Илья Гордон - Вначале их было двое (сборник)
— Это пожалуйста, с дорогой душой! — горячо ответил Еремей Карпович.
— Оружие дадим тебе. И свою охрану поставим.
Еремею Карповичу стало неловко: командир даже не заикнулся о коровах. А он собирался их отстаивать.
— Тут у меня бычки имеются… Можно будет больных партизан и мясом покормить, раз такое дело, — от души сказал старик.
— Это на твое усмотрение…
Через несколько дней к лагерю подъехали две телеги с больными, с ними были медсестры и четверо вооруженных партизан. На телеге лежал туго набитый, перевязанный бечевкой мешок.
— Это вам подарок от нашего командира, — скачал боец, снимая мешок с телеги.
— А что тут? — полюбопытствовал Еремей Карпович.
— Кукуруза, — ответил боец, — командир велел часть употребить, остальное сохранить для семян… Плужок достанем в ближайшей деревне, а лошадей дадим из отряда… Вы когда-нибудь сеяли кукурузу?
— Немного сеял, — ответил Еремей Карпович.
— Почитайте эту книжечку, тут про кукурузу сказано, — сказал боец, протянув старику тоненькую брошюрку. — Кукуруза очень ценная вещь… Зерно может идти на муку, крупу, а зеленая масса — для корма скоту.
Еремей Карпович взял книжечку, повертел ее в руках.
— А где вы ее раздобыли? — спросил он.
— Это написал наш командир отряда, — ответил боец, — он велел вам прочитать ее.
Еремей Карпович с помощью бойцов отряда вспахал кусок земли на опушке леса, посеял кукурузу. Урожай выдался на славу. Драгоценный подарок партизан помог спасти драгоценное стадо.
3
На другой день после памятного заседания правления Еремей Карпович, нацепив орден, партизанскую медаль и другие отличия, сел на попутную машину и рано утром отправился в райком.
В райкоме он себя на сей раз чувствовал стесненно, не как знатный животновод, приехавший на совещание, а как проситель.
Тогда он входил сюда как именитый человек, с которым советовались. А сейчас он вроде жалобщика — мол, защитите, обижают.
Тревогу усугубляло то обстоятельство, что секретарь райкома был человек новый. Может быть, он совсем не знает, что представляет собой ферма колхоза «Знамя».
Видимо, секретарь согласился с Платоном, одобрил намерение засеять приферменные участки пшеницей и сейчас не станет отменять свое указание. Возможно, для него важнее показатели по зерновым, чем по животноводству.
Еремей Карпович вошел в приемную неуверенно, даже робко.
— Я заведующий фермой колхоза «Знамя», хотел поговорить с секретарем… — сказал он курносенькой девушке с круглым личиком.
— Сейчас секретарь освободится, — дружелюбно ответила она.
Из кабинета секретаря вышел посетитель — красный, распаренный, видимо чем-то расстроенный. Еремея Карповича это насторожило. Он вошел в кабинет, неуверенным шагом приблизился к секретарю и представился.
— Садитесь, — сказал секретарь. — Рассказывайте, что у вас.
Еремей Карпович подал исписанные, скрепленные ниткой странички из ученической тетради.
— Прошу прочитать.
— Лучше расскажите.
Старик довольно горячо стал излагать суть дела.
— Председатель колхоза Платон Еремеевич ваш сын? — спросил секретарь.
— Мой родной сын.
— Ну что же… Так и должно быть, для пользы можно и с сыном поспорить. А что вы сеете главным образом на своем участке?
— Кукурузу на корм и частично на зерно и на семена. Я начал сеять ее еще во время войны, когда находился со стадом в партизанском районе… Командир отряда дал мне свою книжку, учил, как выращивать кукурузу на наших землях и при нашем климате.
— Пригодилась, значит, брошюра?
— Еще как. Да он и сам кукурузой занимался в то время. Вроде свои опыты продолжал. Мы и поле удобряли, навозу у нас хватало…
— А как фамилия командира отряда? Вы помните?
— Харитонов, Владимир Харитонович.
— Правильно.
— Неужто вы!..
— А я вас сразу узнал. Вот мы и встретились. И опять по вопросу о вашей ферме. Видите, как в жизни бывает.
— Как же я вас сразу не признал?
— Ну… Тогда я бороду носил, помоложе был. Все-таки время прошло. А насчет участков фермы… Прямо скажу, придется вам, Еремей Карпович, потесниться. Вы тут в письме правильно указываете, что надо повышать урожайность за счет культуры земледелия, а не стремиться к расширению площадей. И к вам это относится. Сократите площадь и повышайте урожайность. Как и тогда, я помогу вам. В этом деле я разбираюсь? Правда?
