Григорий Федосеев - Мы идeм по Восточному Саяну
— Дождь будет, надо поторапливаться, — сказал Прокопий, и мы покинули скрадок.
На том месте, где я стрелял зверя, мы нашли два кусочка нутряного сала, но крови не было. Это нас удивило.
Прокопий долго рассматривал находку.
— Ума не приложу, сало нашли, а крови нет, — сказал он.
Идем следом пантача по болоту. Удирая, зверь глубоко вдавливал копытами грязь, оставляя в лужах муть, — она-то и показывала нам направление, каким ушел пантач.
Выбравшись из болота на сухой борт, зверь пробежал короткими прыжками метров двести по тропе, но вдруг свернул влево на увал, и его след затерялся среди многочисленных следов маралов. Мы остановились, не зная, куда идти.
— Вот тебе и не бей наповал! — невольно вырвалось у меня.
— Не торопитесь, найдем, зверь тяжело ранен, разве вот дождь, — ответил он, с беспокойством поглядывая на хмурое небо.
Пришлось вернуться к тому месту, где пантач свернул с тропы и возобновить поиски. Теперь мы шли шаг за шагом, не выпуская из поля зрения след зверя. Пантач уходил вверх по хребтику, и лицо Прокопия заметно мрачнело.
— Странно. Тяжело раненный зверь не должен бы идти в гору, неужели плохо попал? — Он взглянул на меня с явным упреком.
Начал накрапывать дождь. В мутной завесе непогоды растворились вершины гор. Надежда на успех покидала нас, и я готов был упрекнуть себя за неудачный выстрел.
— Кровь! — крикнул Прокопий.
Мы стояли у края россыпи. Пантач, видимо, взбираясь на нее, сделал прыжок, и от резкого движения жировая пробка, закупорившая рану, прорвалась, хлынула кровь и залила кусты кашкары, камни.
— Опять сало, — сказал охотник, подбирая с земли кусочки жира. — Наверное попал по почкам, сало и затянуло рану.
Зверь, как только стал терять кровь, свернул влево и направился вниз. Мы шли его следом, а дождь, как на грех, усилился и скоро перешел в ливень. След окончательно затерялся. Пришлось ни с чем возвращаться в лагерь. Теперь вся надежда на Черню.
— Зверя не нашел, а сала на суп принесли, вот чудо! — сказал Прокопий, обращаясь к Лебедеву и сбрасывая с плеч промокшую одежду.
— Так не бывает, — ответил тот, не сводя с нас любопытных глаз.
— Не веришь? — и охотник достал из кармана кусочки собранного сала.
Тот внимательно осмотрел их и повел плечами.
— Действительно чудо, сало нутряное, а где же зверь?
Пока завтракали, дождь перестал. Захватив Черню, мы все трое ушли к болоту. Трудно было поверить, чтобы спустя полсуток после выстрела, да еще после дождя, собака могла уловить запах раненого марала. Но это была последняя наша попытка разыскать зверя. Жаль было упустить такие роскошные панты.
Мы подвели собаку к тому месту на солонцах, где я стрелял зверя. Черня внимательно обнюхал взбитую грязь и спокойно потянул к борту. Выйдя на тропу, он еще больше замедлил ход. С какой-то кропотливостью собака обнюхивала веточки, камни, былинки травы, к которым дотрагивался ногами зверь. Иногда она возвращалась и восполняла что-то пропущенное, более тщательно разбираясь в запахах. Когда же мы подошли к тому месту, откуда шел кровяной след, Черня заволновался, заиграли норки, сильнее натянулся поводок. Кровь хотя и была смыта дождем, но кое-где сохранилась под листиками, на стенках камней, и прекрасное чутье лайки легко улавливало ее. По тому, как уверенно она вела нас, по ее горячности, мы догадывались, что собака на верном следу.
— Отпускай, Кирилл, кобеля, так он скорее найдет, — предложил Прокопий.
Несколько прыжков — и Черня исчез с глаз. Мы бросились за ним и еще не успели спуститься в распадок, как послышался яростный лай.
— Держит!.. — крикнул кто-то, и все разом свернули на лай.
Мы уже были близко у цели. До слуха долетал приглушенный рев зверя. Кобель неистовствовал, метался, явно лез напролом и порой его лай переходил в злобное рычание. Последующие события были полны неожиданностей.
Позади послышался грозный окрик Лебедева.
— Медведь!..
Нас разделяло мгновенье. Мои ноги запутались в чаще и я, разрядив в воздух штуцер, упал под зверя. Раздался второй выстрел, крик, лай кобеля. Медведь, не меньше нас ошеломленный неожиданной встречей, перепрыгнул через меня и с треском бросился в чащу. Следом за ним ушел и Черня.
Все это произошло буквально за несколько секунд и мы не сразу пришли в себя. Я встал, с ужасом посмотрел на разорванную штанину и мы вышли на поляну. Здесь-то нас и ждало разочарование. Под толстым кедром лежал марал, но без рогов. Раньше нас его нашел медведь, он-то и съел драгоценные панты.
Этого и нужно было ожидать. Обычно все хищники: медведь, росомаха, рысь и другие, поймав зверя, прежде всего добираются до его внутренностей, лакомясь почками, печенкой, жиром, или съедают мясистый зад. Но если им посчастливится наткнуться на убитого или раненого марала, а то и поймать его, то они, по непонятному нам влечению, вначале съедают панты. Даже ворон, оказавшись у такой добычи, забывает про излюбленные глаза, которые он первым долгом выклевывает, а принимается за панты и поедает, главным образом, самые нежные их части — концы.
Так неудачно закончилась наша охота, принесшая много волнений. Мы освежевали зверя, развесили мясо и ушли в лагерь. Но и здесь нас ждала неприятность — на поляне не оказалось лошадей, их разогнал медведь, и нам пришлось потратить много времени на розыски. Весь этот день был переполнен неприятностями.
Вечером мы с Лебедевым поехали за мясом. В наше отсутствие, под кедром, судя по следам, побывали два соболя, но как ни странно, они даже не дотронулись до жирных кишок, до печенки, до сгустков крови, лежавших там же на поляне. Отправляясь в свое убежище, после сытного обеда, хищники оставили небольшую лунку, выеденную ими в земле.
— Что они тут нашли съедобное? — сказал Лебедев, приседая на корточки возле лунки.
Это было любопытно. Пришлось заняться расследованием и мы оказались свидетелями очень странного загадочного явления в жизни этих зверьков. Лунка была выедена на том месте, где лежала голова марала. Когда медведь ел панты, кровь, заполняющая их сосуды, стекая, впитывалась почвой, ее-то соболи и ели вместе с землей. Почему у них такое тяготение к рогам марала? Какая притягательная сила заключена в них? Все это очень загадочно. И не этот ли факт жадного отношения хищников к пантам навел китайских медиков на мысль, что панты обладают необыкновенными целебными свойствами?
Пока добирались до лагеря, ночь черным крылом прикрыла долину, но небо оставалось еще легким и просторным. Ветер, шелестя травою, бежал с гор. На хвое, на цветах копилась холодная роса.
Мы долго сидели у костра. Над огнем метелицей играли бабочки. Под кедром крепко спал только что прибежавший Черня. Он и во сне все еще продолжал атаковать медведя и изредка лаял, вздрагивая всем телом. Мои спутники резали мясо для копчения. Я сидел за дневником.
— «Природа и здесь остается такой же дикой, угрюмой, но она более величественна, нежели на Кинзилюке» — писал я тогда в дневнике. «Долина прямого Казыра просторная, светлая, вытянулась почти прямолинейно на юго-восток. Как только мы попали сюда, не могли не заметить различие в растительном покрове по сравнению с соседними долинами истоков Казыра. Невидимая рука сеятеля здесь оказалась более щедрой, а почва менее капризной. Тут, будто на удивление, растут сосны с ржавыми стволами, с пряным запахом хвои, напоминающим что-то далекое, родное. Сюда проникли сучковатые лиственницы и крепко обосновались на дне долины и по склонам гор. А сколько берез! Их мягкий, как бы задумчивый контур, в сочетании с суровыми отрогами, несказанно ласкает взор. По сопкам левобережья Казыра — большие поляны земляники, как бывает на залежах. Более разнообразный здесь и травостой. Но больше всего нас поразило обилие пресмыкающихся — ящериц, маленьких сереньких, очень любознательных, бесцеремонно заползающих в одежду, в постели и беспрерывно шныряющих по лагерю».
Была ночь, когда я закрыл дневник и, подсунув в огонь головешки, забрался в спальный мешок. Над головой мерцало темносиней бездной нарядное небо. От реки тянуло влажным дыханием. Загадочные горы, огромные, сдвинулись в сумраке ночи и придавили уснувший мир…
Нам нужно было как можно скорее вернуться на Кинзилюк к своим. Тревожные мысли за судьбу людей не покидали меня. О Мошкове я стал забывать, горько упрекая себя за излишнюю доверчивость, за то, что не научился распознавать людей.
Но прежде чем отправиться в обратный путь, мы должны были выйти на господствующую вершину хребта Вала, чтобы разобраться в рельефе Центральной части Восточного Саяна и наметить план работ для следующего года. Это и была цель нашего заезда сюда. День обещал быть солнечным, и мы с Прокопием рано утром покинули стоянку. Лебедев должен был в наше отсутствие закоптить мясо.
