Михаил Алексеев - Наследники
Заметив недоуменный взгляд Шелушенкова, Федор Илларионович спохватился и сказал:
— Прошу вас к столу. Если не возражаете, поужинаем вместе. Заодно и потолкуем. Тут у меня кое-какие московские закуски…
3Узнав о том, что намечается проверка частей Дальнего Севера, полковник Пустынин попросил начальника управления включить и его в состав инспекторской группы, которая должна была выехать из Москвы на три-четыре месяца.
— Это будет моя первая серьезная командировка. Я очень просил бы вас, товарищ генерал…
— Хорошо. Поедете!
— Слушаюсь!
Федору Илларионовичу действительно очень хотелось поработать непосредственно в войсках дальнего гарнизона: тогда бы его поменьше упрекали как «вечного студента», доучившегося до… пенсии. Была и другая причина, побудившая Пустынина обратиться к начальнику с такой просьбой. Где-то в глубине его души пряталось желание новой встречи с генералом Чеботаревым, встречи, в которой они бы поменялись ролями и Пустынин оказался бы некоторым образом старшим. Вот тогда можно было бы поговорить с Чеботаревым по-иному… Сейчас такая возможность представилась.
Правда, Пустынина немного беспокоило, что на этот раз он, пожалуй, не сможет избежать и другой встречи, куда менее желательной: встречи с полковником Лелюхом, по всей вероятности, с тем самым Лелюхом, бывшим лейтенантом, которого осудили в сорок втором году. «Очевидно, отличился в бою. Искупил свое преступление. Его и реабилитировали!» — решил Пустынин. Свидание с таким человеком, конечно, было не из приятных. Однако, взвесив все «за» и «против», Федор Илларионович пришел к окончательному решению — ехать! Даже то, что его сильно тревожило вначале, поразмыслив, он обратил в лишний аргумент в пользу принятого им решения. В самом деле, зачем ему бояться этой встречи? Ведь годы стерли то, что произошло между ними, и едва ли кому-нибудь придет на ум «копаться в старом белье». Это во-первых. А во-вторых, Лелюх должен же знать, что он, Пустынин, предпринимая тот шаг, руководствовался вовсе не корыстными соображениями. Ведь и суд признал лейтенанта виновным. Очень хорошо, разумеется, что офицер отбыл наказание и остался жив и вот теперь командует полком. Это доказывает только, что нередко самые крутые дисциплинарные меры воздействия на человека являются единственно правильными и в высшей степени благотворными для него.
«Как инспектирующий, я буду соблюдать строжайшую официальность и объективность. Объективность прежде всего!» — предупредил себя Федор Илларионович, чувствуя, что все в нем поднимается против Лелюха, словно бы не он, Пустынин, причинил Лелюху большую неприятность в жизни, а, наоборот, Лелюх — Пустынину. Бывает такое: напакостит человек ближнему своему, а потом его же и считает виноватым перед собою хотя бы уже тем, что является живым свидетелем той пакости и вечным укором совести. И начинает этот человек думать о своем ближнем: «Хоть бы уехал, что ли, куда-нибудь, только бы не видеть и не слышать мне его!»
До того дня, как Федор Илларионович узнал, что Лелюх жив и командует полком, он редко вспоминал о нем. Его беспокоило лишь одно: Любаша. А после встречи с генералом Чеботаревым, от которого он впервые узнал о Лелюхе, прибавилось и другое, и ничего с этим нельзя было поделать. Пустынин ненавидел теперь не только Любашу, но и Лелюха.
4Обо всем этом Федор Илларионович много думал и в Москве, перед отъездом, и в пути, на борту самолета, и в штабе округа, и вчера, толкуя с Шелушенковым, и сегодня во время официальной и подчеркнуто корректной беседы с генералом Чеботаревым, и вот сейчас, когда машина направлялась в полк Лелюха. Мысленно Федор Илларионович уже прорепетировал свое поведение в штабе Лелюха и наизусть знал слова, которые он в первые минуты скажет командиру полка. Положение инспектирующего давало Пустынину известное преимущество. Во всяком случае, он понимал, что не в интересах командира полка обострять обстановку, и все-таки очень волновался. Он пробовал заговорить с Шелушенковым, но из этого ничего не получалось, так как майор тоже — правда, по иной причине — испытывал большое волнение. Потом полковник замолчал и уже не открывал рта, пока машина не подкатила к штабу.
Едва Пустынин вылез из кабины, где-то рядом раздался громкий, немного простуженный голос…
— Товарищи офицеры!..
