Всеволод Иванов - Иприт
Вы можете понять теперь, что настроение команды баржи «Бунтующий Нил» было неважное. Сарнов не мог читать, и ничто на берегу его не интересовало. Может быть, этим объясняется то, что наши беглецы удачно влезли в заднюю баржу. Баржа была наполнена арбузами.
— Жри! — сказал Пашка милостиво Рокамболю.
Медведь начал жевать арбуз. В этот момент Сарнов получил радио, которое взволновало даже его тихую, от несчастной любви, душу.
«Слушайте… слушайте… всем… всем… Бежал опасный преступник… Нападение на милицию… Белобрысый матрос… На подбородке шрам… Сопровождает медведь… След теряется по направлению Волги… У камышей… Проходящим караванам судов, баржам и командам произвести обыск».
Сарнов осмотрел револьвер и дал сигнал рулевому задней баржи.
— У вас тихо?
— Тихо, — ответил голос.
И караван продолжал свой путь. В это время было действительно тихо, потому что рулевой лежал связанным, а Пашка Словохотов, скрутивший его, угощал теперь пленника ломтиками арбуза.
— История, — говорил он. — Влез я с Рокамболем в уголовщину. Нужно теперь в Ленинград ехать. Там есть своя братва — поручатся. А не то угодили мы шестью ногами прямо в контрреволюцию.
— У вас спокойно? — опять закричал голос Сарнова.
— Спокойно, — ответил Пашка.
— Не тот голос, — загремел механик и дал передней барже задний ход, для того чтобы заставить суда каравана сомкнуться и добраться самому таким образом до задней баржи.
— Адью, — закричал Пашка, бросаясь с медведем в воду.
Сарнов последовал за ним. Но счастье по-прежнему сопутствовало Словохотову, как приставшая собака.
У берега на длинных лыжах качался прекрасный гидроплан, очевидно только что спустившийся на воду.
Пашка не стал исследовать события, включил контакт — пропеллер заревел, и, подсаживая налету медведя, матрос взлетел, чиркнув лыжами воду, как стекло алмазом.
Сарнов оглянулся. Брошенный на произвол судьбы караван беспомощно вилял среди реки.
Сарнов вздохнул и пустился вплавь обратно к брошенной барже.
Через полчаса все радиостанции Союза получили подробное сообщение о побеге преступника, но самое подробное сообщение получила радиостанция Новой Земли. Оттуда мы и заимствовали материал для этой главы.
ГЛАВА 6
О Гамбурге, плавучих доках, Медхенштрассе, ИСПУГАННОМ ПРИЕЗЖЕМ ИЗ СССР и Гансе-Амалии Кюрре
Мы побывали уже с тобою в Лондоне, читатель, потом мы плыли с тобой в трюме парохода «Ботт», потом мы вернулись в Актюбинск и выяснили обстоятельства, которые принудили Павла Словохотова покинуть свою родину.
Теперь действие переходит в Гамбург.
Гамбург — второй по величине порт в мире. Сюда привозят океанские пароходы со всего света товары. Товары эти идут не на одну Германию: на территории порта, на его островах есть склады. Завезенные в эти склады товары не облагаются пошлиной. Товары здесь перегружаются, сортируются, иногда даже подвергаются переработке и отправляются дальше.
Германия может сказать про многие товары Гамбурга: «по усам текло, в рот не попало».
А какое море в Гамбурге? Там совсем нет моря. Гамбург стоит почти в ста верстах от моря, на реке Эльбе. Пароходы заходят в Гамбург. В гавани, при помощи шлюзов, глубина поддерживается всегда такая, что ее достаточно для самого крупного корабля. В Гамбурге всегда стоит целая толпа пароходов. Дым от этих пароходов стоит над рейдом низкой тучей. Пароходов много, но есть и парусники — особенные парусники из стали, со стальными плетеными мачтами. На этих стальных парусниках возят товары, с которыми можно не спешить и перевозка которых должна стоить как можно дешевле.
Как в лесу между хвоею и побегами травы бегают быстрые муравьи, так в Гамбургской гавани между подъемными кранами, железные фермы которых выше самых высоких церквей, и между длинными пароходами бегают тысячи быстрых маленьких катеров. Если пароход надо починить, то его ведут в сухой док: в помещение, из которого можно выкачать воду. Там пароходы осматривают со всех сторон.
Если сухие доки заняты, то починка происходит в плавучих доках. Это большие плоты с двумя толстыми, пустыми внутри стенами по бокам. Пустоты наполняют водой, и плот так глубоко садится в воду, что им можно поддеть пароход, как совком. Теперь надо только выкачать воду из боковых стен. Тогда плот становится легче и выплывает вместе с пароходом. Пароход стоит на нем, как на подносе.
