Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич

И только сейчас он заметил, что сестра трясется, как в лихорадке.

— Что с тобой?

— Да знобко! — с досадой ответила Зина, кутаясь в шаль. — Я же только из постели. — Ей не терпелось и самой спросить: — Ты один, а что же с папой и мамой?

— Об этом после… Скажи, где муж?

Зина сдвинула брови:

— Зачем он тебе?

— Значит, он здесь, если говорить не хочешь! — заключил Борис. — А я думаю: из-за кого ты так переживаешь? Впрочем, не подался ли, сестрица, твой благоверный доносить? Может, он вместе с Нохашкиным выслеживает меня?

— Перестань! — оборвала Бориса сестра. — Сергею не до вашей поножовщины!.. У нас теперь есть дело…

— Ты как будто и не рада мне? — спросил Борис, вдруг поняв, что так оно и есть.

— Не выдумывай! Раздевайся, чаем напою… Или ты — насовсем?

Зине очень хотелось, чтобы Борис поскорее сбросил с себя френч, обвешанный этими страшными железками. До нее доходили слухи, что Борис в банде, но не верила этому, не хотела верить. В последний раз она видела его в новенькой офицерской форме с золотыми погонами и фуражке с кокардой. И очень гордилась братом. Теперь, когда Борис, одетый во что попало, со следами глины и болотной жижи на френче постучался воровски в дом ночью, заговорил с крыльца осипшим голосом, Зина испугалась и на всякий случай убрала с глаз мужа.

— Если твой муженек не красный, я его не трону, — заявил Борис, желая успокоить сестру. — А Нинке можешь передать: ее разлюбезного я прикончу, и рука не дрогнет!

Чтобы не продолжать этот неприятный разговор, Зина принялась стучать кастрюлями, готовить ужин. Сало, масло и кое-какой другой припас у нее имелись. Фамильные ценности отец в ее присутствии закопал между двух тополей у пруда, когда Борис приехал за родителями с эскадроном отступающей Первой Астраханской казачьей дивизии. Вещи эти ей теперь очень пригодились, хотя продавать их было тяжело, как память о прежней жизни, о родителях, которых она уже не чаяла и увидеть.

Запах шипящего на сковородке сала дразнил аппетит.

— Послушай, Зинуль, нет ли у тебя поблизости молочка?

— Сколько душе угодно! — воскликнула обрадованная переменой разговора Зина. — Но, может, подождешь, когда яичница поспеет.

— Не могу ждать! — признался брат, обводя кухню голодным взглядом.

Зина коротко всхохотнула и метнулась в сени. Борис одним духом выпил кружку не остывшего после дойки молока и стал рвать зубами краюшку.

— Молочко еще есть! — напомнила сестра.

— Подожду!.. Может, тебе помочь? — предложил Борис, хлопнув чугунной дверцей плиты.

Зина молча посмотрела на разбросанную постель. Но вот встревоженный взгляд ее остановился на темном окне, на котором поигрывали отблески пламени, когда Борис заглядывал в пылающую плиту.

— Боря, там кто-то ходит, во дворе! — объявила сестра испуганно.

— Разве я не сказал: там мой товарищ.

— Снеси ему молока, — предложила Зина, снова тревожась. — Небось тоже проголодался.

— Еще бы! — мотнул головой Борис, осердясь, будто Зина была в том виновата. — Почти трое суток проторчали в балке… Така разрывал сусличьи норы и жарил зверье… А я не смог есть… Едва не пропал… Между прочим, мы трижды подбирались к хутору и всякий раз натыкались на постороннего человека. Кто у вас вчера ночевал?

Зина опешила.

— Приезжал друг мужа из Цари… Они с Сергеем затеяли скупать скот у калмыков, а потом продают в Царицыне.

— У твоего мужа губа не дура! — позавидовал Борис.

— Жить чем-то нужно, — объяснила Зина. — Или тебе не нравится наше занятие?

— И жить нужно, и дело это ваше стоящее! — одобрил Борис. И вдруг спросил: — Может, твой Сергей и меня принял бы в компаньоны?

Зина ответила как-то неопределенно и засуетилась, собирая на стол.

— Ну, вот что, сестра, — заявил Борис сурово. — Хватит тебе играться со мною в прятки. Говори сейчас же, где твой Сергей?.. Он мне нужен.

— Зачем?.. В банду?

— Полегче со словами! — предупредил Борис. — Сказал же: не трону! Посоветоваться нужно.

— Не тронешь — оставь нас в покое. Мой муж не делал и не сделает тебе подлости.

— Ну какая ты зануда! — воскликнул Борис. — Поговорить с ним нужно. Клятву тебе давать, что ли?

— Дай слово брата! — потребовала Зина. Она тяжело и часто дышала от волнения.

Когда Борис дурашливо поклонился сестре, та, вздохнув и перекрестив лоб, позвала:

— Ладно, Сережка, выходи… Давай поверим ему в последний раз!

Из-под кровати выполз в нательном белье со взъерошенными волосами, диковато озираясь, невысокий человек и виновато стал у стола, на котором уже вовсю дымились на сковородках картошка и яичница.

Борис зашелся смехом.

— Тоже мне, конспираторы! Нашли где прятаться от ночных гостей!

— Не успели! — оправдывалась Зина, тоже смеясь. — Ты так забарабанил в дверь.

— А окно во двор? — подсказал Борис серьезно. — Нинка — та сообразила.

Сергей затанцевал по комнате, не сразу попав ногой в штанину.

Это был щуплый на вид, одетый по-крестьянски в посконную рубашку и брюки с большой пуговицей на животе мужичонка. В Борисе он вызывал едва сдерживаемую брезгливость. «С кем только не приходится хлебать из одной миски!»

— Теперь, любезный, всех приходится бояться, — неожиданно витиевато заговорил Сергей. — Время такое… То бандиты нагрянут, то власти… Власти страшнее, потому как я — нэпман.

Сергей, одевшись, вышел на улицу и принес откуда-то полчетверти самогонки. Выпили по рюмке, и Борис объявил:

— Из тебя такой же нэпман, как из моего дерьма пуля…

Зина тихо возразила:

— Зачем ты так, Боря?

Но Сергей, обрадованный тем, что все обошлось мирно, не обижался на шурина. Он готов был на все, только бы поскорее оставили его в покое.

— Борис Николаевич! — услужливо предложил Сергей. — А вашего товарища нельзя ли позвать? Скучно ему там!

Борис смерил Сергея изучающим взглядом. Ему не понравилось слово «товарищ».

— Не так скучно, как голодно, — резко поправил Борис. Немного поразмыслив, согласился.

Така тут же пришел, зябко потирая руки.

Сергея отослали покараулить у входа, пока Борис с Такой расправлялись с шикарной по их нынешним понятиям закуской.

Когда гости опростали всю посуду и как будто насытились, Зина попросила брата рассказать о родителях. Горьким был тот рассказ Бориса о своих скитаниях на чужбине и гибели отца с матерью, сорванных его же руками с насиженного места…

Белогвардейские войска откатывались от Черного Яра и Царицына на юг… Борис прискакал тогда на хутор уговорить родителей спасаться, ехать вместе с обозом деникинцев. Отец воспротивился было, но Борис пригрозил террором красных. Собирали узлы уже под орудийный грохот наступающих конармейцев. Погрузив самое необходимое на две подводы, выехали из хутора перед рассветом.

Борис уже командовал полком, ему несложно было пристроить подводы с домашним скарбом и стариками к армейскому обозу. Чем ближе подъезжали к морю, тем плотнее становился поток беженцев. Борис выделил двух солдат, чтобы они помогали родителям на переправах и отбивались при случае от мародеров.

На подступах к Новороссийску все смешалось; дороги превратились в клокочущий поток упряжек, людей, скота… Пропускали в первую очередь строевые части. Полк Бориса должен был войти в город одним из первых, но Борис всячески оттягивал переправу, ждал обоза с родителями.

Ночью в колоннах отступавших началась паника. Мародеры из мобилизованных уголовников затеяли шмон [56] у обозных, будто бы отыскивая оружие. Разъяренный подъесаул Черенцов, возмущенный тем, что Николай Павлович отказался раскрыть перед ним кожаный саквояж, выстрелил в старика…

Его подручные тут же схватили саквояж и скрылись… Борис разыскал мать едва живую, в бреду. Она умерла через несколько дней в полевом лазарете.

Полк Бориса был окружен у переправы. С десяток офицеров сумели переплыть реку, схватившись за хвосты хорошо обученных коней.