— Вольно, вольно, — как-то механически вырвалось у Пустынина, и, протягивая руку стоявшему перед ним низкорослому человеку, он никак не мог взглянуть ему в лицо. И быстро сказал, направляясь в открытую дежурным офицером дверь барака:
— Пройдемте в ваш кабинет, полковник.
— Прошу!
Федор Илларионович так же рефлекторно отдал честь знамени, возле которого застыл часовой.
Мимо часового пробежал, на одно лишь мгновение скользнув по его лицу коротким взглядом, Шелушенков.
Этого мгновения было вполне достаточно, чтобы майор узнал в часовом рядового Громоздкина.
Прошли, направляясь в кабинет начальника штаба, остальные офицеры инспектирующей группы.
И опять стало тихо.
Перед Селиваном на стене играл зайчик, отброшенный золотым венчиком знамени, хранившегося в плотном брезентовом чехле.
Пустынин, сопровождаемый Лелюхом, вошел в служебный кабинет командира полка.
— Прошу, товарищ полковник, садиться.
Благодарю вас, — сказал Пустынин и, первый раз взглянув в глаза Лелюха, решил не подавать виду, что знает его и что они вообще когда-либо встречались. Принятию этого решения способствовало то, что по глазам командира полка, сосредоточенно-спокойным, не видно было, что он узнал Пустынина.
— Надеюсь, вы предупреждены о цели моего приезда? — сказал Пустынин, вынимая из внутреннего кармана кителя документы.
— Так точно. Предупрежден, — ответил Лелюх.
— Очень хорошо. Тогда ближе, как говорится, к делу. Я хотел бы прежде всего проинформировать вас, как мы мыслим себе нашу работу.
— Слушаю вас.
5Больше месяца инспекторская группа полковника Пустынина провела в полку Лелюха. Тщательная проверка боевой и политической подготовки личного состава части велась по всем подразделениям, причем проверке подвергались все офицеры и солдаты, за малым исключением. Для этого из членов комиссии составили несколько подгрупп: одни проверяли огневую подготовку, другие — тактическую и тактико-строевую, третьи — физическую, четвертые — знание и содержание оружия и боевой техники. Сам Пустынин изучал главным образом состояние воинской дисциплины.
Деятельное участие в инспектировании принял и майор Шелушенков, который был приятно удивлен тем, что во всех подразделениях его встречали приветливо — так встречают однополчане только старого своего сослуживца. Даже лейтенант Ершов с силой пожал ему руку. Может быть, причиной тому было отходчивое русское сердце, способное простить со временем человеку и более тяжкий грех.
Проверяя политическую подготовку, Шелушенков не задавал каверзных вопросов, рассчитанных на «поражение», и искренне радовался, когда солдаты показывали отличные и хорошие знания материала. К концу дня он приходил на доклад к полковнику Пустынину и говорил с неподдельным воодушевлением:
— Удивительно, Федор Илларионович! Даже в транспортной роте стопроцентная успеваемость по политподготовке!
— Понимаю ваш энтузиазм, Алексей Дмитриевич, — сказал ему однажды Пустынин. — Вы патриот полка. А совсем недавно имели самое непосредственное касательство к политическому воспитанию личного состава этой части. И вас, естественно, не может не радовать тот факт, что ваши усилия принесли известные плоды.
Шелушенков, насторожившись, молча наблюдал за полковником, стараясь отгадать, не скрывается ли за его словами подвоха. Уж не подозревает ли Пустынин наличие каких-то тайных мотивов, вызвавших такой душевный подъем у него, Шелушенкова?.. Конечно, ему очень хотелось бы убедить товарищей из Москвы, что он отличный политработник, и если ему пришлось покинуть полк, то только потому, что они не сработались с замполитом Климовым. Но разве есть что-нибудь предосудительное в этом желании?..
Майор осторожно предложил:
— Завтра я буду проверять третью роту. Может быть, вы, Федор Илларионович, поприсутствуете?
Пустынин понимающе посмотрел на Шелушенкова.
— Нет, не могу, Алексей Дмитриевич. Да и незачем! Я полностью доверяю вам и моим московским коллегам.
И Шелушенков успокоился.
6После того как инспектирующие закончили свою работу, Пустынин пришел к Лелюху и сказал:
— Ну-с, полковник, кажется, все! Перед тем как уехать на доклад к генералу, считаю долгом от себя лично и от имени товарищей поблагодарить вас за содействие, которое вы оказали нам. О результатах проверки вы узнаете из моего сообщения на совещании в штабе армии, а также из письменного отчета.
