Абдурахман Абсалямов - Вечный человек
По окончании проверки, уже в сорок втором бараке Смердов удовлетворенно сказал Назимову:
— У меня нет претензий. Уверен, что «Деревянная» бригада не подведет в бою.
Концерт
И охрана лагеря и более высокое фашистское начальство знало, какую непримиримую ненависть питают к ним узники Бухенвальда. Гитлеровцы не сомневались в том, что лагерники отнюдь не настроены к тому, чтобы безропотно умереть, когда будет отдан приказ о массовом их уничтожении. Надо было как-то запугать пленников фашизма, подавить в них волю к сопротивлению. В один из дней в Бухенвальд поступил личный приказ оберпалача Гиммлера о повешении на самых видных местах в лагере пятнадцати узников, якобы членов подпольной организации. Что это была за организация, какие она цели ставила — об этом ничего не было сказано в приказе.
И вот пятнадцать патриотов, пятнадцать сынов различных народов, еще вчера всеми помыслами стремившиеся к свободе, засыпавшие в последнюю ночь со счастливыми улыбками в предвидении скорого свидания с близкими, — должны были умереть. Утром их схватили и, ничего не объяснив, бросили в карцер. А на закате солнца все пятнадцать были подведены к передвижным виселицам. Да, их казнили на закате солнца, — должно быть, палачи считали, что так будет эффектнее, сильнее подействует на психику всех заключенных.
Но результат получился обратный.
— Товарищи, не падайте духом! Выше держите головы! Свобода идет с востока! Гитлеру и фашизму скоро конец!
Кто из пятнадцати, стоя с петлей на шее, успел выкрикнуть эти пламенные слова? На каком языке?.. Русские, французы, немцы, поляки, чехи — все уверяли, что крикнул именно их соотечественник. И летучие эти слова на всех языках передавались потом по всему лагерю.
Гитлеровцы просчитались и на этот раз. Казнь невинных людей не запугала узников, но пробудила в них еще больший гнев к палачам. Немецкие коммунисты досконально узнали, что Гиммлер приказал казнить первых попавшихся, по усмотрению лагерного начальства, только бы терроризовать остальных заключенных. Агитаторы подпольной организации разнесли эти сведения по всем баракам. Каждая их беседа заканчивалась призывом:
— С фашизмом надо бороться, не щадя своих сил и жизни. Пусть никто не останется в стороне от этой борьбы! Иначе гитлеровцы истребят лучшую часть человечества, а остальных превратят в своих рабов.
Агитаторы еще не призывали к массовому восстанию. Для этого не настала минута. Но явно намекали, что следует ожидать решающих событий. Остальное договаривали сами узники:
— Если будем сидеть сложа руки, завтра и нас вздернут на виселицу. Броситься бы всем сразу на колючую проволоку — и ничего с нами не смогут сделать. Всех не перебьют.
Агитаторы докладывали своим руководителям о боевом настроении узников. «Интернациональный центр» отмечал высокую солидарность заключенных. За последнее время не было ни одного случая раздора, братские чувства роднили заключенных всех национальностей.
Сведения, поступавшие от русских агитаторов, сосредоточивались у Симагина.
— Это хорошо, что в людях ярче разгорелась ненависть к палачам, — удовлетворенно говорил Николай Симагин. — Надо этот огонь раздувать в пламя пожара.
Приближался праздник Советской Армии. Руководители «Русского центра» задались новой мыслью: что, если отметить этот день настоящим большим концертом? В лагере немало профессиональных артистов, музыкантов, певцов и поэтов. Каждый с радостью согласился бы участвовать в концерте. Надо лишь раздобыть некоторое количество продуктов, чтобы подкрепить исполнителей перед их выступлением. Ну конечно, придется как следует продумать и организовать охрану концерта. Впрочем, последнее — дело привычное. С продуктами — труднее.
У «Русского военно-политического центра» имелся некоторый запас продовольствия. Но это был неприкосновенный запас, с большим трудом созданный на непредвиденный случай. Нельзя было притронуться к этому запасу. Решили обратиться к самим узникам. Они-то уж найдут способ поддержать силы своих артистов.
Концерты в Бухенвальде не являлись чем-то невиданным. В общих бараках или в заброшенных пустых сараях иногда проводились выступления по программе, разрешенной лагерным начальством. Немало известных французских, венгерских, итальянских, польских, испанских исполнителей были обречены фашистами отбывать наказание в Бухенвальде. Артисты-профессионалы, как правило, не отказывались выступать.
Но концерт, посвященный двадцать седьмой годовщине Советской Армии, — совсем иное дело. Политическая окраска всей программы будет слишком очевидна. И все же решено было провести концерт.
Чтобы разместить как можно больше зрителей, наметили самое просторное здание, доступное для использования: прачечную. Из длинных гладильных столов и прилавков соорудили сцену. Простыни эсэсовцев, принесенные в стирку, пригодились для занавеса.
Понадобилась усиленная охрана «концертного зала». «Русский военно-политический центр» выделил для этого крупные «военные силы». На всех улицах, перекрестках, на площади были выставлены скрытые посты. В случае опасности постовые должны были передать «по цепочке» сложную серию сигналов. И тогда устроителям концерта предстояло распустить зрителей или дать отпор эсэсовской облаве.
…Зал переполнен, яблоку негде упасть. Взгляды всех прикованы к сцене. Казалось, занавес скрывает что-то таинственное, чудесное.
Где-то в глубине сцены глухо прозвучал гонг. Наскоро сшитый занавес плавно раздвинулся. И в ту же минуту зал не удержался от возгласов удивления и восторга. На сцене выстроились бойцы Советской Армии! Все в защитно-зеленых гимнастерках, туго перетянутых ремнями, а главное — в пилотках с красными звездочками!
Оцепеневший зал вдруг разразился бурей аплодисментов. Все вскочили с мест, продолжая хлопать в ладоши. Казалось, сейчас рухнет потолок или из рам со звоном посыплются стекла.
Но вот установилась тишина. Со сцены с величавой мелодичностью, присущей только солдатским хорам, поплыла песня «От края и до края» из оперы «Тихий Дон».
Песню эту русские зрители и у себя дома не могут слушать без волнения. А здесь, в фашистской неволе, мелодия проникла в самое сердце.
В зрительном зале плечом к плечу с советскими людьми сидели лагерники многих национальностей. Они не понимали слов русской песни, но мелодия глубоко трогала их — лица всех слушателей светились грустной задумчивостью.
Но вот гармонист растянул мехи, и грянула «Калинка». На сцену вылетели русские плясуны. Зрители, захваченные бурным ритмом танца, прихлопывали и притопывали в такт музыке.
Когда танцоры так же стремительно исчезли за кулисами, в зале поднялось что-то невообразимое: аплодисменты, крики «бис», «браво», топот ног. Исполнители выходили второй раз, третий… плясали до полного изнеможения.
— Чего ты так кричишь и топаешь? — со смехом спрашивал одного из зрителей сосед. — Артистов-то подкормил, хлебушком с ними поделился?
— А как же, — последовал ответ, — Мы всем бараком сложились.
Потом на сцену вышел рослый советский боец. Подождав, пока в зале стихнет шум, звучным голосом объявил:
— Я прочту стихотворение Владимира Маяковского «Советский паспорт»… — Помолчав, повторил свое объявление на немецком и французском языках.
Умелый чтец постепенно овладевал вниманием зала. Все как один подались к сцене, откуда звучали строки поэта-трибуна. Лица посуровели. Казалось, каждый русский слушатель хотел сказать: «Товарищ, дай мне этот паспорт! Дай хотя бы подержать в руках!» В глазах людей зажглись новые огоньки: это были отблески надежды, решимости, готовности к борьбе. Ответное чувство зрителей было настолько сильным, что крикни чтец: «К оружию, товарищи, вперед на ограждения!» — и все, не раздумывая, бросились бы из зала.
И опять звучали советские песни, опять вихрем носились танцоры. Лагерный поэт читал свои стихи, написанные в самом Бухенвальде. Большинство из них уже было знакомо узникам, наиболее удачные строки передавались из уст в уста. Но самого поэта видели впервые. Гром аплодисментов был наградой ему за стихи, в которых лагерники узнавали собственные мысли и чувства.
— Молодец, поэт! — неслось из зала.
Назимов надеялся увидеть среди артистов и своего земляка Сабира, ведь он так любил песню. Нет, не появлялся Сабир. Он, дрожа от холода, стоял на посту, напряженно вглядывался в темноту. Такова уж судьба бойца — он охраняет покой и отдых других.
В конце вечера на сцене появился забавник и скоморох — любимец русских узников, известный под кличкой «дяди Яши». Он был облачен в клоунский наряд. Его прибаутки всегда до слез смешили слушателей. Но сегодня байки «дяди Яши» были особенно забористы, в них угадывалась острая сатира на гитлеровцев. Еще никогда не смеялись заключенные так весело и громко, как сегодня, словно забыв, что они находятся в страшном Бухенвальде, за колючей проволокой, что фашистские палачи угрожают им мучительной смертью. Но в этом смехе слышалась и угроза палачам.
