Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец
Джек сделал движение к сирени, но Татьяна удержала его:
— Не ходи туда, не ходи… Я боюсь…
— Чего же бояться-то? Если там кто-нибудь ходит, то я его сейчас…
— А если он тебя… Подожди… Я хочу сказать тебе один секрет. Ты знаешь, я послала…
— Сейчас, Таня, погоди! — закричал Джек громко. — Я сперва посмотрю… Не должно быть врагов у коммуны…
Как раз в этот момент пухлый желтый огонь показался в темных кустах. Затем был грохот выстрела и сильный толчок. На этом оборвалось сознание Татьяны и Джека.
Ружье, очевидно, было заряжено волчьей картечью, иначе выстрел не уложил бы сразу двоих.
Они упали рядом, держась за руки.
Говорит Москва
Редактор перебирал последние телеграммы из провинции и вдруг как-то наморщился, вскочил с места и вынул одну телеграмму из пачки остальных. Потер лоб, прошелся по комнате, не зная, что делать. Потом быстро подбежал к телефону, взялся за трубку. Назвал номер, все еще глядя на телеграмму.
— Попросите к телефону товарища Летнего.
— Я вас слушаю.
— Беда, Егор. Ведь убили Восьмеркина. И жену его убили. Сейчас телеграмма пришла. Приезжай.
Через полчаса Летний вошел в кабинет редактора. Тот сидел уже над рукописью и молча протянул ему бумажку.
— Чертовщина! — сказал Летний и пригорюнился. — И не поймешь, в чем дело. Кто убил? Почему сразу двоих?
Редактор произнес совершенно твердо:
— Тебе придется поехать туда, Егор. Подшефный колхоз, большое несчастье. Надо вокруг этой истории движение поднять, весь район всколыхнуть… Расследовать придется все сверху донизу. Мы тебя от газеты уполномочим. С властями свяжешься, с партийными органами. Будешь каждый день нам телеграфировать. Когда выехать можешь?
— Завтра могу.
— Завтра так завтра. На похороны все равно не поспеешь. Телеграмме этой три дня.
Немного помолчали.
— А как объясняешь эту историю? — спросил редактор.
— Да как объяснить? Ячейка у них молодая, неопытная, проглядела, что вокруг делается. А борьба сейчас обострилась, сам знаешь. Мы ведь его еще весной предупреждали, что беда может быть.
— Как же, помню.
— А жалко Восьмеркина, — сказал Летний душевно. — Хороший из него работник вышел, квалифицированный, смелый. Решительный он был, на половину не шел. Он мне рассказывал, как за одну ночь колхозником сделался.
— Надо им послать что-нибудь в коммуну. Он тут весной о динамо говорил.
— Достали они динамо.
— Инкубатор, может быть?
— Есть у них инкубатор. Сами сделали.
— Тогда узнай на месте, что требуется, и напиши. Мы вышлем. Ты их как следует там подбодри.
— Это уж конечно. Постараюсь.
— А телеграмму я завтра в газете даю. Сделаю примечание, что выслали специального корреспондента.
Весь следующий день Летний бегал по делам, связанным с отъездом.
Он получил аванс на поездку, накупил книг, карандашей, тетрадей. Специально ребятам на новые галстуки достал большой кусок красной материи.
Но все эти хлопоты, такие приятные обыкновенно, сейчас не радовали его. Все время мысль писателя возвращалась к Джеку, к энергичному, неунывающему Яшке, каким он видел его в коммуне и в Москве. Летний как-то не представлял себе, что Восьмеркина уже нет в «Новой Америке». Кто теперь там бьет в гонг по утрам, разводит горячку, строит новые планы? Разве такую утрату легко заменить? Конечно, нет. И писатель больше всего рассчитывал на свою бодрость, которую он из Москвы привезет в коммуну.
Летний еще раз побывал у редактора, и они долго говорили о поездке. Вечером на вокзал сотрудник редакции привез целый ящик литературы и письмо от шефов в коммуну. Летний прочел письмо, спрятал его в карман и вошел в вагон. Он уложил тяжелый ящик под лавку и вышел погулять по платформе.
— Отчасти сама виновата. Колхозников часто убивают, — услышал он вдруг за своей спиной.
Летний обернулся. Произнес эту фразу человек средних лет, одетый по-дорожному. Даже сумочка была у него через плечо. Рядом с ним стоял другой человек, помоложе, и хорошо одетая женщина.
— Возвращайся скорей, Валентин, — говорила женщина. — Я буду очень скучать без тебя.
— А если обо мне зайдет разговор, — сказал другой человек, помоложе, — то ты соври, что я уехал на Кавказ и оттуда не пишу. Ты там надолго думаешь задержаться?
