Василий Росляков - Мы вышли рано, до зари
— Отец, — сдержанно сказала Елена Борисовна, — ну куда ты спешишь?! И не сори, пожалуйста…
Кологрив смахнул на пол крошки и поднял голову.
— Мать, — сказал он, разгоряченный действием, — налей-ка нам еще по маленькой.
Саша посмотрел на Иннокентия Семеновича, и ему стало смешно. Он счастливо, по-детски рассмеялся.
— Тебе, брат, смешно, — сказал Кологрив, — а мне нет. Ты знаешь, — обратился он к Алексею Петровичу, — какое-то проклятье висит надо мной. Не могу насытиться.
— Да, — несмело пошутил Лобачев. — Трудно вас содержать…
— Поверите, Алексей Петрович, — поддержала Елена Борисовна, — вся зарплата уходит на еду.
Кологрив добродушно посмеялся над своим несчастьем.
Саша уже начал скучать, отказываться от всего, что предлагала ему вполголоса Анечка. Анечка говорила с Сашей вполголоса и немного краснела, потому что все время чувствовала, что за столом у них сидит Лобачев. Правда, Алексей Петрович был преподавателем, Сашиным отцом и вообще человеком семейным, но при всем этом молодым и довольно впечатляющим мужчиной. А молодые мужчины, даже и не очень впечатляющие, всегда почему-то беспокоят девушек своим присутствием. Видя все это, Алексей Петрович отпустил Сашу гулять. Тогда и Анечка ушла в свою комнату.
Разговор за столом шел о том о сем. Иннокентий Семенович ел уже спокойней, даже отвлекался от еды, чтобы вставить слово или замечание какое или чтобы пошипеть немного, то есть посмеяться. Елена Борисовна рассказывала о своем житье-бытье. И как бывает почти всегда в порядочных семьях, рассказывая гостю о своем житье-бытье, она слегка поругивала Кологрива, то поругивала, то как бы жаловалась на него. Когда Алексей Петрович несмело вступался за него, Елена Борисовна говорила еще настойчивей и решительней.
— Что вы, Алексей Петрович, — говорила Елена Борисовна, — вы просто не знаете его. Вы не глядите, что он вроде солидный, — ничего он не умеет, а главное — жить не умеет.
По словам Елены Борисовны выходило, что Иннокентий Семенович вовсе не умеет жить, ничего такого не добился, в то время как его товарищи сидят уже где-то высоко, имеют и то, и другое, и пятое, и десятое.
Иннокентий Семенович все отдает людям, взамен же ничего не получает, не умеет приспособиться, угодить начальству, показать себя с хорошей стороны там, где это нужно.
— А в результате, Алексей Петрович, — развела руками Елена Борисовна, — ни квартиры у нас, ни положения.
Лобачев уловил, однако, во всех этих жалобах и обличениях Елены Борисовны как бы второй план, как бы подтекст, означавший совершенно противоположное тому, что говорилось. Согласно этому подтексту выходило, что Иннокентий Семенович — человек бескорыстный, порядочный, не рвач и не карьерист, и, хотя мы не имеем ни квартиры, ни положения, слышалось в этом подтексте, все же мы честные и порядочные люди.
В том, что этот подтекст был на самом деле, убеждало и то, как отвечал на все эти обличения сам Кологрив. Он вертел смущенно головой, часто шипел, как бы давясь смехом, иногда даже смеялся в голос. Словом, вел себя так, как ведут себя люди, когда их не порицают, а хвалят.
Но жизнь есть жизнь.
За текстом вы увидели подтекст и уже довольны своим умом и проницательностью. А между тем это еще далеко не все. Вернитесь после этого снова к тексту и увидите, что и здесь есть своя правда, да еще какая правда.
Лобачев поглядывал на Елену Борисовну и невольно, понимая весь подтекст, снова и снова возвращался к прямому смыслу ее слов. Елена Борисовна сидела в ярком, хорошо отглаженном платье. Грудь ее держалась еще высоко, белая шея, и чистое лицо, и пышные волосы свидетельствовали о том, что ни отец Елены Борисовны, ни даже дед ее не пахали землю. Во всем облике Елены Борисовны, во всем екатерининском складе ее царственной фигуры угадывалась древняя белая кость. «Каким бы ни был подтекст, — думал про себя Лобачев, — а женщина эта имеет право на жалобы, ибо задумана была природой для другой жизни». Она задумана была по меньшей мере женой министра, ученого с мировым именем, видного дипломата, а может быть, и того больше. И поначалу так оно и складывалось, когда двадцатидевятилетний Иннокентий Кологрив, бывший чекист, взлетевший неожиданно высоко по служебной лестнице, женился на блистательной красавице Леночке Жарковской. Поначалу все так и складывалось, как было задумано природой. Через два года Иннокентий Семенович был еще повышен в должности, а еще через два года в судьбе Кологрива, а следовательно, и в судьбе Елены Борисовны, увы, произошли отклонения совсем в другую сторону. Слава богу, Иннокентий Семенович не был арестован, он был просто уволен с высокой службы и забыт там, наверху, навсегда. Пришлось начинать свой путь как бы сначала. Преподавал в одном из военно-морских училищ, работал в управлении Балтфлота и даже в Главпуре Военно-Морского Флота. Но что-то, видно, не совпадало в характере Кологрива с тем, что требовали от него обстоятельства для успешного продвижения по служебной лестнице. Не додержав несколько месяцев до пенсии, Иннокентия Семеновича уволили в запас. И это было вторым ударом в судьбе Кологрива и его семьи. И то, что судьба эта сложилась именно так, а не как-либо иначе, вернее, не так, как у бывших товарищей Иннокентия Семенович, стоявших сейчас высоко над ним, на всю жизнь и глубоко ранило Елену Борисовну. Та жизнь, к которой была предназначена Елена Борисовна, не состоялась и теперь уже — это стало абсолютно ясно — никогда не состоится. Вот почему не только подтекст, но и прямой текст речей Елены Борисовны содержал правду. И возможно, что прямой текст содержал этой правды больше, гораздо больше, чем благородный подтекст.
Лобачев слушал Елену Борисовну, из вежливости соглашался с ней, и, хотя шея ее была свежей, а вся она цветущей и внешне как бы счастливой женщиной, Алексею Петровичу было все же немножечко ее жалко.
После такого приятного и затянувшегося завтрака Иннокентий Семенович пригласил Лобачева пройтись по здешним местам, по излюбленному своему маршруту к Москве-реке и обратно. Алексей Петрович хватился Саши, но сына поблизости но оказалось. Тогда он вышел за калитку, где сразу начинались сосны, и углубился в этот сосновый лес.
Он прошел по одной тропинке, потом свернул на другую и за каким-то поворотом и спуском услышал голоса. Саша встретил Алексея Петровича чем-то взволнованный. В руках у него был жидкий букетик лесных цветов, в которых он, благодаря маме-биологу, уже понимал кое-какой толк. Был он не один, за его спиной стоял мальчик с удочкой.
— Папа, — восторженно сказал Саша, — мы нашли вот такое озеро, и там бьются вот такие щуки! — Он схватил Алексея Петровича и потащил вниз по спуску. — А у Стасика есть удочка и хлебная корочка.
Лобачеву ничего не оставалось, как посмотреть и на это озеро, и на этих щук, к тому же втайне он надеялся раз-другой забросить удочку в это озеро и попытать счастья. В этом Алексей Петрович не умел себе отказывать ни при каких обстоятельствах.
Тропинка привела их к забору из ржавых железных прутьев. Один прут был сдвинут и открывал в ограде проход, через который вела все та же лесная тропа. Они спустились по заросшему овражистому склону, и перед ними действительно открылось водное зеркало, опушенное густым лесом, и такое уютное, такое рыболовное, что у Лобачева сразу же забилось, заволновалось сердце. Только на мгновение он подумал об Иннокентии Семеновиче, но тут же забыл о нем, взял удочку, насадил хлебную крошку и, почти не дыша, забросил крючок в живую воду. Ребята насторожились, притихли. Поплавок качнулся, нырнул один раз, другой и пошел в сторону. Алексей Петрович подсек и стал подтягивать к берегу что-то живое, сопротивляющееся. Рыба! Да, это был сытый зеленовато-серый карпик.
— Я же говорил тебе! — воскликнул Саша и подал бидончик, наполненный водой.
Карпик стал плавать в бидоне, а ребята щупали его и взвизгивали. Потом Алексей Петрович выловил еще одного и еще одного. Карпикам было уже тесновато в бидоне, их было около десятка, когда Лобачев, уже освоившись с берегом, заметил в стороне, на небольшой плотнике, занятых каким-то своим делом рабочих. Они подавали Алексею Петровичу знаки, которых он не мог понять. Он их понял только тогда, когда за его спиной раздался тихий и очень благожелательный голос:
— Как успехи?
Лобачев оглянулся. Над ним стоял улыбающийся человек в сером плаще и в картузике.
— Здравствуйте, — сказал человек.
— Здравствуйте, — ответил Алексей Петрович.
— Клюет? — спросил человек.
— Вот посмотрите, — сказал Саша и поднял бидончик с карпами.
— Да, — сказал человек одобрительно. — Рыба тут есть. — И между прочим спросил: — Вы отсюда?
— Да, — ответил Алексей Петрович. — Отсюда. — Но кивнул в ту сторону, откуда они пришли.
