбнись, улыбнись, Оля! Зачем улыбку свою глубоко в глазах прячешь? Когда загорается утренняя заря — это хорошо, но еще лучше, когда восходит солнце!»
Как бы в ответ на его молчаливый призыв Оля чуть наклонилась к нему, но тут же отпрянула и, нахмурившись, строго сказала:
— Еще одну задачу реши!
С огромным трудом Гивэй пересилил себя, сделал бесстрастное каменное лицо и тихо ответил:
— Диктуй, запишу!..
Прощаясь с Олей, он хотел заглянуть ей в глаза, в надежде хотя бы на миг уловить то неожиданное, волнующее, что сегодня так всколыхнуло его! Но девушка смущенно потупилась и подняла ресницы только тогда, когда Гивэя уже не было. Не успела захлопнуться дверь, как Солнцева стремительно подошла к ней и, вместо того чтобы распахнуть ее и вернуть Гивэя, набросила крючок. Прилгав руки к груди, она долго стояла неподвижно. Дверь-то она закрыла на крючок, а вот сердце ее, наконец, раскрылось широко и уже без сопротивления навстречу первой любви. Легкая, словно чувствуя себя совсем невесомой, девушка накинула на плечи пуховую шаль и решительным движением сбросила крючок, порывисто распахнула дверь. Мгновение она еще постояла перед порогом, словно колебалась переступить заветную черту. Но вот грудь ее поднялась от высокого вздоха, и она пошла, чувствуя себя по-прежнему невесомой. «Сейчас увижу его! И пусть он все поймет».
У дома Гивэя Оля остановилась. «Там много людей! — мелькнуло в ее голове. — А он нужен мне один, совсем один!» Солнцева повернулась и медленно пошла обратно к школе.
8
Ударил мороз. Лагуны и озера тундры покрылись льдом, расписанным замысловатыми узорами инея. Выпал снег. Ослепительная белизна уходила в беспредельные дали, смыкаясь с густой синевой неба. И только бушующее море казалось чернее, чем всегда.
Северным ветром погнало к берегу пловучие льды. Гром ледяного шторма не умолкал ни днем, ни ночью. Огромные валы, казалось, с большим трудом вздымали ледяные глыбы, с тяжелым вздохом швыряли их вниз и снова подымали кверху.
Льдины сшибались друг с другом, раскалываясь на двое, на трое. Чем ближе подходили льды к берегу, тем мельче становились. Острые углы их стачивались, сглаживались, и от того они делались похожими на шары.
Валы один за другим с грохотом обрушивались на берег. Ледяные шары лопались, забрасывая далеко на сушу свои осколки. Прибрежная полоса моря была сплошь покрыта кучами раздробленного мелкого льда. Местами они достигали до десятка метров в высоту. Тысячи чаек с неумолчным криком кружили над грохочущим ледяным прибоем.
Когда ветер разрывал лохматые снеговые тучи и на холодном небе проглядывало невеселое осеннее солнце, над ледяной каймой морского берега нависало цветное марево. Это дробилось в мелькающих в воздухе кристаллах льда солнце, вспыхивая всеми цветами радужного спектра.
Мэвэт стоял на высоком ледяном холме. Опершись на копье, он безотрывно смотрел на бесконечные морские валы, покрытые ледяным панцырем, страшная сила моря поражала его.
А за спиной Мэвэта, по ослепительной и предгорной долине, держа направление на юг, уходил караван его бригады. Черная линия каравана двигалась медленно, почти незаметно. Слева от нее виднелось огромное темное пятно перегоняемых неездовых оленей. Дробный перестук оленьих рогов и копыт глухо доносился до слуха Мэвэта. А еще дальше, впереди каравана, виднелось второе пятно, поменьше. Это было племенное стадо колхоза «Быстроногий олень», зимний выпас которого поручили бригаде Мэвэта.
