Ян Ларри - Грустные и смешные истории о маленьких людях
Это были ужасно плохие стихи и, слушая их, я отчаянно краснел.
— Го го-го! — задрожал полицей-президиум от смеха, а комиссар, разрывая мои рукописи, произнес сурово:
— Потому что они работают, а не пишут таких глупых стихов и не разоряют свое отечество ежедневными бунтами… Покажи мне документы!
Я протянул ему свой паспорт.
Комиссар внимательно посмотрел на памятную бумажку, а потом, вскочив, закричал в негодовании:
— Маленький негодяй, ты сказал мне, что ты латыш, а здесь стоит «русский». Как ты смел обмануть меня?
— Я латыш по национальности, но в то же время русский по подданству!
— Ты большевик?
— Я… не знаю!
— Смотрите, какой маленький, а какой уже хитрый, — произнёс один господин с седеющими бакенбардами, — и, заметьте, они все такие… Сколько ты уже расстрелял народу, змееныш? — обратился он ко мне.
— Я… я не знаю!
— Слышите? Он не знает! Он уже счет потерял?
Все снова захохотали.
Комиссар зевнул и сказал:
— Ну, довольно! Он уже начинает повторяться, а это чрезвычайно скучно!. Ну-с, итак, мой прекрасный, талантливый, поэт, завтра ты будешь направлен в свою разбойничью Россию… О, там, конечно, твое творчество оценят гораздо выше, чем мы могли это сделать… Но, — комиссар сделал снова глупое лицо и развел руками, — прости, пожалуйста, мы его совершенно не понимаем… — Уберите его!
* * *Вскоре я был высажен на польской границе, а польская дефензива[4] выбросила меня через несколько дней на русскую землю.
— Большевик? — спросил красноармеец.
— О, да, — ответил я твердо.
И вот я попал в маленький, тихий Харьков.
Но разве счастье находят только в больших городах?
Ах, отец, отец, ты право ошибся, послав меня за счастьем в ревущий Берлин.
Делегация
Собрание отряда юных пионеров открылось ровно в 18 часов и 3 минуты по официальному времени.
Секретарь Энгель, прежде всего, основательно пробрал ребят за опоздание.
Ну, сами посудите: собрание было назначено на 18 час. 2 мин., а Колька, Шайба и Владлен почему-то заставили собравшихся ожидать целую минуту.
Как хотите, а это уже чересчур…
И секретарь был вполне прав, когда он задал опоздавшим основательную головоломку.
Так им и надо.
Хотя, по совести сказать, Колька едва ли был виноват в опознании, и вообще этот Колька считал себя самым разнесчастным человеком в отряде.
Во первых — имя!?
Ну, кто теперь из уважающих себя пионеров имеет такое пакосное название?
То ли дело — Ревмир, Октябрь, Зорька, Лени; да мало-ли хороших имен?!
А тут — Колька?!
У — ди — вительно остроумно?!
Ясно, что с таким именем всегда приходится опаздывать.
Почему?
А очень просто —
— Попробуйте-ка придти на минуту раньше, если этот противный Ревмир всегда старается превратить свободную минуту в дразнилку.
За минуту до начала собрания вы обязательно услышите ехидное хехиканье этого несознательного пионера и разные оскорбительные словечки.
Во первых — у Ревмира очень глупое лицо и язык вытягивается до галстуха.
А как визжит, он? Фу! Точно его булавкой колят:
— Царь Николай!
— Эй, Николай II, самодержец великой и малой России!
И так каждый день — царем дразнит.
Предположим, если бы вас царями называли, вам приятно бы было?
Вот то-то и есть!
А потому, выслушав выговор секретаря, Колька сказал мрачно:
— Знаю уж… Начинай-ка лучше собрание!
Секретарь позвонил карандашем в пузатый графин, поправил на шее красный галстух и приступил к докладу, стараясь — по мере возможности, — говорить солидным басом:
— Товарищи, на днях исполняется годовщина… эй, Ревмир, ты чего Кольку булавкой тычешь? предупреждаю, если будешь баловаться… исполнится годовщина нашего журнала пролетарских детей, который и есть наш печатный орган… Ревмир, в последний раз говорю… орган и который освещает нашу пионерскую жизнь.
Секретарь посмотрел уничтожающе на Ревмира и сделал строгие глаза:
— Товарищи, западные дети, которые в Европе, те не могут иметь своего журнала, а мы имеем.
Мы должны сказать открыто и не таясь… выйди, Ревмир, с собранья, если ты себя так ведешь! Ну?
— Я… я… я! — смутился Ревмир.
— Я тебя в последний раз предупреждаю… Мы должны сказать открыто и не таясь, — наши пролетарские дети… мы имеем свой журнал, а когда нас эксплуатировали буржуи, мы тоже не имели своей печати, а вождь всего земного шара — товарищ Ленин, дедушка Ильич дал нам свой журнал. Товарищи, да здравствует товарищ Ленин и вся мировая революция!
Пока пионеры аплодировали, секретарь успел выпить три стакана холодной воды, после чего попросил всех в порядке очереди вносить предложения о том, как ознаменовать великую годовщину.
Колька, желая искупить свое опоздание, встал и поднял, руку вверх, но в это время Шайба нечаянно наступил ему на ногу, отчего Колька вместо предложения отчаянно крикнул:
Секретарь удивился такой краткости и попросил Кольку изложить свою мысль более понятно:
— Что ты хотел предложить?
— Я, — замялся Колька, — я… позабыл!
Ребята захохотали, а Колька, покраснев, как знамя отряда, опустился на свое место.
— Ну, вносите предложения, товарищи! — предложил секретарь вторично.
Шайба поднял руку и, получив слово, предложил послать в редакцию журнала делегацию, которая могла бы приветствовать пионерский журнал «Красный Галстух» и могла бы поделиться своими мыслями о направлении журнала.
Но Колька никак не мог простить Шайбе обиду и потому дал его предложению отвод.
Секретарь посмотрел на Кольку и спросил:
— А по какой причине?
— Не знаю!.. — буркнул Колька.
Ребята снова захохотали, и отвод Кольки провалился без обсуждения.
* * *Попал Колька в делегацию по очень и очень серьезным причинам.
Во время обсуждения кандидатур выяснилось, что если бы Шайба не наступил ему на ногу, он сам бы внес это предложение, а, кроме всего у Кольки оказались замечательно хорошие стихи, которые он мог сдать только лично редактору — в его собственные редакторские руки.
Шайба попал, как внесший предложение, а Май, как самый маленький из всего отряда и как самый отчаяный пикор, ребята даже прозвали его ответственным пикором.
Конечно, так называли Мая не потому, что ему очень часто отвечали в почтовом ящике, а потому, что он — Май — целиком отвечал перед тремя газетами за полное освещение пионерской жизни в коллективе.
Как он освещал ее — это дело не наше (пусть грех сей останется на его душе), для нас важно лишь то; что Май попал в одну делегацию вместе с Колькой и Шайбой, чем гордился Май не мало.
Выбрав делегацию, ребята засыпали их напутственными пожеланиями:
— Скажите, чтобы больше рассказов печатали!
— …и чтоб о западных детях!
— …про другие страны!
— …и повести с приключеньями!
— …о коллекции марок!
— …о радио!
— …про аэропланы!
— …о похождениях пионеров!
— …про гербарий!
Все пожелания пионеров делегация записывала в свои книжечки, но потом пришлось сбегать в магазин и купить вскладчину бумаги: так много было пожеланий.
Владлен передал Маю огромную рукопись и просил вручить ее самому редактору:
— Смотри, не забудь… Это, знаешь ли, новые похождения Кима и Индии и среди негров. Напитано недурно, — скромно добавил Владлен — читал я ее Ревмиру, так он сказал, будто эта вещь талантливо разработана. И еще скажи — гонорар я жертвую в пользу беспризорных… и на памятник Ленину, а если останется что-нибудь, пусть на аэроплан передадут и чтоб аэроплан назвали Владленом! Не забудешь?
Май обещал не забыть.
* * *А утром, в день годовщины, делегация уже поднималась по ступенькам на самый, что ни на есть, — верхний этаж.
Поднявшись, представились курьеру:
— Делегация!
Курьер зевнул и сочувственно произнес:
— Что ж, бывает… Только если вы в редакцию «Красного Галстуха», так идите прямо и налево!
Делегация пошла прямо и налево и свернув в конце корридора направо и направо, попала в редакционное помещение.
В редакции немного растерялись. Шайба нерешительно посмотрел вокруг себя и спросил несмело:
— А который здесь есть пионер, что секретарем журнала?..
В этот день секретарь особенно старательно побрился и далее чуточку мог бы походить на пионера, если бы этому не мешал предательский рост, благодаря которому секретарь нередко стукался головою в потолок.
— Я секретарь, — сказал он и хотел приподняться со стула, но, вспомнив про потолок, решил принять делегацию сидя.
Делегаты вежливо поздоровались с редакционным секретарем, пожурили его слегка за отсутствие пионерского галстуха и, не теряя напрасно времени, приступили к деловой беседе:
