Михаил Аношкин - Кыштымские были
— Старуха, кажется, любопытная.
Старуха-то, конечно, любопытная, но и сама Огнева, похоже, колоритный человек. Григорий Петрович выбрал плоскодонку, сдвинул ее на воду и пригласил Огневу садиться. Она сняла туфли, забралась в лодку босиком, и он обратил внимание на ее маленькие аккуратные ноги, на красивые, будто точеные пальцы. И отвернулся.
— Теперь я вижу, что вы кыштымец, — улыбнулась Огнева, когда он вывел лодку на глубокую воду и уверенно направил ее по протоке, намереваясь выбраться из горловины на простор. Огнева легла в носу лодки на живот, опустила руки в воду и радостно проговорила:
— Прелесть-то какая!
Ветра не было. Лодка плыла без качки, оставляя за собой морщинистый след, расходящийся веером. Справа уплывал назад каменистый берег острова, а за камнями буйствовала дикая малина вперемешку с крапивой. Липа цвела, и в лодку волнами накатывал медвяной аромат. Слева никли камыши с черными гроздьями головок. Из-за мыса виднелся кусок серебристой водной дали, а далеко-далеко, в синем мареве дня, горбились горы.
Григорий Петрович греб тихонько. Весло слабо шкрябало о борт. Звонко всплескивалась вода. Огнева уставила очки вдаль, о чем-то задумалась. Свои, незнакомые Андрееву мысли волновали ее. И вот сейчас она неизмеримо отдалилась от него, отгородилась тайными своими мечтами. И ее округлые плечи потеряли обычную напряженность, сникли. Была она сейчас обычной бабой, которую легко можно обидеть и у которой слезы были очень близко. Он остро почувствовал это, вспомнил рассказ старика Куприянова о дочери и то обидное слово, которое тогда сорвалось у матери — разведенка.
Огнева, вероятно, ощутила на себе его взгляд, зябко поежилась и снова вдруг налилась упругой самостоятельностью. Поднялась, села на беседку лицом к Андрееву, округлыми движениями ладоней поправила волосы и улыбнулась. Его несколько смутила эта свойская добрая улыбка. И тут они заметили лодку, которую искали. В ней сидела женщина, словно окаменелая. Голову ее плотно прикрывал белый платок. Поперек лодки лежало несколько удилищ. Женщина терпеливо ждала клева. На ней был серый мужской пиджак и сарафан.
— Кариха, — кивнул головой Андреев, и Огнева живо обернулась.
Подплыли к Аграфене близко, с противоположной стороны от той, куда были заброшены ее удочки. В рыбацком этикете Андреев кое-что смыслил. Но даже на такую предосторожность старуха реагировала обидчиво:
— Пошто здесь остановились? Или места мало? Чапайте, чапайте дальше.
— Аграфена Степановна, а мы ведь к вам, — сказала Огнева. Старуха повернулась к ним лицом и удивленно, нараспев произнесла:
— Ко мне? Какой же леший вас ко мне привел?
— Мы без лешего, Аграфена Степановна.
— Ты меня по имени-отчеству, а я тебя че-то не знаю. Откель ты такая?
— Из Свердловска, а он из Челябинска.
— А курить-то у вас есть?
— Я не курю, бабушка, вот разве Григорий Петрович.
— Я тоже не курю.
— Экие греховодники, — покачала старуха головой. — Всю мою рыбу перепугали, а закурить не дают.
— И вам бросить пора, курить-то, — улыбнулся Григорий Петрович.
— Вот умру, тогда и брошу. Эх, перебили вы у меня удачу. Но не возьму в толк — из-за меня в этакую даль тащились?
— Из-за вас.
— Айдате на берег. Смотаю удочки и догоню.
Андреев привел лодку на остров. Огнева проворно спрыгнула на берег и подтянула суденышко. Через несколько минут подплыла Кариха. Веслом орудовала сильно и споро, экономя силу: плотно прижимала весло к лодке и при взмахе не откидывала его далеко. Движения отточены, почти механические — всю жизнь на озере прожила.
Роста она небольшого, сухощавая. Глаза совсем молодые и бойкие. Даже не верилось, что на морщинистом, дубленном всеми ветрами, жарой и морозами лице могут быть такие чистые, будто росой обмытые глаза.
Кариха облюбовала камень-валун, села на него, положив руки на колени, и поглядела на стекла очков Огневой:
— Пошто глаза-то испортила, молоденькая ведь еще?
— Что поделаешь! Вы, говорят, Аграфена Степановна, много сказок знаете?
— Кто же их не знает? Внучку без сказки и спать не уложить. Ну, так что, коли знаю?
— А я вот эти сказки собираю, потому и приехала к вам.
— Экую забаву нашла, милая, — сказки собирать. Малое дите, что ли?
— А ваши сказки, кроме внучки, еще кто-нибудь слышал?
— Ну а то как? Наши деревенские шалуны слышали.
— А надо, бабушка, чтоб все их знали, не только деревенские. Вот я запишу ваши сказки да в книжке напечатаю.
— Гляди, какая прыткая! Да ты, поди, так меня на смех выставишь. Нет уж, милая, уволь ты меня от этого.
— Ох, нехорошо получается, Аграфена Степановна, — покачал головой Григорий Петрович. — Нелюбезно вы гостей встречаете.
— А какие вы мне гости, я вас и знать-то не знаю, первый раз и вижу. Даже табачком не угостили.
— Да я вам заплачу́, не беспокойтесь, Аграфена Степановна.
— О чем это ты, милая, — вроде бы ослышалась Кариха.
— Не бесплатно, за деньги… — потерянно проговорила Огнева, понимая, что зря оказала о деньгах, потому что Кариха обиделась. Старуха встала и молча пошла к лодке. Огнева с досады кусала губу, вид у нее был такой — вот-вот заплачет. Григорий Петрович торопливо догнал эту странную старуху и сказал:
— Любопытно, знаете: я всегда считал, что горячиться могут только молодые…
Кариха глянула на него насмешливо и ответила:
— И, милый, нисколечко я и не кипятюсь. Только не хочу я сказки за деньги рассказывать, грешно это.
— Пожалуйста! — воскликнул Григорий Петрович. — Мы согласны и бесплатно!
— Ох и настырный народ нынче пошел. Так сказки, говоришь, послушать хотите?
— Очень, Аграфена Степановна!
— Ну, че с вами поделаешь. Загнали старуху на остров, деваться некуда, ладно уж, так и быть, — покачала головой Кариха, а в молодых глазах ее лукавые искорки забрезжили. Огнева даже расцвела, когда увидела, что старуха возвращается, и благодарно глянула на Андреева..
Кариха пристроилась на гладком теплом валуне, сняла с головы платок. Волосы у нее с желтизной, редкие, зачесаны назад и там собраны в тощий пучок. Платок перекинула на шею, опустив концы на грудь.
— Ужо ладно, расскажу вам про Клима Косолапова, как он на Морском острове скрывался и как дед Петрован со внучком Никитушкой помогали ему. Клима-то шибко искали стражники, потому как он супротив хозяев-кровопийцев поднялся.
Легенда была интересная. Кариха рассказывала живо, хотя и неторопливо. Стражники пронюхали, где скрывался Клим Косолапой, поплыли на Морокой остров и прихватили с собой Петрована. Внучек Никитушка опередил стражников, сообщил Косолапову об опасности. Но он был один, а стражников много.
Когда Аграфена Степановна кончила, Андреев сказал:
— Не был здесь Косолапов, из истории известно.
— Много ты понимаешь? У народа память крепкая.
— В конце концов, это неважно, был на Увильдах Косолапов или не был, — возразила Огнева. — Это народное творчество. Давайте, бабушка, еще что-нибудь.
— Какая я тебе бабушка! Зови Аграфеной. Меня даже Танька по имени-отчеству кличет…
Они просидели со старухой до вечера. Кариха устала, да и выговорилась вся. Андреев и Огнева ахнули; совсем забыли про редактора. Он их, наверное, сбился с ног — ищет.
У костра
Вернулись на Сайму, но никакой машины там не было, она и не приходила. Ждали, ждали, но не появилась она и позднее. Сгущались сумерки.
— Вот так фунт изюму! — присвистнул Андреев. — Влипли же мы, однако, в историю.
Бабка Кариха, узнав о затруднении гостей, предложила им переночевать в своей избе. Неожиданно воспротивилась Огнева.
— Ох, не выйдет, — сказала она. — Меня на канате не вытащишь ночевать у костра, но уж коль я попала в безвыходное положение, то не откажу себе в удовольствии провести ночь именно у костра, единственную в жизни. А вы, товарищ Андреев, можете спать в избе.
— Нет уж! — улыбнулся Григорий Петрович.
— Ночи нонче с воробьиный нос и теплые, — поддержала Огневу Кариха. — С богом.
По утрам падает холодная роса. На этот случай Кариха принесла старый полушубок и телогрейку. Андреев выпросил топор и спички, и они уплыли с Огневой на остров.
Григорий Петрович успел до полных сумерок найти сухостойную сосну, свалил ее и приволок на берег, где хотели коротать ночь. Обрубил сучья и завел из них костер.
— Вы что ж, — спросила Огнева, которая внимательно следила за его работой, скрестив на груди руки и накинув на плечи телогрейку, — хотите всю сосну рубить?
— Зачем? Так сгорит, — и Андреев подтянул лесину к костру и сунул комель в огонь.
Огнева попервоначалу-то хотела ему чем-нибудь помочь, но он сердито ее оборвал: мол, не лезьте не в свое дело. Позднее, когда уже пылал костер, вспомнил про свою оплошность. В пылу работы с ним такое случалось — не любил, когда мешают. Неужели обиделась? Но она молчала. Андреев подкатил к костру валун и сказал:
