Акрам Айлисли - Повести и рассказы
Поначалу Мердан чуть не спятил от такой новости, но вечером, как стемнело, подстерег Зохру, пошептался с ней у реки, и у него отлегло от сердца. Откуда ему было знать, что в одну из ближайших ночей Биляндар, подыскавший дочке жениха в городе, тайком увезет ее и выдаст замуж за сапожника. Когда Мердан услышал об этом, кровь бросилась ему в голову, и, встреть он Биляндара один на один, совсем скверно могло бы выйти. По счастью, столкнулись они в чайхане. Долго молчали, глядели друг на друга. Потом Мердан взял и плюнул ему в глаза. Хорошо плюнул, со смаком. И сказал: «Ну, сволочь, я не я буду, если собаку твоим именем не назову!» Сгоряча, конечно, сказал, просто придумать ничего не мог пообиднее, а делать нечего — от слова не откажешься. Так и получилось у пса две клички: Джульбарс и Биляндар. Понятно, что Биляндаром он называл свою собаку только на людях, чтоб слышали.
— Биляндар! Ко мне!
— Лежать, Биляндар!
— Слушай! Не бросай потроха, я их Биляндару скормлю.
Послушный пес отзывался и на вторую свою кличку, но когда Мердан кричал «Биляндар!», он подходил неохотно, медленно и шерсть на холке у него всякий раз слегка приподнималась. Сафура сначала ругала брата за поношение солидного человека, но после того, как на двери клуба, на столбе в коровнике и на арке у входа в мечеть появился тот самый стишок и вся деревня начала потешаться над заведующим фермой, тоже стала посмеиваться. Биляндар, конечно, бесился, но виду не подавал. Если бы Мердан не надумал ехать в район, или не выпил бы там, или выпил бы, но к этому проклятому сапожнику зашел до выпивки, все, может, и обошлось бы, затихло. Вообще-то у него и после водки в мыслях не было затевать драку, думал, скажет ему пару слов — и обратно. А тот, паршивец, не смолчал. Ну и повалился с первого удара без памяти. Сейчас же врач, больница и все такое… А Мердана — в отделение. Полтора месяца отсидел как миленький. За дело сидел, сам виноват, да он не тюрьмы, он больше Сафуры боялся — всяких с ней объяснений. Так боялся, что и на свидание ни разу не вышел. И передачи, что она носила, каждый раз обратно возвращал.
Он глядел на серые, холодные окна и думал, что надо будет устраиваться на работу, сразу нужно за дело браться. И сад нужно в порядок привести, а может, и жениться придется — не разорваться же Сафуре. В общем, кончать надо с этой историей. Вот поправится пес, и не будет он его больше Биляндаром звать, помириться надо со стариком. Зохры ему не видать, дело сделано, какой смысл всю жизнь враждовать?.. А вот Фарруху он не простит, что голодом пса заморил. Это, конечно, и к сестре относится. В тюрьму харчи таскала, а нет чтоб собаке кусок хлеба бросить!.. Слава богу, не война.
Мердан говорил сам с собой. Джульбарс лежал возле печки, чуть слышно дышал, и в глубокой мгле, поглотившей весь мир, чуть светились четыре холодных, сероватых окна…
Среди ночи он встал, зажег свет, растопил печку. Потом взошла луна, и при свете луны он выкопал у забора глубокую яму и, завернув мертвую собаку в старый палас, опустил ее в эту яму. Луна не заходила до рассвета. И до рассвета горела в доме лампа, и до рассвета стояла возле печки миска с пролитой наполовину похлебкой…
Мердан задремал лишь под утро и проснулся, как только начало светать. Он спал в брюках, в рубашке, даже не сняв ботинок. Только пиджак бросил на стул. Он весь продрог без одеяла, но взять пиджак, накрыться не было никакого желания. Хотелось курить, но нужно было протянуть руку за сигаретами. Он лежал, уставившись в потолок, думал. Думал до тех пор, пока в комнате не стало светло. Пока не встало солнце и крайнее окно не зарумянилось в его лучах. Думал до тех пор, пока не скрипнула калитка, вошел Фаррух, выпустил из курятника кур и, весело насвистывая, стал кормить их. Добросовестно выполнив свои обязанности, мальчик уже хотел уйти, но вдруг поднял голову и увидел дядю Мердана: тот стоял на айване, опершись о перила, и молча глядел на него.
— Дядя! Ты приехал?! — В голосе мальчика была неподдельная радость, и Мердан при всем нежелании не мог ее не почувствовать.
— А ты, я вижу, за курами хорошо смотришь.
Мальчик заулыбался, обрадованный.
— Знаешь, дядя Мердан, молоденькие уже несутся! Вот эти, летошние, видишь, все несутся, ни одна не лодырничает!
— Ишь ты! А поклянешься моим здоровьем?
— Клянусь твоим здоровьем! Не веришь, спроси у мамы!
