Ирина Нолле - За синей птицей
— Ну что ж, выкладывайте, — улыбнулся Белоненко. — Не думаю, что мы с вами перепугаемся — какие бы там сплетни ни распускали.
И Горин рассказал о том, что произошло в сельхозотделе, куда он заглянул сразу же по приезде в Управление.
— Это верно, что ваш капитан собирается жениться? — спросила его особа неопределенного возраста и такой же неопределенной внешности.
— Да не жениться! — поправила ее другая — черноволосая, с влажными глазами. — Что же он, совсем того… — она повертела пухлыми пальцами у виска. — На таких не женятся, с ними сходятся и… расходятся.
— Ничего подобного, вот именно он решил жениться. У него есть в Москве какие-то старые связи, и эту его возлюбленную скоро освободят.
— Даже и разговоров о женитьбе не было! — возразила собеседница. — Он с ней живет, и все. Собственно, в этом нет ничего особенного, только не надо было ему так уж все открыто делать…
Казалось, они совершенно забыли о Горине, пока, наконец, он не оборвал их:
— Это откуда же у вас такие сведения о капитане Белоненко?
Девицы дружно ответили, что им здесь все известно и сведения самые точные. Потом та, которая постарше, поинтересовалась, сколько в колонии воспитателей, и с которым из них у одной из колонисток начинается роман?
— Она ему стихи посвящает. Алка, где эти стихи?
И тут же были извлечены из стола уже перепечатанные на машинке стихи, которые и были прочитаны Горину.
— У меня, Иван Сидорович, воображение не очень развито, и уж меньше всего я склонен причислять себя к покорителям девичьих сердец, но ведь стихи эти действительно посвящены мне. Ведь у нас только два воспитателя. Не могла же наша Светлова влюбиться в Галину Владимировну? И притом там даже стоит мое имя…
— Я что-то не совсем понимаю вас, Андрей Михайлович. При чем здесь Светлова?
— Да ведь это ее стихи ходят по рукам всех девиц Управления!
Стихи Гали Светловой? Но ведь она даже здесь никому их не показывает. Как они могли попасть в Управление?
— Как? Да их же туда Римма Аркадьевна препроводила! Мне об этом так прямо и сказали…
Белоненко нахмурился.
— Так, так… — и постучал пальцами по столу. — Ясно.
— А мне не ясно, — признался Горин. — Какой в этом смысл? Я понимаю, что Римма Аркадьевна здесь у нас, что называется, не ко двору пришлась. Ее не любят ребята, да и она к ним совсем не расположена. Но ведь все, что я услышал в Управлении, носит совсем другой характер и пахнет скандалом. Дело не в том, что затронули вас и меня, дело в том, что слухи эти порочат нашу колонию. Ведь здесь замешаны две девушки… Были бы они вольными, то уж бог с ними, этими сплетнями. Ну поговорили, почесали язык и перестали. А ведь обе они — заключенные. Представляете, какая картинка получается: начальник колонии живет с заключенной, а воспитатель совращает несовершеннолетнюю колонистку.
Горин встал и нервно прошелся по кабинету. Белоненко напряженно думал о чем-то, все больше и больше хмурясь.
— Хорошо, — сказал он, наконец. — Придется всем этим заняться серьезно. На этой неделе я никак не смогу выбраться в Управление, а что-нибудь дней… через недельку.
— Нет, Иван Сидорович, откладывать тут нечего. — Горин остановился перед Белоненко. — Откровенно говоря, мне кажется, что Римма Аркадьевна льет воду на чью-то мельницу, может быть, сама не подозревая этого. В Управлении мне тоже были заданы примерно такие же вопросы, хотя в несколько другой форме и, так сказать, неофициальными лицами. А потом я встретил майора Кожухова, мы с ним вместе обедали в столовой. Он просил меня передать вам, чтобы вы особо не благодушествовали и, как он выразился, дали бы по мозгам кому следует.
— Пожалуй, вы правы, — произнес Белоненко, — надо выбрать время и поехать туда раньше. Сначала к Богатыреву — не как к начальнику КВО, а как к секретарю парторганизации. Кто там? — недовольно отозвался он на торопливый стук в дверь. — Войдите!
В дверях стояла Римма Аркадьевна. Ее прическа, обычно подобранная волосок к волоску, была в беспорядке, жакет небрежно наброшен на плечи, а глаза заплаканы.
Белоненко поднялся.
— Что случилось, товарищ Голубец? — спросил он.
Римма Аркадьевна перевела дыхание, губы ее задергались, и она начала всхлипывать. Горин поспешно усадил ее на стул. Она вытащила платок, приложила к глазам, потом бросила на Белоненко враждебный взгляд и сказала:
— Ваши воспитанники, ваши милые питомцы сегодня меня обворовали. Да, обворовали.
— Что-о?! — в один голос воскликнули Белоненко и Горин.
— Разве вы не слышали, что я сказала? — со злостью произнесла она. — Меня обокрали.
Горин побледнел. Ему представилось, что у Риммы Аркадьевны украли все ее чемоданы, которые она давно уже уложила в ожидании отъезда.
— Что у вас украли? — едва произнес он.
— Часики! Золотые! На золотом браслете! Заграничные! — выкрикивала Римма Аркадьевна, поворачиваясь то к Белоненко, то к Горину. — Они у меня на столике лежали, возле зеркала! А теперь их нет! И я требую, чтобы немедленно в зоне был произведен обыск! Еще того недоставало, чтобы я пострадала в вашей колонии не только морально, но и материально!
— Вы, пожалуйста… говорите спокойнее, — сказал Белоненко. — И разрешите мне задать вам вопрос?
— Я знаю ваши вопросы! — почти взвизгнула она. — Искала ли я их? Да, искала. Даже под кроватью, даже перетрясла всю постель, во все углы заглядывала. Их нет! Я требую…
— Минуточку, — остановил ее Белоненко. — А кто из воспитанников был сегодня у вас в комнате? И хорошо ли вы помните, что они лежали у вас на столике?
— А где же они могли у меня лежать? В кухне, что ли?
— Вы хорошо помните, что надевали их сегодня утром? — спросил Горин. — Может быть, вы вчера потеряли их?
Римма Аркадьевна не удостоила его ответом.
— Кто у меня был? Я не вела регистрацию. Ко мне прибегают чуть ли не каждые полчаса. То одно надо, то другое… Дневальная ваша была — вы же сами за мной присылали. Потом приходили мальчишки… Ну, этот, что на конбазе с жеребенком возится, Черных, что ли.
— А он зачем? — спросил Белоненко.
— Веники принес.
— Какие веники?
— Ну, обыкновенные, пол подметать.
Белоненко и Горин переглянулись.
— Он вам часто эти веники приносил? — спросил Белоненко.
— Первый раз. А что? Неужели ему трудно наломать березы, если он мимо ходит?
— Ну ладно, это уже другой вопрос. Значит, Черных. А кто был с ним?
— Не знаю я его фамилию. Тот в комнату не заходил. Потом еще у меня была одна из закройного цеха. Не то Сидоркина, не то Сидорова, не помню хорошо… Эта приходила узнать, где лекала. После обеда за мной пришла Смирнова. Ее прислала Левицкая. Но разве дело в том, кто приходил и зачем? Вы знаете, какие у нас здесь замки на дверях. Эти замки не то что воспитанники, любой дурак откроет! Да незачем им и замки ломать: потянул окно — и пожалуйста, залезай в комнату. Тем более, что окно моей комнаты выходит в кустарник… Может быть, вы не верите, что часы пропали? — вдруг покосилась она на Белоненко.
— Думаю, что вам нет никакого смысла говорить неправду, — ответил он, а Горин поспешно отвел глаза. «Черт ее знает, — подумал он, — от тебя теперь чего угодно можно ожидать…».
Римма Аркадьевна встала.
— Какие меры вы думаете принять?
— Во всяком случае, мы сделаем все, чтобы вернуть вам часы, — ответил Белоненко.
— Ну хорошо, — подчеркнуто произнесла она. — Только не думаю, что вам это удастся. Не такие они дураки, чтобы признаться в воровстве. Боюсь, что мои часики давно уже переправлены отсюда…
Она вышла, даже не кивнув Горину и Белоненко. Впрочем, они этого и не заметили.
— Не может этого быть, — сказал Горин, резко отодвинув стул, на котором сидела Римма Аркадьевна. — Потеряла она их где-нибудь…
— Потеряла или не потеряла, а мы обязаны их найти и вернуть ей. А какие примем меры, давайте подумаем вместе. Надо будет пригласить Ивана Васильевича, Галю Левицкую и старшую надзирательницу Милютину. Попрошу вас, Андрей Михайлович, разыщите Левицкую, а за комендантом пошлем дневальную.
— Не представляю, — упавшим голосом произнес Горин, — как это мы сможем разыскать эти проклятые часы? Легче чемодан найти, чем такую дамскую игрушку, как эти ее заграничные часики. Вы видели, какие они? Чуть побольше вот этой пуговицы, — указал он на свой манжет. — Их куда угодно спрятать можно… если только в самом деле они украдены.
— Вот соберемся и поговорим…
Горин видел, что Белоненко не на шутку расстроен, чтобы не сказать больше, и торопливо вышел, сказав на ходу:
— А все-таки скорее всего она их где-нибудь потеряла!
«Большой сбор»… Этот сигнал Анатолий Рогов разучивал на старенькой трубе — единственном музыкальном инструменте будущего духового оркестра. Сигналы он разучивал в лесу, за оградой зоны, и, только когда достигал в этом некоторого совершенства, демонстрировал свое искусство в зоне. Колонисты привыкли к «подъему», к «отбою», к сигналу «на обед» и ко многим другим сигналам. Но «большой сбор» еще ни разу не звучал на территории колонии.
