Виллем Гросс - Продается недостроенный индивидуальный дом...
И тут плавно скользивший по бумаге химический карандаш остановился. Молодой человек задумчиво потрогал свою макушку — на ней появилось два лиловых пятнышка. Он сморщил лицо, вспомнил что-то и сосредоточенно продолжал:
«...я не могу. Предстоит одно очень важное государственное задание. Тайное. Писать об этом запрещено, и все то время, пока я буду выполнять его, не смогу встречаться ни с кем из гражданских лиц. Как долго я буду занят, сказать трудно. Надеюсь, что не больше двух месяцев. Итак, я выполняю задание и изнываю от тоски по Вас.
Пишите мне, потому что без Ваших писем мне будет очень грустно.
Очень, очень жду Вашего ответа.
Рейн».
7
Звонок на первый урок уже отзвенел, когда Урве Пагар ворвалась в класс.
— Что задано по физике? — задыхаясь, спросила она соседку по парте. Нужно было привлечь к себе внимание.
Юта Зееберг пододвинула ей открытую книгу.
— Световые волны.
— Тут же нечего учить, — важно вмешался Пеэтер Отса. — Если Рооде спросит, я подскажу.
— А, от твоих подсказок никакого толку, — махнула рукой Урве и потянула к себе книгу. Неожиданно заметила в пальце занозу.
Пока товарищи иголкой вытаскивали занозу, Урве рассказала о своем несчастье. Она оставила физику на утро, а матери привезли полную машину дров и свалили их на улице. Пришлось сразу же перекидать в подвал.
Она умолчала о том, что оставила физику на утро по той простой причине, что накануне допоздна писала сочинение. В классе считали, что лучше Урве никто не пишет. Осенью, как только начались занятия, ей поручили вести литературный кружок.
По коридору застучали каблуки учительницы Рооде; распахнулась дверь, блеснули толстые стекла очков, и разом загромыхали стулья.
— Садитесь!
Юта Зееберг была удивительным человеком. Порою она из кожи вон лезла, чтобы помочь товарищу, а порой совершенно забывала о нем. Вот и сейчас она великолепно знала, что соседке по парте необходимо сосредоточиться, и все-таки не могла подождать со своими новостями хотя бы до перемены. Вчера дома у них была генеральная уборка, они с матерью перетрясли все ящики — в результате она стала обладательницей почти новых шелковых чулок. Кроме того, в диванном ящике они обнаружили кусок черной хромовой кожи, из которой выйдут чудесные сапожки. Отец, правда, был против, но ничего не добился: через две недели сапожки будут готовы. Отец ровно ничего не понимает в этом. Подумать только — ему не кожи жаль, просто ему не нравится, когда девчонки разгуливают в высоких сапогах.
— Они сейчас в моде, — сказала Урве, главным образом для того, чтобы показать, что она слушает. Глаза ее не отрываясь смотрели в учебник.
— Нет, дело вовсе не в моде. Просто в наше время это самая практичная обувь.
Урве кивнула, хотя была уверена, что Ли Неерут носит крошечные сапожки только потому, что это модно. Но спорить с соседкой по парте было бессмысленно — ведь кожу уже отнесли к сапожнику, старому знакомому Ютиного отца.
— Это очень хороший сапожник, — шептала Юта. — Он живет в Нымме, мы вчера были там. Пес у него громадный. Частные заказы он теперь не берет, нельзя, но старым заказчикам шьет по-прежнему.
— Зееберг!
Юта вскочила, успев еще протараторить, что примерка состоится на будущей неделе.
— Я вижу, вам очень хочется поговорить. — Учительница Рооде сказала это с легкой насмешкой. — Вот и расскажите нам о световых волнах.
Для Юты это было сущим пустяком. Она слегка выпятила губы и, отогнав от себя мысли о шелковых чулках и сапожках, принялась рассказывать об источниках света, ваттах, пространственных углах так же легко и подробно, как только что говорила о генеральной уборке.
Теперь Урве могла спокойно обдумать насущные вопросы жизни, затронутые Ютой. Урве знала, что Рооде ее не вызовет, учительница никогда не спрашивает двоих с одной парты.
Как быть с одеждой? Достать ничего нельзя, все старое уже переделано. Узенькая короткая юбка, перешитая из черных отцовских брюк, износилась. Едва ли выдержит зиму. Грубый шов на ней рвал драгоценное имущество — шелковые чулки; они уже мохнатились на коленях, скоро придется штопать. А где взять новые? У них-то дома нет неразобранных ящиков. Парадные чулки ни под каким видом нельзя надевать в школу, их надо беречь. Девчонки из одиннадцатого класса являлись в школу в длинных штанах, хотя директор явно не одобрял этого. Урве знала, что при ее высоком росте нельзя носить брюки, и все-таки ломала себе голову, думая, из чего бы их сшить.
