Олесь Донченко - Золотая медаль
— Мария Полищук — самородок.
— Юрий Юрьевич, не кривите душой. Этот самородок в предыдущих классах ничем не блистал!
Лиде Шепель поставили тройку.
* * *Не сказав ни тетке, ни Варе, куда она хочет пойти, Марийка вышла из дому. Был шестой час дня, именно то время, когда трамваи и троллейбусы переполнены людьми, возвращающимися с работы.
Марийка решила пойти пешком. Правда, идти не совсем близко, и все же лучше пройтись полчаса, чем ехать в переполненном троллейбусе, в духоте и тесноте.
По тротуарам тоже плыл густой поток людей. Дневная жара уже начала спадать, но раскаленный асфальт еще был мягкий, и даже чувствовалось, как легонько вязнут в нем каблуки. Шел жар от нагретых каменных стен. Возле киосков с пивом и вокруг белых с тентами тележек с мороженым текли по тротуару ручейки воды, и в них мелькало предвечернее солнце.
Переулок, которым можно было ближе пройти к дому, где жил Гайдай, сейчас загородили высоким забором, и слышно было, как за ним работал экскаватор. Наверное, там рыли котлован. Марийке пришлось пройти по другой улице, в обход.
Она на минутку остановилась перед знакомой дверью. На ней и до сих пор висела пожелтелая бумажка, только на ней уже не было одного гвоздика, и бумажка от времени и жары пересохла и свернулась в дудочку. Марийка зачем-то расправила ее и придержала двумя пальцами. Еле различалось выведенное печатными буквами: «Гайдай».
Ей отворил Мечик. Марийка едва сдержалась, чтобы не ахнуть. Голова у парня была забинтована.
Он совсем не удивился неожиданному приходу Марийки.
— Заходи, заходи, — пригласил. — Отец, как всегда, в поездке, а мама куда-то ушла. Один я на хозяйстве. Ой, извини!
Что-то вспомнив, Мечик бросился в кухню, и девушка почувствовала, как он крикнул: «Брысь, брысь! Для тебя поставлено?»
В куртке из желтого бархата, в войлочных туфлях на босу ногу, он показался ей сегодня каким-то «домашним», словно знала его уже давным-давно. И от того, что так переволновалась за него, парень стал Марийке словно еще ближе.
— Кошка наша очень лакомая к сливкам, — засмеялся он, возвратившись. — А ты так на меня смотришь, будто не узнаешь. Правда, немного помяли…
Смутившись, парень замотал головой.
— Итак, ты меня не послушал? — мрачно промолвила Марийка. — А слово дал…
— Подожди, — дернулся Мечик. — Ты же сама разрешила…
— Драться я тебе не разрешала.
— Ну, так ты говорила, чтобы я без фонарей…
И вдруг он заговорил взволнованно, с негодованием:
— Но ты же не знаешь! Фотограф тот в самом деле мошенник! Я его поймал просто за руку! Ну, и проучил немного… Такого не грех проучить… Вот наглец! Теперь — все! Дал тебе слово — помню!
— А ты подумал о другом?..
— О чем?
— Тебя за эту потасовку могут исключить из школы.
Мечик вопросительно взглянул на Марийку, словно стараясь убедиться, правду ли она говорит.
— Что ты говоришь? Кто же будет знать?
— А уже знают. Юрий Юрьевич знает, Татьяна Максимовна… Такого не скроешь.
Мечик словно онемел. Ни пары с уст. Только дышал тяжело, неровно. Марийке стало жалко его. Она не сказала, что у Татьяны Максимовны было совещание, где говорили о поведении Мечика и даже обсуждался вопрос о его исключении из школы. Ученика очень защищал Юрий Юрьевич, доказывал, что исключить сейчас Мечика — это все равно, что выбросить с корабля за борт. Об этом рассказала Марийке Юля, а той рассказал о совещании Юрий Юрьевич.
Некоторое время длилось молчание, потом Мечик вдруг подошел к раскрытому окну и сел на подоконник. Он заговорил раздраженно, со злостью:
— Уже донесли! Кто же это так постарался? Наверно, твоя подружка?
— О ком ты, Мечик?
— О Юленьке твоей! О Жуковой! Это на нее похоже. А ты… Ты поспешила порадовать меня этой вестью… Ну, благодарю. Я, правду сказать, и не ждал от тебя другого…
Марийка ужаснулась:
— Мечик, что ты говоришь? Как ты мог подумать? Мечик!
— Сам знаю, что зовут меня Мечик. Между прочим, зачем ты пришла? Ты что-то у меня забыла?
Марийка увидела, как бинт на лбу у парня начал медленно розоветь.