Фаррух ни о чем не подозревал. Разве мог он догадаться, что со вчерашнего вечера дядя думает только об одном: излупить его. Ведь он не знал, что Джульбарса уже нет, и ему было невдомек, что кроется за безобидным разговором о курах. А Мердан растерялся. Вместо жестокого палача, встречу с которым он обдумывал со вчерашнего вечера, явился самый что ни на есть обычный Фаррух, добрый, доверчивый… Прибежал чуть свет, накормил кур, сейчас, радостный, побежит к матери, расскажет о приезде дяди, съест, что дадут, сделает, что велят и пойдет в школу получать пятерки. Но ведь надо же что-то сделать, надо его наказать, а значит, придется разжечь, разозлить себя. Мердан спустился во двор.
— А ты, оказывается, подлец! — сказал он, подходя к племяннику.
— Почему? — Приоткрыв от удивления рот, мальчик смотрел на него.
— А вот я тебе сейчас покажу почему! — Мердан схватил парнишку за руку и потащил под айван.
— Где Джульбарс? А? Где собака? Что ты с ней сделал?!
Не веря своим глазам, мальчик молча глядел на болтающуюся на столбе пустую цепь; заглянул во все углы, перетряхнул сено… Нескольких секунд, которые он ползал под айваном, достаточно было, чтоб глаза его налились слезами, — мальчику до смерти было жаль Джульбарса:
— Вчера здесь был… Клянусь, был! Наверно, его волк утащил… Или чужие собаки… — Фаррух всхлипнул. — Дядя! Знаешь, он все равно бы сдох… Он знаешь как болел!.. Есть ничего не мог!..
Мальчик стоял в углу, где раньше лежала собака, и полными слез глазами глядел на Мердана. Тот встал меж двумя столбами, чтоб схватить Фарруха, если тот попытается удрать. Но видно было, что у мальчика и в мыслях нет бежать, и разозлиться на него у Мердана никак не получалось.
— Сгубил собаку, подлец! Голодом заморил!
— Не морил! Честное слово, не морил! Каждый день хлеб ему таскал! Вот, гляди!
Мальчик нырнул в угол и протянул Мердану засохший кусок лаваша. Мердан молча глядел на лепешку.
— А на цепь зачем посадил? — спросил он.
Мальчик ничего не ответил. Мердан снова двинулся на него. Фаррух видел, что дядя сейчас его ударит, но с места не тронулся. Мердан не ударил. Он схватил цепь, которой привязана была вчера собака, хотел было защелкнуть ее у Фарруха на шее, но перехватил полный ужаса взгляд и прицепил мальчику за ногу. Фаррух не мигая смотрел на Мердана.
— Дядя! Чего ты?.. Я же не виноват…
— Ничего, посидишь! Узнаешь, каково на цепи!
Мердан поднялся на айван и, стараясь погромче топать, начал расхаживать над головой у Фарруха. Время от времени снизу доносился жалобный голос:
— Отпусти, дядя!..
— Я не виноват, дядя!
— Дядя! Я в школу опоздаю!..
* * *Мердан намеревался часа два продержать племянника на цепи, но прошло минут десять, и он не выдержал, спустился с айвана.
— Ну, сладко на цепи сидеть?
— Нога болит…
— А у Джульбарса шея не болела?!
— Значит, ты меня за Джульбарса?
— Нет! За подлость твою!
Мальчик вздохнул. Подумал.
— Он ведь совсем бешеный был…
— Джульбарс бешеный! Значит, ты его бешеным сделал!
— Я не делал. — Фаррух шмыгнул носом. — Это не я…
— А кто?! — Мердан метнулся к мальчику схватил за плечи.
— Кто?! Говори, кто?!
— Поклянись, что маме не скажешь!
— Клянусь!
— Биляндар!
Одно это слово сказал ему мальчик. Все остальное он говорил кому угодно: сену, столбам, курятнику, но не ему — Мердан ничего не слышал.
— Биляндар и отраву подбросил… Ночью слышим — скулит… Пришли, а Джульбарс… Изо рта кровь… Думали, сдохнет… Он не все мясо съел, немножко осталось, маленький кусочек… Мы сразу догадались, что Биляндар… Я утром пришел кур кормить, а он высунулся из-за забора, глядит: сдох или нет. Джульбарс не сдох, все только блевал, блевал… А потом какой-то такой стал… Бросаться на всех начал. Меня чуть не разорвал, когда я на цепь привязывал. Хорошо, он уже слабый был… Вон как за руку схватил! Гляди…
Мальчик долго еще говорил, показывал ему руку, но Мердан ничего не слышал, не видел. То первое слово свинцом залепило ему уши, пеплом засыпало глаза. Он не помнил, как отцепил мальчика, как вылез из-под айвана, почему оказался на земле. Он лежал плашмя — ртом хватал снег, снег таял от его дыхания, а он рыдал, рыдал…
Чудился ему светлый весенний день… Сирень в цвету…
А голос мальчика, впервые в жизни опоздавшего в школу, все повторял, все твердил:
