Иван Лепин - Двойное дно
— Я из райисполкома звоню, — ясным — с небольшой картавинкой — голосом сообщила она. — Ордера сегодня должны выдавать.
Ордер — дело важное, необычное. Михаил Михайлович даже обрадовался:
— Вот как! Желаю успеха, и без ордера не заявляйся!
Обычно же от звонков литсотрудницы Кузовлевой Гугляр морщится. То она задерживается на полдня — приболела, то работает дома над статьей, а приносит информацию или ничего не приносит, то очередь в парикмахерской пережидает. Гугляр даже подумывал положить этому конец, да посмотрел на Ингу с другой стороны. Она ведь в редакции одна из тех, кто не считается с личным временем в выходные. Где бы ни попросил побывать ее Гугляр в субботу или воскресенье — на празднике ли проводов зимы, на межвузовском смотре художественной самодеятельности, на городском книжном базаре, Инга принимала задание безотказно. Даже Шуклин, мужчина, иногда придумывал отговорки, а она, безмужняя женщина, имевшая к тому же сына-школьника, никогда не заставляла упрашивать себя. И ради такой преданности газете Михаил Михайлович вынужден был прощать Кузовлевой ее слабости.
Инга была на пять лет моложе Шуклина, учились же в университете они в одно время. Правда, она на очном, а он — на вечернем отделении. Но друг друга немножко знали — в основном по встречам на рабкоровских слетах. Позже, когда Шуклин перешел в многотиражку, а Кузовлева — в молодежную газету, они уже виделись чаще — на вечерах в Доме журналистов, на пресс-конференциях, на журналистской базе отдыха. Одно время Федор даже симпатизировал невысокой, щупленькой, всегда коротко подстриженной Инге. Но порвать с Натальей — у него и в мыслях этого не было.
Работали Инга с Шуклиным исправно, отдел их постоянно отмечали на летучках, редактор ставил в пример атмосферу доброжелательности и творчества в отделе. Гугляр при этом удовлетворенно мял подбородок: мол, знай наших. А размышляя наедине с самим собой, все-таки думал, что между его подчиненными существуют не только деловые отношения. Никогда Шуклин и Кузовлева не ссорились, не доносили друг на друга, на редакционных неофициальных вечеринках всегда сидели рядышком — с чего бы это? Нет, говорил себе Гугляр, меня, стреляного воробья, на мякине не проведешь! Что-то между ними существует. Ну, да аллах с ними, лишь бы это не отразилось на работе отдела.
И не только Гугляр не верил в чистые отношения Инги и Федора. Некоторые любознательные редакционные женщины даже пытались вызвать Кузовлеву на откровенность: что, мол, между вами? Скажи, мы никому не проболтаемся. А она только хохотала: «Честны мы с Шуклиным, как дети…»
Откровенно говорила Инга, а любознательные подмаргивали друг другу: ври, мол, давай побольше, ври…
8
Шуклин как раз выводил свою фамилию под рецензией, когда раздался телефонный звонок. Он снял трубку, прижал ее плечом к уху.
— Алло, Шуклин слушает.
— Добрый день, товарищ Шуклин.
— Добрый. Это кто?
— Ах, какой!.. — раздался хохоток. — Уже не узнает…
— Нелли?
— Она. Ну, как ты?
— Нормально. Вот рецензию закончил.
— А о вчерашней встрече во Дворце?
— Написал, — соврал Шуклин. — Небольшую информацию. За твоей подписью.
— А фамилию мою знаешь?
— Знаю. Лыхина.
— Ну даешь, Шуклин! — весело воскликнула Нелли Васильевна. — Хорошо, что тебе позвонила, а то бы опозорил ты меня на весь город. У меня ведь своя фамилия — Малых. — И уже тише, спокойней добавила: — С Колей мы были на разных фамилиях.
— Добро, я исправлю подпись.
— Когда появится информация?
— Скорее всего послезавтра, в среду. — А сам подумал: надо срочно, сейчас же ее написать.
— Я к тому, чтобы газету успеть купить.
— Не успеете — я выручу.
— Ну и прекрасно! А я волновалась. Федя… у тебя рядом никого там нет?
— Никого.
— Федя, приходи, как выйдет газета, а?
Шуклин замялся:
— Д-д-д… У нас тут собрание намечают, — сказал он первое, что пришло на ум. Честно говоря, он не хотел новой встречи: сколько веревку ни вить, а концу быть. Воскресенье девятого декабря не повторится!
— Собрание, Федя, переносится… Тебе плохо у меня было? Неинтересно?
— Нормально.
— Так я жду, Федя. В среду. В пять часов.
И положила трубку.
У Шуклина вывалилась из пальцев трехцветная ручка.
— Кажется, спектакль продолжается.
9
Ликующая Инга влетела, держа над головой белую бумажку.
— Ура, Теодор! (Она иногда в шутку так называла Федора.) Двухкомнатная квартира в руках! Прощай, коммуналка, прощайте, вредные соседи, прощай, общая кухня! Инга Кузовлева отныне будет жить отдельно.
Услышав голос Инги, зашел Михаил Михайлович. Прямо с порога протянул руку. Так, с протянутой рукой, и прошел через весь кабинет.
— Поздравляю, Инга!
— Спасибо, Михаил Михайлович.
— Надеюсь, на новоселье пригласишь?
— Еще бы! В пятницу буду переезжать.
— Теперь тебе есть где посвиданничать, — двусмысленно подморгнул Федору Гугляр.
— Само собой! — не растерялась Инга, — И первый кавалер — вы.
— Согласен. Но, может, есть и помоложе?
— Никаких помоложе! — рубанула Инга рукой с ордером.
— Ну-ну. Тогда с сегодняшнего дня я начинаю пить настойку из женьшеня.
Еще две минуты похохотали, подурачились, и Кузовлева серьезно сказала:
— Правда, Михаил Михайлович, приходите в пятницу, и ты, Федя, приходи. Тебя с Наумом я еще прошу помочь и шмотки перевезти. Идет?
— Идет, Инга. Ну, я очень рад за тебя. Устраивайся.
Гугляр ушел.
Инга принялась снимать шубу.
Шуклин взял в руки рабочий блокнот. А что его брать? В нем нет ни единой записи о вчерашней встрече с восьмиклассниками во Дворце машиностроителей. Придется писать по памяти.
Да что тут вспоминать! Все — перед глазами: и зал, заполненный учащимися, и ветеран Образцов с его рассказом о рабочем пути, и Севастьянов, и он сам, Шуклин, и памятные подарки…
— О! — воскликнул Федор. — Инга, ты знаешь, что мне вчера подарили?
— Где?
— Во Дворце машиностроителей.
— Сувенирный самовар.
— Не угадала.
— Поделку какую-нибудь.
— Мимо! Повесть «Паводок» хорошо тебе знакомого Василия Рябцева.
Инга скривилась, как от кислого яблока.
— Мы же с тобой, Федя, договорились не упоминать его имени.
Шуклин осекся. Действительно, он поступил сейчас бестактно. У Инги такое чудесное настроение, а он влез с этим Рябцевым.
Василий Рябцев — сорокатрехлетний литератор, автор двух повестей. Пока не член Союза писателей, но надеется, что после третьей-то книжки его примут непременно.
Ради этой третьей книги он оставил службу и живет теперь на иждивении жены. Но зато каждый день помногу пишет… По крайней мере, так он приятелям рассказывает. Надеется, что труд его со временем оценят достойно.
Внешне Рябцев — красавец. Чуть выше среднего роста, атлетически сложен, зубы белые, ровные, ироническая улыбка, лицо мужественное, на круглом подбородке — ямочка. И говорит — заслушаешься. Тут тебе и пословица-поговорка, и анекдотец, и свежее образное сравнение. А главное — самостоятельное суждение обо всем: о людях, о событиях, о книгах…
Все у Рябцева прекрасно, кроме души.
Душа у него с гнильцой. Шуклин судит об этом лишь по одному случаю, рассказанному Ингой, которой он верил, как себе. Но и одного случая хватает порой, чтобы судить о человеческой душе, если этот случай из ряда вон выходящий.
Лет двенадцать назад Рябцев работал в молодежной газете. Вместе с Ингой и ее будущим мужем Юрой Кузовлевым. Многие журналистки, комсомольские работницы области, с которыми по роду службы встречался Рябцев, были от него без ума. Какая внешность, как говорит, какие жесты! Киногерой — и только!
Рябцев, естественно, знал о притягательной силе своей личности, нередко пользовался этой силой — с разбором и без разбора.
Однажды доверилась ему и Инга…
Только однажды! Он приглашал ее потом часто и в ресторан, и к себе домой, но она была словно каменная и на все уговоры отвечала одинаково: «Все, Вася, один раз побаловалась — хватит. У меня жизнь впереди».
Время шло. У Инги складывались все более близкие отношения с ответственным секретарем Юрой Кузовлевым. Юра предложил ей вскоре выйти за него замуж.
Свадьба проходила в общежитии, где жили молодожены, — веселая, шумная, хоть и немноголюдная. Рябцев явился без жены, вел себя шумно — больше всех говорил за столом, рассказывал во всеуслышание сальные анекдоты о женихах и невестах. И чаще Юры танцевал с Ингой. Да еще цинично нашептывал ей на ухо: «Может, все-таки повторим ту ночку?» У нее была мысль врезать ему пощечину, да не хотелось портить веселую свадьбу.
Кузовлев и Рябцев продолжали после свадьбы дружить — Инга умолчала о пошлостях Василия. Может, подумала, его выпивка подпортила. К тому же и Рябцев в отношениях с ней стал более сдержанным и осмотрительным.