— Истинная.
— Позаботимся о лучших сортах семян, обратим внимание на должный уход, удобрения, прополку — и дело пойдет. Так что ферма кормами будет обеспечена. Я собирался побывать в вашем колхозе позже, но раз такой случай… поехали.
Харитонов сел рядом с Еремеем Карповичем на заднем сиденье машины, и едва она тронулась, как шофер услышал:
— А помните, Еремей Карпович?..
Перевод М. Эделя
Одна судьба
Целую неделю собирался Залман Магарик навестить своего друга Тараса Зозулю. И ехать-то до Санжаровки, где жил товарищ, было всего каких-нибудь десять километров, а вот попробуй вырвись, когда сев на носу. И все же Залман бросил все дела, запряг в двуколку молодую чалую кобылку и покатил.
Было начало марта, и ранняя весна уже вовсю хозяйничала на земле. Снег кое-где сошел, тут и там проклевывались темные проталины.
Дорогу развезло. В колеи и в глубокие отпечатки конских копыт натекла талая вода, колеса подпрыгивающей на ухабах двуколки разбрызгивали ее во все стороны.
Не успел Залман проехать и двух километров, как начал накрапывать небольшой дождь. Теплый мартовский ветер относил в сторону его легкие струйки и разъедал и без того пожухлый и местами осевший ноздреватый снег на раскинувшихся вдоль дороги полях…
Точно в такие дни, вспомнил Залман, его рота, истекая кровью, самоотверженно удерживала свои укрепленные позиции. Днем и ночью не стихал огонь противника, один за другим гибли его товарищи… Вражеское кольцо все сжималось, и наконец после тяжелых боев горсточка оставшихся в живых получила приказ прорваться сквозь окружение и присоединиться к своим.
И вот темной, безлунной ночью, когда остатки истомленной многодневными боями роты делали отчаянные попытки пробиться из окружения, Залман вдруг почувствовал, как его что-то обожгло. Он зажал рукой раненое плечо, но тут вторая пуля ужалила Залмана и он потерял сознание. Очнулся он в полевом госпитале и был поражен, увидев на соседней койке Тараса, который перевязал его и вдвоем с товарищем вынес с поля боя. Голова солдата была туго забинтована. Как в неясном, затуманенном сне вспомнилось Залману, что этот боец отдал ему последний глоток воды из походной фляги, когда он, Залман, изнемогал от потери крови и от невыносимой, иссушающей жажды.
— Куда девались ребята из нашей роты? — спросил Залман у Тараса.
В ответ он услышал только протяжный стон и невнятное бормотание тяжелораненого. А через несколько минут два санитара подкатили коляску и куда-то его увезли. Наутро Магарик узнал от палатной сестры, что соседу по койке сделали операцию и переливание крови и что он чувствует себя значительно лучше.
Вскоре Залмана отправили в тыловой госпиталь, и ему так ничего и не удалось узнать о своих боевых товарищах, которые спасли ему жизнь, и о других бойцах, вышедших вместе с ним из окружения.
Поправившись, Залман снова ушел на фронт, незадолго до окончания войны был вторично ранен, и воевать ему больше не пришлось.
Выйдя из госпиталя уже после окончания войны, Залман вернулся в свой полуразрушенный поселок, где застал в живых свою мать Двойру и еще несколько семей, которым удалось вовремя эвакуироваться, а потом вернуться домой.
На пороге дома ему бросилась на шею мать и заголосила, обливаясь слезами:
— Какой ангел принес тебя, мой дорогой? Я уже все глаза выплакала, тебя дожидаючись!
И заботливо, будто про сына, тут же спросила про Тараса, о котором давно уже знала она из писем Залмана.
— А где твой спаситель? Я каждый день благословляю его, и если только есть бог на свете, я верю, что мои молитвы дошли до него и что он защитил Тараса от всех напастей, как защитил и сберег тебя, мой сын, прислушавшись к моим материнским мольбам.
Повсюду Залман справлялся о Тарасе, но так и не смог узнать, где он сейчас, что с ним. Так прошел год и второй в напрасных поисках.
Но вот как-то раз на районном совещании бригадиров в битком набитом зале мелькнуло перед глазами Залмана знакомое лицо, и, словно раненая птица крыльями, взмахнул Залман руками и, не чуя под собою пог, рванулся к тому, кого разыскивал так долго и так тщетно:
— Браток!.. Зозуля!.. Товарищ!..
