Валерий Барабашов - Жаркие перегоны
— Да товарищ, пожалуй, сам себя в обиду не даст, — засмеялся, поднимаясь с нижней полки, молодой сухощавый мужчина. Сел, одергивая на спине белую тенниску, похлопал ладонью по одеялу: — Садитесь смело, не стесняйтесь. И давайте сразу знакомиться. Меня зовут Авенир Севастьянович, еду в командировку в Красногорск. Это Леня, — кивнул он на парня, — студент. А вы?.. Лариса? Очень хорошо! Действительно, раздевайтесь, Люда правильно говорит. Не стесняйтесь, мы люди взрослые. У меня у самого два короеда растут... А вы?
— Меня Иван Иванович зовут, — представился толстяк.
— Ну вот и отлично! — подытожил Авенир Севастьянович. — Как видите, Люда, Иван Иванович устроен и обласкан, — и он широко размахнул голыми по локоть руками, как бы приглашая попутчиков разделить его радость по поводу того, что все они теперь перезнакомились, и поездка с этого момента будет, разумеется, приятной для всех.
Вернувшись в «служебку», Людмила положила сумку с билетами на столик и стала смотреть в окно. За окном сплошной зеленой лентой тянулся лес. Вдруг он отдалился, словно отпрыгнул: показались голые рыжие отвесы скал. Внизу блеснула вода: рядом с поездом неторопливо катила теперь мелкие волны река. По берегу привольно рассыпались разноцветные домики-коттеджи. «Пансионат «Изумрудный», — успела прочитать Людмила затейливую вязь букв над одним из домиков. Позавидовала отдыхающим на берегу — искупаться бы... С лодки, которую медленно несло вниз, махал поезду мальчишка — Людмила, невольно улыбнувшись, помахала ему в ответ. Лодка вскоре пропала, но появились другие — с сосредоточенными, будто застывшими фигурами рыбаков. На зеленой лужайке несколько парней в плавках играли в волейбол; желтый мяч весело и охотно прыгал с рук на руки. Чуть дальше, у песчаной отмели, резвилась пара: девушка в красном купальнике, брызгая ногами, бежала по мелководью, оглядываясь и хохоча, а смуглокожий парень ловил ее, потешно раскинув на бегу руки. Через мгновение парень поймал девушку, обнял, стал на виду у всего поезда целовать ее, а она отбивалась, но не так чтобы и очень... Потом они стояли рядом, обнявшись, провожая взглядами поезд, и лица их были счастливы.
«Вот так же Славка обнимает теперь Истомину», — с тоской подумала Людмила, нисколько не удивляясь себе, что бывшую подругу не хочется вспоминать по имени. Это когда дружили, с губ не сходило: Валечка, Валюша... Да и она тоже: Люсенька, Люсенька... Казалось, преданней нет на земле человека. А получилось что?.. Три года она Славку своего с флота ждала, пожениться собирались. Какие он письма писал! И «милая», и «родная», и «лапушка»... Приехал домой — красавец парень: плечи широченные, черные усики над губой, загорелый, сильный... Она, дура, давай его с Валькой знакомить, в гости обоих позвала — подруга все-таки! Мама тогда расстаралась — какой ужин закатила! Эх, знать бы, где упадешь!.. Да она бы Истомину близко к дому не подпустила!.. Та, как только Славку увидела, сразу на ухо ей: «Ой, Люсенька-а... Да где ж ты такого красавчика взяла?» И весь вечер, бесстыдница, прохиндейка несчастная, глазки ему строила, вздыхала да песенки под Людмилину гитару пела: «...незамужние ткачихи составляют большинство...» А Славка и поймался. Конечно, Истомина девка что надо: рост, фигура, мордашка славная... Да чего там славная, господи! Умоется, краска сойдет — смотреть не на что... А Славка как сдурел. Придет к ней, к Людмиле, на свидание и молчит, молчит... Один раз Валей ее назвал. Спохватился, правда, говорит: мол, как она, Истомина, дескать, жива-здорова? Давно что-то не видел ее. Врал, конечно. Людмила потом узнала, что встречались они потихоньку, прятались от всех. Славка в конце концов признался: люблю, говорит, Валентину, ты уж прости меня, Люда. И плакала, и просила его... Да где там — как в стенку билась. Потом в машине уже Славку с Истоминой увидела — с воздушными шарами машина, с куклой на капоте.
Людмила проглотила набежавшие слезы, кулаком растерла их по щеке.
Славка с Истоминой поженились, а ей хоть из дома беги. На работу придешь, там только и разговоров: «Да ты что смотрела, дуреха? Взяла бы его хорошенько в оборот. Обещал жениться — женись!», «Наоборот, радоваться надо — не любил, значит. А то бы дитё прижили, нянькайся потом. А он бы все равно к Вальке этой подался».
«Не любил»... А письма какие писал?! «Милая» через каждое слово. Да он просто безвольный, Славка-то. Валька же из него веревки вить будет!..
Ну, думай не думай, а оставаться Людмиле в своем городишке нельзя было. Встречались ведь на улице чуть не каждый день. Как такое вынести?
Мама посоветовала: в проводники подавайся, раз так. Глядишь, забудется. И поехала Людмила в Москву — благо всего-то час от их городка на электричке — в резерв проводников устроилась. Повезло ей: предложили «Россию». А тут — милое дело работать: как рейс — так две недели в дороге. Третий раз сейчас едет...
Так-то оно так, да вот не забывается что-то. Ну, ладно, подлая Истомина, ясно это. А Славка ведь тоже хорош. Не мог разве он по-порядочному поступить? Сказал бы ей, Вальке-то, мол, не надейся, Люда ждала меня, я обещал. А он... Да все они!..
Людмила решительно и шумно шмыгнула носом, насухо вытерла глаза.
Лес за окном снова приблизился, зелено рябил от скорости, и смотреть на него расхотелось.
Раскрыв сумку, Людмила принялась заново просматривать билеты — просто, чтоб отвлечься.
Ей вдруг показалось, что чего-то в сумке не хватает... Так, толстяк на тридцать втором месте; женщина, Лариса, на тридцать первом, все правильно; на двадцать девятом — длинный этот, с фиксой во рту — в Москве он сел; тридцатое место... — там студент, в куртке. Когда он, интересно, садился? Что-то она не помнит его. Ночью, наверно, в смену Дынькиной... Да, скорее всего. И куда она билет его дела?
Людмила тщательно пересмотрела сумку, заглянула во все кармашки, пальцем оттопыривая каждый, — билета не было. «Надо его самого спросить», — решила она и снова пошла к восьмому купе.
— Молодой человек, — позвала Людмила, открыв дверь, и студент повернул к ней смеющееся лицо... — А ваш билет где? Что-то я не нашла, — и она показала пустующий кармашек.
Леня перестал улыбаться, глаза его насторожились.
— Как то есть где?! — сказал он, поднявшись и вытесняя Людмилу из купе. — Я же со сменщицей... Света ее зовут, да?.. Ну, договорились мы с ней...
— Как... договорился?
— Ну, Людочка!.. — студент петушком обхаживал проводницу. — Ночью ведь дело было, в поезд я на ходу почти заскочил... — Он окончательно оттеснил ее от купе, разговор их там вряд ли теперь слышали. — Разве Света тебе не сказала?
— Н-нет, ничего она мне не говорила. — Людмила почувствовала что-то недоброе в этом кривляний-заискиваний парня. Спросила прямо: — Вы что, без билета едете?
— Едете! — хмыкнул он. — Приехал уже, в Красногорске сойду. Да ты не волнуйся, у нас со Светкой....
— Ну, знаете! — оборвала его Людмила. — У нас, у вас!.. А у меня вот билета вашего нет. Вдруг ревизор — что тогда? Да и вообще — как это без билета?.. Света, со Светой... Ну-ка, спрошу я у нее.
Парень равнодушно дернул плечом, отвернулся к окну.
В купе проводников было темно и душно. Дынькина, опустив на окне плотную штору, спала поверх простыни почти голая — в трусиках и лифчике. Когда Людмила открыла дверь, она недовольно заворочалась, отвернулась к стене, слепо и сонно стала шарить у ног одеяло.
— Светка! Свет!.. — позвала Людмила.
— Ну чего-о... Спать хочу.
— Ты погоди, проснись-ка! — Людмила села на постель, тронула Светкино бедро. — Ты что, безбилетника везешь?
Дынькина некоторое время молчала — приходила, видимо, в себя, а может, размышляла: что говорить в ответ?
— Ну-у... — опять заныла она, и Людмила поняла, что это уже притворство, что Светка окончательно проснулась.
— Хватит нукать! Я серьезно спрашиваю!
Светка тут же подхватилась, села, подтянув колени к подбородку. Чуть приподняла штору, в купе стало светлее.
— Ревизор, что ли, застукал? — спросила она, напряженно зевая. — Или Рогов проверял?
— Да никто меня не проверял. Я сама проверила.
— А-а... — Светка успокоенно вытянулась. Хлопнула себя ладонью по голому тощему животу. — Стоило из-за этого будить человека. Парень ночью садился, билет не успел купить... Да он что — не сошел еще?
— Нет. Куда ты его везешь-то? И вообще...
— Ну, мать, расшумелась ты на меня... — Дынькина поморщилась, сердито посопела. Потом ловким движением тонкой руки выдернула откуда-то из-под подушки красненькую десятирублевку, пришлепнула ее перед Людмилой на простыне: — На!
— Да ты... что это?! — подвинулась от нее Людмила. — Ты в своем уме? Да за такие вещи... знаешь что бывает?!
— Не хочешь — не надо. — Дынькина так же молниеносно спрятала деньги. — А зря. Мы человеку хорошее дело сделали, а он нас отблагодарил. Что тут такого?
Людмила поднялась, молча вышла из купе, машинально захлопнула за собой дверь, машинально повернула в ней ключ.