— У тебя кровь, Мечик, — прошептала она, скрывая горькую обиду. — Тебе нельзя волноваться. Извини, это я тебя так встревожила. Успокойся, все будет хорошо. Не думай об этом. Знаю, что было совещание, тебя чуть не исключили. Но оставили…
— Как я им признателен! Готов ручки целовать! И вам, гражданочка…
— Теперь все будет зависеть от твоего поведения в дальнейшем, — продолжала Марийка, не обращая внимания на эти колючие слова. — Понимаешь, поставили, как говорят, точку над «i». Тебя вызовет Татьяна Максимовна, решила в последний раз поговорить с тобой.
Марийка с болью и страхом видела, как на ее глазах меняется парень.
— Снова на проработку? — вспыхнул он. — И они думают, что я пойду?
— Мечик, пойми, что тебе надо пойти!
Он порывисто схватился обеими руками за спинку стула.
— И ты… ты меня тоже посылаешь! А я плевать хотел! Слышишь? И не подумаю пойти! Разыгрывать из себя грешника, который раскаивается… Нет, я не из таких, и ты… ты лучше оставь меня… А то… играешь в дружбу… спасаешь заблудшую душу… Надоело!
— Мечик! — прошептала Марийка, чувствуя, как у нее что-то словно оборвалось в груди и похолодели ноги. — Мечик… Ты же был недавно другим… Вспомни, как мы разговаривали с тобой в больнице…
— Ну и вспоминай на здоровьице, — грубо бросил он. — Тогда было такое настроение… Размагнитился. А сейчас… Слушай, Марийка, я не хочу тебя обижать, ты, может, неплохая девчонка, только… Одним словом, давай кончать эту игру. Ты — медалистка, верю, что дадут тебе медаль, а мне… мне волчий билет скоро дадут. Читал я, что когда-то это так называлось… Не обижайся, до свидания!
Марийка стояла молча, как прибитая.
— И это… все? — прошептала она. — Что же ты… что же ты теперь будешь делать?..
Парень притворно засмеялся.
— Не бойся, в шулеры не пойду. Не плачь. Найду без вас дорогу. Не всем же профессорами быть…
Разноречивые чувства боролись в сердце девушки. Марийка ощущала и глубокую тоску, и боль, и обиду, и вместе с тем поднималась гордость — неужели она все это может покорно выслушать, униженно повернуться и уйти?
И гордость победила все — и тоску, и боль. Марийка нашла в себе силы спокойно, с пренебрежительными нотками в голосе ответить:
— Плакать по тебе не собираюсь. Слишком много чести. И если для тебя товарищеские чувства — игра, то ты не достойный доброго слова. Я просто ошибалась в тебе. Прощай!
Она круто вернулась и вышла, затворив за собой дверь.
На ступенях прислушалась — не позовет ли ее Мечик? Нет, тихо.
Тогда быстрыми шагами вышла на улицу.
За углом остановилась, так как надо было припомнить что-то очень важное. «Ага, да, слишком много чести… Я просто ошиблась в тебе…»
А сердце говорило совсем другое, и надо было не думать об этом, совсем не думать об этом, чтобы заставить его молчать.
Только это очень тяжело — не думать, если еще так выразительно раздается голос Мечика и если всем существом еще там, с ним…
На Мариин рукав села пушинка, белый зонтик одуванчика, выросшего, наверное, где-то вблизи за забором. Марийка дунула, и зонтик снялся, поплыл вверх, его подхватила воздушная волна, он поднимался все выше, бросался то в одну сторону, то в другую…
«Мечик так… поплыл от меня…» — подумала Марийка и вдруг сама на себя рассердилась: «Какая ерунда! Ну-ну, нюни распусти! Гляди, еще и сама станешь такой пушинкой в жизни, по милости ветра будешь искать свое одиванчиково счастье. Нет, никогда! Это так страшно!»
Она быстро пошла к трамвайной остановке.
А Мечик в это время неподвижно стоял посреди комнаты. Он словно пристально к чему-то прислушивался. Вдруг ему показалось, что девушка не ушла, что она притаилась за дверью. Он стремглав бросился в коридор. Марийки не было.
— Ну и хорошо! — вслух промолвил Мечик. — Ну и пусть!
Он вернулся и тихо поплелся в комнату.
* * *Закончился последний экзамен, но напряженное и приподнятое настроение, которым жила в эти дни вся школа, не развеялось. Наоборот, впереди еще был выпускной вечер, вручение аттестатов и медалей, прощание с учителями, с подругами и товарищами.
Надо было выходить на другую дорогу, навсегда оставив за собой школьный порог.
Марийка медленно шла длинным школьным коридором.
«Вот и все! — билась радостная и вместе с тем печальная мысль. — Все! Прощай, школа!»
С нежной грустью смотрела теперь девушка на такие знакомые фикусы в кадках под стенами, на стенгазеты с цветными заголовками, нарисованные детскими руками карикатуры. Вот в углу окно с широким подоконником. Как удобно было сидеть на подоконнике с подругами, обсуждая на перемене какое-то школьное событие!
