Александр Андреев - Спокойных не будет
Сбоку площадки валялись железные бочки. Из них выжигали оставшееся горючее, пламя шумело, густая копоть шла вверх едва колеблемой смоляной лентой. В бочках прорубали отверстия — дверцу и дыру для трубы; самодельные печки затаскивали в палатки, водружали посередке, как символы домашнего тепла и уюта, вставляли в них трубы и тут же закидывали поленьями.
Ребята свалили огромную матерую лиственницу, тракторист приволок ее на площадку, и Трифон Будорагин раскроил ее на кругляши.
Я сбросил с себя полушубок и схватил топор. Кровь как бы окатила меня всего, насыщая каждую клеточку веселым вдохновением. Я вздымал высоко над головой топор на длинном топорище и, со свистом рассекая воздух, всаживал его в чурбак. Мне до дрожи приятно было, играя силой, колоть дрова. Поленья отлетали в сторону, ровные, (без единого сучочка, точно спрессованные из розовых шелковистых волокон.
Катя Проталина подбирала их, уносила к палатке и тут же бежала назад.
— Ты уже наколол? — Брови её живо и изумленно взлетали, прячась под платок, и свежие губы раскрывались в улыбке: ей, должно быть, нравилось помогать мне, а я старался показать, как ловко расправляюсь с увесистыми, в два обхвата чурбаками листвянки.— Где ты научился так хорошо колоть дрова? Прямо заглядение одно, а не работа!
— Окончил специальное учебное заведение, Катя,— сказал я.— Диплом имею. Скоро ученую степень получу...
— Почему ты со мной разговариваешь несерьезно, будто я маленькая девочка? — Катя глядела на меня настороженно, со скрытой обидой.
— А ты и есть девочка.
— Ты симпатичный парень, Алеша,— сказала вдруг Катя.
— Тебе нельзя заглядываться на других парней. У тебя жених.
— Если есть жених, то уж и не взгляни ни на кого!
Я улыбнулся, наблюдая, как она вдруг заалела, точно мороз зажег ей щеки.
— Давай помогу отнести. Накладывай.— Я подставил руки, и она, не торопясь, аккуратно клала поленья, тяжеловатые, пахнущие студеной свежестью.
— Тяжело, надорвешься.
— Клади, клади, не жалей.
— Хватит. Иди за мной.
Катя шагала впереди, скрипел снежок под ее валенками с кожаными заплатами на пятках.
— Здесь.— Она сбросила свой груз в кучу дров возле палатки.— Это для вас. А теперь давай наколем для моего костра, скоро обед разогревать надо...
— Как ты успеваешь одна-то, Катя?
— Девочки помогают. Анка. Даже Елена. Федя у меня есть. Главное, чтоб горячего было вдоволь...
После обеда Петр Гордиенко пригласил нас в палатку на совещание. Горели дрова в печке, пламя гудело, рвалось на волю, в разреженный воздух. Округлые ребристые бока полыхали жаром. Пахло дымом, горелым маслом, от пола подымался пар. Сосновые бревна под ногами, оттаяв, источали запах хвойной смолы такой крепости, что кружилась голова.
Мы сидели на койках, Петр на чурбаке за наскоро сколоченным столом. Мы разделись, свалив одежду сзади себя, и все дальше отодвигались от пылающей печки... Петр ободряюще кивнул, усмехнувшись.
— Ну, с новосельем вас! Тепло, светло, и сами себе хозяева.— Лампочка, висевшая над столом, то вспыхивала, сильно накаляясь, то скучно затухала, точно строила гримасы нам, чудакам, движок, примеряясь, стучал неравномерно.— Сегодня будем наводить лоск в своих гнездах,— сказал Петр,— а завтра с утра приступаем к делу. Незамедлительно. Будорагин назначается бригадиром плотников.
Трифон привстал — увесистые руки по швам, по-солдатски,— тряхнул тяжелой головой в тугих кольцах волос,
— Есть бригадиром плотников!
— В твое распоряжение выделяется двадцать два человека. Хватит?
— Какое там хватит! — Трифон оглянулся в замешательстве.— С собой то не знаю, что делать. Какой из меня плотник, если я каменщик? А ты мне — двадцать два человека!..
— Был каменщиком, станешь плотником,— сказал Петр.— Научишься и бригаду научишь. И, пожалуйста, поскорей! Нам ждать некогда.
— Ладно, коли так, научусь.— Трифон сел, сгорбившись, растерянно озираясь.
— Токарев получит бригаду лесорубов.
Я, как и Трифон, тоже встал.
— Есть,
— Будете сводить лес на холмах, готовить промплощадки и места для складов, мастерских... Ты тоже получишь двадцать два человека.
Трифон подался ко мне, попросил с надеждой:
— Давай поменяемся местами, Алеша? Валить лес мне больше по душе...
— У него проси.— Я указал взглядом на Петра.