— Нет, больше дня не пробуду. Что мне там делать?
Разговор перестал интересовать Летнего, и писатель вошел в вагон. Поезд скоро тронулся. Поплыли фонари по платформе, и квадрат окна то наливался ярким светом, то потухал, сливаясь со стеной. В отделение кто-то вошел. Летний сейчас же узнал человека, который ехал куда-то на один день.
Человек занялся своими чемоданами. Их было два, и они были велики. Редко берут столько вещей на один день. Человек легко поднял чемоданы кверху и уложил их на полку. Потом закурил папиросу и обратился к Летнему:
— Далеко едете?
— Далеко. За Волгу.
— Ага, значит, нам по пути. Я тоже еду в один заволжский колхоз. У меня несчастье: сестру-колхозницу кулаки убили. Сегодня в газетах было.
— Да, читал, — сказал Летний, не подавая виду, что история эта так хорошо известна ему. — Ужасный случай. Только ведь вы на похороны не поспеете. Кажется, много дней уж прошло.
— Разумеется, я опоздал. Но я и не стремлюсь попасть на похороны. У меня другие намерения.
— Какие же могут быть другие намерения в таких случаях?
Кацауров замялся.
— Как вам сказать… Мне хотелось бы забрать в коммуне кое-какие вещи. Наследство, если можно так выразиться. Я и чемоданы с собой нарочно захватил. — Он поднял глаза к потолку. — Они пустые…
— На какое же наследство вы рассчитываете? — спросил Летний чуть-чуть насмешливо.
Кацауров не заметил иронии и ответил деловым тоном:
— О, конечно, сущие пустяки… Не дом, не сад и не аллея. Когда-то вместе с сестрой жил наш покойный отец. После него остались белье, мелочи, книги. Там есть замечательный английский глобус с часовым механизмом, китайский гонг, виды тропиков, карты. Наш отец был моряком дальнего плавания, у меня есть младший брат. Я думаю, что мы, как сыновья, имеем право получить вещи покойного отца. Я уже советовался с юрисконсультом. Почему эти вещи должны отойти к коммуне? Там есть приличная английская библиотека. Вряд ли эти книги пригодятся колхозникам. Значит, я могу взять их.
Летний задумался. Он вспомнил рассказы Джека о том, с каким интересом слушали коммунары описания путешествий капитана Кука по теплым морям. Писателю захотелось сейчас же сказать своему спутнику, что английские книги все-таки нашли себе применение в коммуне, так же как и глобус и китайский гонг. Но Летний промолчал. Он вспомнил, что Джек умер и теперь некому переводить путешествия. Разговор сам собой прекратился.
Писателю неприятно было разговаривать с Кацауровым, историю которого когда-то рассказывал Джек. Летний знал, что братья плохо относились к Татьяне. Они вспомнили о ней только теперь, когда она умерла.
Неприятное чувство к Кацаурову сохранялось у Летнего всю дорогу. Писатель читал газеты и отвечал на вопросы односложно. Видимо, Кацауров понял, что Летний сознательно избегает его, и тоже умолк. Только за час до выхода из вагона разговор завязался опять.
Кацауров уже снял свои огромные чемоданы с верхней полки и надел калоши.
Летний спросил:
— А вы как думаете до коммуны добраться: пешком или лошадь возьмете?
— Конечно, думаю нанять какую-нибудь клячонку.
— Тогда мы можем поехать вместе.
Кацауров посмотрел на Летнего с любопытством и сразу оживился:
— Как? Разве вы тоже туда едете?
— Да.
Кацауров испугался и замолчал. Он начал вспоминать, не сказал ли он чего-нибудь лишнего своему молчаливому спутнику. Потом решил, что надо узнать сначала, кто он такой.
— А вы там раньше бывали?
— Да, прошлую осень там был.
— И покойную сестру знали?
— Да, знал. Знал и ее мужа. Сейчас я послан в коммуну от газеты в связи с убийством.
Кацауров поднялся и заговорил дрожащим голосом:
— Странная, ужасная, печальная смерть. Бедной сестре не повезло в жизни. Мне ясна и причина, если хотите. Она была ни то и ни се, не наша и не ваша. И вот поплатилась.
— Я ничего не знаю о несчастье, кроме самого факта, — сказал Летний. — Но должен заметить, что сестра ваша хорошо работала в коммуне. Ее уважали как работницу. Мне даже кажется…
Летний остановился.
— Что вам кажется? — испуганно спросил Кацауров.
— Мне кажется, что ваш приезд в коммуну с этими пустыми чемоданами вряд ли вызовет там радость.
— О, я на это и не рассчитываю.
— Возможно даже, что выйдут неприятности.
![Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [Первое издание, 1930 г.]](/uploads/posts/books/135090/135090.jpg)