Берды Кербабаев - Небит-Даг
Айгюль заметалась по комнате, отыскивая платье, которое лежало на стуле перед ее глазами. Сейчас заедет Сулейманов… Нельзя задерживаться ни на секунду. А как сказать матери?
Старческий сон хрупок, как яичная скорлупа. Тыллагюзель услышала телефонный звонок, услышала и крик Айгюль. Войдя в комнату и увидев дочь совсем одетую, в теплом платке, она обомлела.
— Какая беда стряслась? Айгюль, газель моя, говори скорее…
Как успокоить мать, когда сама еле держишься на ногах от волнения? Айгюль обняла старуху, крепко прижала к себе.
— Мама, только обещай, что не будешь волноваться. Хорошо?
Тыллагюзель задрожала в объятиях дочери.
— Я совсем спокойна, только скажи, что случилось?
— Ничего страшного, не бойся, прошу тебя!
— Говори же, дорогая…
— По телефону сообщили, что на буровой у отца какая-то авария…
— Обвалился колодец, как в прошлом году у Атабая?
— Пока ничего не известно. Сейчас за мной заедет Сулейманов, и мы отправимся в Сазаклы.
— Если едешь в такую даль среди ночи, значит, случилась большая беда. Ты все скрываешь от меня, Айгюль!
Старуха припала к плечу дочери и беззвучно заплакала.
Слабость матери придала силы Айгюль.
— Поверь, еще ничего не известно. Ты же сама говоришь: беда между глазом и бровью живет. Разве поможешь горю слезами?
— Сердце-то ведь из мяса, газель моя…
— Да ведь и у меня не из камня.
— Я за отца боюсь, дорогая, за твоего отца!
— А я за отца и за Тойджана, за буровую, за все боюсь и тоже ничего не знаю, как и ты!
— Неправда, Айгюль, ты что-то скрываешь, — и мать заглянула ей в глаза.
— Ну, если хочешь знать все, крепись, не плачь! Мне сказали, что на буровой пожар и Аннатувак уже там.
Тыллагюзель со стоном упала на кровать.
Под окнами засигналила машина.
— Я должна тебя оставить, мама. Ты держись, пожалуйста! Ведь мы же нефтяники, можно ли нам отчаиваться? А Човдуровым в особенности…
Дверь за Айгюль захлопнулась, и еще раз стукнула дверь внизу, в подъезде, а Тыллагюзель так и сидела, уронив седую голову на спинку кровати. Она хорошо знала, что такое пожар на буровой. Десять лет назад, когда Човдуровы жили еще на Вышке, на ее глазах горела пятьсот первая скважина. Горела целую неделю. Вспоминать об этом страшно. И сейчас ни минуты нельзя быть уверенной, что Таган жив, не ранен, не обожжен… А Тойджан? Едва ли бурильщик уцелеет, когда горит буровая… Неужели мороз снова побьет только что расцветшее счастье Айгюль?.. Но даже если и случилось чудо и все живы-здоровы, кому-то ведь придется отвечать за пожар, за миллионы народных денег. Кого будут судить, кого обвинят, кого оправдают?.. Платок старухи вымок от слез.
«Газик», управляемый Махтумом, медленно переваливался по песчаным буграм и косогорам. Гнать бесполезно. Тут и днем веди да оглядывайся, как бы не застрять в сыром такыре, а ночью и помощи ждать неоткуда.
Всегда словоохотливый Махтум молчал. Он боялся неосторожным словом растревожить сердце Айгюль. Молчал и Сулейманов. На горевшей буровой у него не было ни родных, ни близких, но от этого не становилось легче на душе. Горело дело, в которое вложил четыре года своей жизни. Произошло все то, что предсказывали его враги. И страшно подумать, что такое несчастье будет поводом для торжества какого-нибудь Тихомирова… Айгюль молчала и слышала только стук своего сердца да напряженное дыхание Махтума, который зигзагами вел машину, будто узор рисовал на пустынных песках.
Что может быть ужаснее этого черепашьего хода, когда сердце рвется из груди от нетерпенья!
Тихая, безветренная, лунная ночь, черные языки теней от барханов на светлом песке, а впереди виляют лучи фар, будто бесконечная серебристая змея тянет за собой «газик»…
Только вчера Айгюль смеялась и шутила с Аманом, разглядывала стены в ресторане, любопытствовала, кто сидит за столиками. И самым важным казалось понять: кто же мутит воду?.. Какими пустяками они интересовались, какими мелочами были озабочены! Нет, только в несчастье познаешь настоящую меру вещей! Если бы знать заранее, что случится, бросить бы все еще вчера, примчаться в Сазаклы и быть рядом с Тойджаном. А отец? Суеверный страх охватил Айгюль. Почему она сразу не подумала об отце? Может, именно с ним и случилось несчастье? Ах, как медленно тащится машина, будто пьяный возвращается домой, переваливаясь от стены к фонарному столбу и обратно. Проклятая пустыня! Ни жилья, ни деревца, ни какой-нибудь отметинки, чтобы узнать, сколько еще осталось ехать. Айгюль глубоко вздохнула.
— Не волнуйтесь, — сказал Сулейманов, — мастер — не бурильщик. Это же исключительный случай, чтобы мастер пострадал при пожаре. Если только сам в огонь бросится… Так удержат, там народ опытный…
Сулейманов и не подозревал, что по капле льет яд в сердце Айгюль, он ничего не знал о Тойджане.
— Медленно, ох как медленно двигаемся, — сказала Айгюль, чтобы скрыть волнение.
— Иначе нельзя, — Махтум как бы извинялся, — завязнем, хуже будет. Да теперь уж немного… Сейчас Михайловский перевал будет — половина пути. Бутылку уже проехали.
— Какую бутылку? — удивился Сулейманов.
— А мы с Сафроновым бутылку от боржома бросили на той неделе. Горлышко еще торчит.
— А, следопыт! Комариное крыло в кромешной тьме рассмотрит! — Сулейманов даже повеселел, так его восхитила наблюдательность Махтума.
И Айгюль обрадовалась.
— Полпути есть, говоришь?
— У Михайловского будет.
Прошло еще томительных пятнадцать минут. Айгюль глубже вздохнула. Может, будет когда-нибудь и конец пути… Но что это? Откуда свет в пустыне? Как солнечные веники, завиляли по земле лучи фар встречной машины.
— Как их остановить? Махтум, дорогой, как остановить? — затрепетала Айгюль. — Может, объяснят, расскажут?
— А сейчас помигаем, — сказал Махтум.
Он подал в сторону свой «газик» и начал сигналить фарами, но машина, не останавливаясь, прошла мимо. И окаменевшая Айгюль увидела на боку красный крест. Никто не проронил ни слова.
— Догоним! Остановим! — встрепенулась Айгюль. — Это же скорая помощь! Кого они везут?
— Ни догнать, ни обогнать на этой дороге нельзя, — наставительно сказал Махтум. — Завязнуть можно.
— Кого же они повезли? Кого? — металась Айгюль.
Сулейманову стало не по себе. До сих пор, хотя и ехал с Човдуровой, он никак не допускал мысли, что может пострадать и Таган. Сейчас он ужаснулся, представив себя косвенным виновником еще и этой жертвы.
— С Таганом-ага ничего не случилось. Ничего! — сказал он, стараясь твердостью интонации загипнотизировать и себя и Айгюль.
И снова ехали молча, считая минуты. В черном небе мигали звезды да покачивались в свете фар волны барханов. А впереди, где-то очень далеко, над горизонтом поднималось зловещее кроваво-красное зарево.
Изнемогшая Айгюль потеряла счет времени, когда наконец почувствовалось приближение Сазаклы. На западе вдруг просветлело небо, будто солнце вздумало взойти с другой стороны. Показались отблески пожара.
Около Сазаклы путь стал легче. Махтум поехал быстрее, и вот уже стали видны желто-красные языки пламени. Айгюль показалось, что они слизывают звезды с неба.
Ближе, ближе… Уже слышен и гул взметнувшегося вверх пламени. И вот — столб огня!
Он возник, упершись в небо, и сразу опустился вниз, будто провалился сквозь землю. Снова взметнулся, снова исчез. Казалось, будто под огненной колонной поставлена пружина, которая распоряжается ее движением.
Айгюль знала, что сила нефти и газа огромна, знала, что это гигантское пламя выходит из узенького отверстия, но какие беды принес этот пожар, что потребовал себе в жертву, она не могла угадать. И дрожала как в лихорадке. Добросердечный Махтум накинул ей на плечи свой ватник, заметив, как стучат ее зубы.
Вот уже можно и спрыгнуть с машины. Айгюль рванулась вперед, но приблизиться к огненному столбу было немыслимо: от скважины во все стороны текли огненные ручьи, подойдешь чуть ближе — и от жгучего пламени начинает тлеть одежда. Кругом светло как днем, видны даже гвозди на земле. Вокруг буровой бесстрашно снуют пожарники. Тамара Даниловна, чтобы не пугать Айгюль, не сказала, что шесть машин выехали в Сазаклы еще раньше, чем Аннатувак отправился на аэродром.
И сквозь мощное рычание огня временами доносился голос Тагана. Знакомые лица мелькали и исчезали вокруг, но Тойджана нигде не было. Неужели скорая помощь увезла его? Айгюль схватилась за сердце, остановилась. Ей захотелось хоть на минуту утешить себя: может быть, брат, как обещал, уже прогнал Тойджана из Сазаклы? Аннатувак, милый, следы твоих ног буду целовать, если ты сдержал обещание…
