Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич

— Он в вашей кибитке сейчас в Шар-Даване. Сидит, беседует с матерью. Он мой командир… Церен разрешил мне догнать бандитов и спасти тебя. А мать просила привезти домой, если ты еще жива.

Кермен плакала, не решаясь довериться человеку, которого видела впервые.

Наконец сторону Шорвы в этом их споре приняла пожилая тетушка, укрывшая Кермен.

— А ты не врешь, что Церен Нохашкин у нас в хотоне? — не однажды спрашивала Кермен, уже сидя в санях.

— Знаешь, Кермен, — отважился на последнее Шорва. — Мне совсем не грех и клятву тебе дать… Ведьмы с тобой не такие уж и чужие.

— Сейчас ты начнешь рассказывать баечку о том, что все калмыки в конце концов родня.

Шорва вздохнул удрученно:

— Нет, Кермен!.. К сожалению, мы с тобой не родня.

— Было о чем жалеть!.. Если ты действительно хороший человек и привезешь меня домой, к матери, я не знаю, что сделаю для тебя и твоего командира. Ведь спасителя можно и поцеловать. Жаль, что я не сделала этого, когда тот парень оседлал для меня кобылу во дворе Бергяса.

— Свою ошибку ты можешь исправить сегодня же… Твой спаситель Церен ждет тебя. И тех вон, что едут за нами в санях связанными.

— Откуда тебе известно, что это тот самый Церен из хотона Чонос?

— Я друг Церена. И тоже из рода Чоносов. И зовут меня, между прочим, Шорва.

И это сообщение не удивило Кермен.

— Шорв, как Церенов, по степи много…

— Мне говорили, что Шорвой зовут твоего жениха, — со смутной надеждой на то, что Кермен наконец догадается, кто рядом с нею, намекнул парень.

Девушка на миг задумалась. Но тут же сказала печально, улыбнувшись:

— Мой нареченный, сказывали мне, мал ростом, конопат и заикается.

Усмехаясь нарисованному недобрым человеком портрету, Шорва осторожно спросил у девушки:

— А что, если я тот парень, за которого тебя, Кермен, сватали?

— Не верю! — упрямо твердила Кермен, украдкой поглядывая на Шорву.

— А если Церен подтвердит?

— Церен… Церен — это такой человек… Он не может сказать неправды.

Шорва понимал, что весь этот разговор не ко времени, но все-таки спросил девушку:

— Значит, у меня есть еще кое-какая надежда… на Церена, если он убедит тебя, что тот самый Шорва — я и есть.

— Да, — тихо отозвалась девушка, пряча лицо в воротник шубы… — Плохие слова о моем женихе я слышала от Бергясова сына… Я ненавидела его и не верила ни одному слову. Но сама себе дала клятву: если судьба спасет меня от супружества с Такой, то я выйду замуж за своего суженого, пусть он будет маленький росточком, конопатый, какой угодно! Лишь бы не Така.

Война уже ставила перед Цереном немало неразрешимых порой задач. Как быть? Какой выбор сделать, чтобы себя не опозорить и не подвести людей? Но сейчас задачка была потрудней всех прежних: Шорва привез Бориса. Вот он лежит связанный и сам просится под пулю, оскорбляя часового, кляня последними словами Советскую власть… Тут бы другой на месте Церена давно не выдержал. Влепил бы пулю по принципу: «Одним гадом меньше!» А как быть Церену?

Пленных решено было поскорее отправить в штаб полка в Черный Яр.

Церен знал, что там трибунал и наиболее отпетых врагов по законам военного времени навсегда убирают с пути. Но ему было жаль Бориса, слишком не сдержанного на злые слова да и на руку… Перед отправкой он хотел сказать Борису кое-что с глазу на глаз. В конечном счете, когда-то Борис выручил его от нелепой мобилизации в Грушовке. Да и брат же он Нине, брат! Офицер, а как плохо понимает, что война есть война и можно напороться даже на шальную пулю. А Борис просит себе не шальной…

Жидкова привели конвойные.

— Ну, здравствуй, Церен! — первым заговорил Борис, заискивающе глядя ему в глаза.

— Здравствуйте, Борис Николаевич, — ответил Церен, не приняв протянутой руки шурина. — Присядем, нам есть о чем поговорить.

— Да, есть, — как-то по-глупому улыбаясь, словно на гулянии, торопливо согласился Борис. — Я все это время ждал встречи, чтобы сообщить тебе весть: у тебя сын!.. Поздравляю! Скоро уже шесть месяцев!.. Твоя копия, только глаза голубые, как у Нины.

— Долго же вы везли мне эту весть! — горько усмехнулся Церен. — Долго и слишком уж не прямыми дорогами…

— Война! — повел плечами Борис. — Всякому свое… Разве ты не рад такой вести?

— Рад… Но и горя много вокруг!.. Напрасной крови потоки.

Борис побледнел, уставясь в пол. Он понял: Церена не купишь даже ценой такого радостного известия. Отвечать за свой кровавый разгул придется. Даже перед бывшим батраком.

— Как назвали мальчика? — спросил Церен, думая в эти минуты неотступно о том, что сейчас делается на хуторе Жидковых.

— Ребенок пока без имени! Чудачка Нина! Уперлась, говорит: без отца не могу дать имя сыну. Вот как в нашей семье уважают тебя, Церен, — усмехнувшись, ответил Борис.

— Ладно, Борис Николаевич, насчет уважения ко мне в вашей семье я и сам кое-что знаю. Сейчас нам нужно развязать, как вы сами понимаете, тугой узелок.

— Отпусти меня, Церен! — попросил Борис. — Ради Нины. Наконец ради сына отпусти! А?.. Я понимаю: тебя, Церен, ждет наказание! И суровое! В любой армии должна быть дисциплина, но не можешь же ты?.. Не можешь! — проговорил он с нажимом. — Расстрелять меня.

Церен глядел на него подавленно.

— Не могу, Борис Николаевич!.. Ни расстрелять вас не могу, ни устроить вам побег… Лучшее, что смогу, — отправить в Черный Яр…

— Ты шутишь, Церен? — глаза Бориса округлились. — Отправить в Черный Яр — это значит под трибунал! Вместе с Такой?! Нет, Церен, ты еще раз хорошенько подумай: ну разве я достоин одной судьбы с этим ублюдком?

— Может, и не расстреляют… Искупите вину, вернетесь чистым, — тихо, но уверенно говорил Церен, будто упрашивая. — А то ведь и службу могут предложить… В Красной Армии много бывших офицеров.

— Ты издеваешься надо мной! — фальцетом вскричал Жидков. — Кто же за меня там заступится, в трибунале?.. Узнают о Шар-Даване — и в расход!

— Зачем вам нужно было убивать отца Кермен? — с глубокой горечью упрекнул Церен. — Что вам плохого сделал старик? Защищал свою дочь…

— Он твой родственник? — спросил Борис.

— Если угодно — родственник! Потому что я человек и он человек. Только зверь может поступить так — лишить жизни старика ни за что ни про что. Вы и сами это знаете.

Борис угрожающе наступал:

— За какого-то вшивого старика хочешь погубить близкого тебе человека? Ну, ладно! Руби голову шурину! Посмотрим, что ты скажешь сестренке! Не забывай: тебя она любит как мужчину, меня — как брата! Останется ли она с тобой, если узнает, что муж — убийца ее брата.

— Скажу Нине все, как было. — Церен решил на этом прекратить объяснение. — Я вас не убивал, а поступил по долгу… Прощайте, Борис Николаевич.

Часовой увел Бориса, а Церен все ходил по землянке, казнясь в противоречиях. «Может, я в самом деле поступил слишком по-казенному? А как нужно было? Как поступил бы Араши?.. Подумать только: что я теперь скажу Нине и ее родителям о нашей последней встрече с Борисом? Можно бы и выпустить его. Но освободи — Борис не остановится. Он просто озверел. А зверь, хвативший человечины, очень опасен. На него делают облаву всем обществом!»

В господском доме, несмотря на поздний час, горел свет. Церен быстро прошел через сад к флигелю. На двери висел замок, так знакомый со времен батрачества. Церен улыбнулся. Времени на побывку у него только день. Так и отпустили: «Посмотреть сына-первенца»… Заглянул в светящееся окно другой половины, где жила кухарка Жидковых, тетя Дуня.

Нина, распахнутая по-домашнему, в одном халате сидела на кровати тети Дуни и кормила младенца грудью.

— Здравствуйте! — выкрикнул Церен, рванув на себя рассохшиеся, загремевшие клямкой двери. Нина едва не уронила с коленей малыша.

— Сиреньчик! Родной! — бережно отложив ребенка поближе к подушке, обвила шею мужа теплыми руками. Не стыдясь присутствия тети Дуни, поцеловала, всхлипнув.