Ах, в конце концов, любые трудности преодолимы. Жизнь на то и дана, чтоб быть счастливой.
Рейн обещал приехать. Во Вчерашнем письме было ясно сказано: если ничего не произойдет, то в воскресенье. Значит, завтра. До завтра оставалось еще много времени. Ужасно много времени. Целый школьный день, целый вечер, целая ночь, целое утро. Но завтра — это уже что-то реальное. Завтра — это не «в скором будущем» — слова, от которых она чуть не плакала и которые повторялись в каждом письме, все повторялись и повторялись. Наконец-то Рейн освободился. Тайное государственное задание успешно выполнено, и уже завтра, в воскресенье, с дневным поездом он приедет в город. Если только ничего не произойдет? Но ничего не может произойти.
Он приедет! Неужели он действительно приедет? Еще двадцать четыре, нет, целых тридцать часов, потом еще минут пять, не меньше, от станции.
На этот раз его надо познакомить с матерью. Единственный неприятный момент в предстоящей встрече. Но ведь это не долго. Мать быстро уйдет на кухню, а они останутся в комнате. А может быть, мама куда-нибудь отправится. Ходит же она иногда по воскресеньям к приятельницам.
Урве прислушалась к голосу Юты. Учительница Рооде время от времени кивала головой. Вальве, сидевшая у окна, на передней парте, перелистывала учебник. Пеэтер писал сочинение по эстонской литературе. Никто, никто из них ничего не знал о том, что произойдет завтра.
Все произойдет так... Они усядутся рядышком в комнате, где будет тщательнейшим образом прибрано. Надо только что-то придумать, чтобы жалкая комнатенка выглядела наряднее. Ну, да ладно. Сейчас не стоит ломать над этим голову. Они усядутся. Начнут разговаривать. И о чем бы они ни говорили, каждое слово кроме своего прямого смысла будет иметь и второй, скрытый. Например, она скажет Рейну, что нынешнее лето и осень показались ей ужасно длинными; это будет означать, что она все время ждала от него писем или его самого. А если она вскользь удивится тому, как быстро летит сегодня время, то Рейн должен понять: это из-за него, из-за вечернего поезда, с которым он уедет. Тогда Рейн возьмет ее руки в свои, посмотрит на нее чудесными глазами и скажет...
Юта получила твердую пятерку и, торжествуя, села на свое место. Примерно через минуту перед Урве возникла промокашка, на которой было написано:
«Новость! Вальве видели с солдатом!»
Урве почувствовала, как бурно прихлынула кровь к ее щекам. Пожав плечами, она снова осторожно передвинула бумажку к соседке.
— Мне, конечно, нет никакого дела, но я просто не понимаю, — нежнейшим голосом прошептала Юта в пылающее ухо соседки. — Она же против советской власти.
Урве с ужасом ждала перемены. Хватит ли у нее сил скрыть от лучшей подруги свою тайну, если Юта снова заговорит об этом?
Юта заговорила. Она даже не заметила, что Урве, против обыкновения, на редкость безучастна и щеки у нее пылают, хотя в коридоре довольно-таки прохладно. Юта была в превосходнейшем настроении.
— Знаешь, я решила этот вопрос... Ну, ты же знаешь...
— Вступаешь в комсомол? — Почувствовав, что разговор принимает другое направление, Урве облегченно отдохнула.
— Да, мы дома обсудили этот вопрос. Я все обдумала. Что окажет теперь эта Вальве? Можешь не сомневаться, станет обзывать меня карьеристкой, противная ведьма. А я cпрошу у нее тогда с самым невиннейшим видом: кто этот солдат, с которым ты стояла на станции Лиллекюла?
— Она не признается, — заметила Урве. Сама она в эту минуту задумчиво глядела в окно на обелископодобную трубу котельной, из которой в отсыревший небосвод поднимались темные клубы дыма.
— Может, и не признается, но уж покраснеть-то я ее заставлю. И все сразу увидят, кто прав.
— Да, но...
— Солдат! Ну, мы уважаем их и все такое, но что бы девчонка, ученица средней школы, дружила с солдатом... Это... это... все-таки, согласись, чересчур.
— Просто я хотела сказать, что каждый сам знает, как ему поступать.
— Верно. Нет, в самом деле, не будь Вальве такой злющей, не корчи она из себя святошу, я бы и виду не подала. Я никакая не сплетница, только... Слушай, что ты делаешь завтра? Нам принесли радио из ремонта.