Таких плавучих доков, и элеваторов, сосущих зерно из трюмов в склады, и подъемных кранов, которые могут вытащить из воды самый большой пароход, и всяких других усовершенствований в Гамбурге очень много. И пароходы поэтому со всех сторон идут туда. Только принадлежат эти пароходы сейчас не немцам и не европейцам вообще, а американцам.
Для американцев Гамбург строит новые пароходы и отдает старые в счет процентов за долг, потому что Европа посажена Америкой на паек. И только две силы есть сейчас в мире: Америка и Советы. Поэтому Гамбург работает на хозяина. Город все же богатый.
Но, конечно, богатых людей в нем мало. Богатый Гамбург живет в больших домах, на широких улицах, вокруг ратуши, на которой стоят мачты с позолоченными кораблями — гербом города.
Бедный Гамбург живет не там, а в старом городе, где даже дома не каменные, а из деревянных переплетов, забранных кирпичом. Улицы здесь такие узкие, что даже велосипедисту не проехать, потому что земля дорога. А больше здесь не улиц, а каналов, чтобы удобнее было подъехать к складам. В старом городе так тесно, что верхние этажи домов выступают над нижними. Просторно в Гамбурге только богатым людям и чайкам, которые летают над каналом. Остальным тесно и скучно. Хотя в городе есть целый квартал, в котором на версту идут кабаки. Это для приезжих. В этом квартале есть узкая улица, которая с обеих сторон застроена публичными домами.
Зовется она Медхенштрассе, что значит — «улица Девушек».
Раз во время тайного кутежа в одном из этих домов умер датский король. Хотели его вынести потихоньку, но женщины улицы устроили ему такие необыкновенные проводы, такой скандал, что бедный мертвый король прославился на весь свет не меньше Вильгельма II.
Коренные гамбургцы по Медхенштрассе не ходят, а если и ходят, то потом не хвастаются.
Утро было совсем раннее, даже трамваи спали в своих депо.
Хлопнула дверь, и стройный молодой человек, со свежим шрамом на щеке, вышел из одного дома.
Он постоял минуту. Окно верхнего этажа открылось.
— Прощай, сокровище, — произнесла женщина, высовываясь на улицу. — Приходи, только не будь скупым, как пастор.
— Не напоминай мне о пасторах, — ответил молодой человек. — Я и так боюсь за опоздание. — И почти бегом он пустился к центру города.
Вот дощечка «Хоспиц».
Заспанный служитель открыл дверь.
— Пастор принимает?
— Уже спрашивал вас.
Хватаясь за перила и прыгая через ступени, молодой человек взбежал по лестнице, остановился на минуту, перевел дух и постучался в дубовую дверь.
— Прошу, — раздался сухой голос.
Рек вошел и остановился перед сидящим в кресле человеком, одетым, как типичный американец. Только воротничок, застегивающийся сзади, и широкий галстук показывали, что это был пастор.
— Можете не лгать, — услышал Рек. — Мы знаем, что вы приехали вчера и не явились прямо к нам, соблазнившись дешевизной одного предложения. Это будет записано в ваш формуляр… Сейчас же рассказывайте о Советах, да, кстати, что это у вас за шрам на щеке?
— Это результат встречи с одним медведем, — ответил Рек.
— Думаю, что вы опять врете. Ну, говорите в порядке поставленных вам при отъезде заданий.
— Состояние предприятий хорошее, нагрузка полная. Состояние сельского хозяйства более чем удовлетворительно. Крестьянство, благодаря изменению условий сельскохозяйственной культуры и работе машинами, приблизилось по своему быту и мировоззрению к рабочим и почти не отличается от них. Химическая промышленность развивается. Добыча фосфатов уже удовлетворяет нужды крестьянского хозяйства. С каждым годом мы должны ждать все большего возрастания русского экспорта.
— Довольно рекламы. Вывод! — вскричал пастор.
— Какой прикажете, — робко ответил Рек.
— А как армия? — спросил старик.
— Ее почти не видать; я думаю, что она немногочисленна и наступление возможно.
— Вы не знаете этой страны, — возразил пастор. — Я был в ней много лет тому назад во время оккупации Сибири; там есть странная болезнь — красная плесень. Она заводится на ваших людях, и они перестают исполнять ваши приказания. Она как будто покрывает механизм ваших пушек, и они не стреляют. Армия, вошедшая в Россию, съедается красной плесенью почти без остатка, тает в ней, как сахар в чае. Вы умный человек, Рек, хотя и авантюрист. Вы нравитесь мне больше, чем ваш богомольный двоюродный братец, и вы недавно из Страны Советов. Скажите мне, нельзя ли придумать для наступления на Россию какое-нибудь противодействие этой плесени.