Тот продолжал, не обратив внимания на порыв Трифона:
— Ребята устанавливают пилораму, не сильная машина, но на первый случай сойдет. Послужит. Будем заготавливать материал пока на ней... Давайте подумаем, что начнем строить в первую очередь...
— Туалеты,— брякнул Трифон, не раздумывая.
Разразился внезапным взрывом хохот, осколками посыпались веселые реплики. Трифон, вытянув шею, с высокомерным презрением оглядел присутствующих.
— Над кем смеетесь, дурьи головы? Над собой смеетесь. Выбеги-ка на мороз попробуй, да еще среди ночи. Тогда и поймешь, что для нас нужно в первую очередь.
— Правильно, с этого и начнем.— Петр, подавляя смех, поманил Трифона и шепнул ему что-то на ухо.
Трифон, взглянув на Анку, потом на Елену, хмыкнул, довольный, и мотнул головой.
— Схвачено, Петя. Постараемся... Печь-то я и сам сложу.
— Еще какие будут предложения? — спросил Петр.
Я сказал:
— Баню бы надо. А то зачервивеем совсем...
— Верно, баню. Еще что?
— Столовую! — крикнул Серега Климов.
Нетерпеливо не встала, а как-то выпрыгнула Катя Проталина.
— Я возражаю. Лучше клуб сперва построим. Собраться негде, потанцевать негде, кино посмотреть негде. Что это за жизнь такая!..
— Клуб! Конечно, клуб. А то наешься в столовой и на боковую. Ожиреем!..
Я слушал, наблюдал и не мог воспринять все это всерьез. Все казалось нереальным, невзаправдашним, точно во сне. И сама поездка, и дорога по тайге, и вот это совещание, какое-то шуточное, в наскоро поставленной палатке, у раскаленной бочки из-под горючего. И в то же время все это происходит на самом деле, и я глубоко верил, что решения, которые здесь принимаются, будут выполнены. Все появится в срок. Бывает, наверное, что и так начинаются большие строительства. Бывает, наверное, что из небольшой кучки людей, спаянных одной идеей, одной волей, вырастает целая армия единомышленников или начинается большая эпоха, скажем, в искусстве, оставляющая неизгладимый след в истории культуры. Живо пульсирующий родничок превращается, в ручей, ручей — в реку, уносящуюся к океану.
— Я предлагаю,— продолжал Петр,— первую построенную нами улицу назвать именем Сергея Есенина.
— Хорошо,— поспешно отозвалась Анка.— Молодец, Петр, что придумал такое красивое название.
Серега Климов недоуменно пожал плечами.
— При чем тут Есенин, не понимаю. Он же и не строитель и не сибиряк. Он же представления не имел об Ангаре.
Анка перебила его:
— А мы разве сибиряки? А мы разве видели когда-нибудь Ангару до сегодняшнего дня? Вот и не возражай!
— Верно, Анка,— сказал Петр.— Он — Россия! Москва! Кто читал Есенина? ,
Илья Дурасов пожал плечами.
— Что за вопрос! Все читали. Знаем наизусть.
— Читай, Илья.
Илья опешил.
— Сейчас? Здесь?
— Ну да.
— Я всего-то и не знаю.— Илья втянул голову в плечи, горько сожалея о том, что вылез со своим объяснением.
— Читай, что знаешь.
— Читай, читай! — кричали Илье, перебивая друг друга, забавляясь, с насмешечкой.— Послушаем, на что ты годен!
— Ну ладно... Вот, например.— Илья не прочитал, а торопливо, точно его подхлестывали, пробормотал бубнящим голосом, как первоклассник, сдающий урок. Рука его непроизвольно сжимала, комкая, плечо Анки, словно старалась отломить его, и Анка морщилась от неудобства, но терпела.
...Не ходил в Багдад я с караваном,
Не возил я шелк туда и хну...
— Да ну?! — воскликнул Серега Климов, как бы всерьез поражаясь такому признанию.— Неужели не ходил? Анка без плеча останется! Заплачет сейчас...
У Ильи выступил на лбу пот, умоляюще взглянув на Петра, он сказал:
— Не могу. Мешают...
— Читай. Не обращай на них внимания. Тихо, ребята!
Наклонись своим красивым станом,
На коленях дай мне отдохнуть...
— Все.— Илья сел и пригнулся, чтобы его не видели.
— Молодец, Илюша,— похвалил Петр, хлопая в ладоши.— Хорошо читаешь.
— Артист!
— Качалов!
— Яхонтов!
— Встань, поклонись.— Серега тормошил Дурасова.
Илья отмахнулся.
— Отвяжись!
— Сергей Климов, твоя очередь,— сказал Петр.— Или не помнишь ничего?
— Ты шутишь, Петя. Чтоб Есенина, да не помнить! — Серёга ухмыльнулся.— Но я помню такие, которые не совсем прилично читать... вслух.
— У Есенина нет таких стихов,— сказал Петр.
— Как это нет? У такого озорника!.. Я видел его портреты — и в цилиндре снят, и с гармошкой, и под ручку с дамами... Парень что надо. Про луну помните? И про суку...
