Владимир Богомолов - Повесть о красном Дундиче
«Оружие у спящего», — негромко обронил Борис в затылок Гликерье. Она склонила голову: поняла, мол.
— Сидай, молодка! — протянул к Борису руки второй стражник. — Погутарим… Пантюха, вставай, выпьем!
— Не тронь его, — строго оборвала Гликерья, опускаясь на колени рядом со спящим. — Он мой. Зельем травись сам.
— А эта, значица, моя? — сообразил бодрствующий, попытался ухватить Бориса за подол рясы, но, промахнувшись, ткнулся головой в попону.
Борис обогнул подстилку и, все так же не торопясь, прошествовал к калитке.
— Ты куда? — враз сбросив хмель, рявкнул стражник, поднялся на ноги, стал нашаривать съехавшую назад кобуру.
— Не под монастырскими же окнами нам с тобой гутарить, — как мог кокетливей и писклявей сказал Борис. Он стоял спокойно на лице застыла улыбка, недоуменно моргали синие глаза. — У нас мать-настоятельница стро-огая. Только ежели у тебя нет золота, что вы, хвастаете, захватили, нам и гутарить не о чем. — Борис сделал шаг от калитки.
Новая мысль успокоила стражника. Он стал неуклюже выворачивать карманы, бормоча:
— Известно, взяли… Известно, у казначея, у Микрюка-сквалыги… Трошки есть… Вот, — он извлек золотой, — видала? — и двинулся на Бориса.
Тот, уставя будто зачарованный взгляд на монету, отступал к стене. Где-то за воротами свистнула птица: «Фьюить! Фьюить…» Стражник сделал еще шаг, прижимая «монашку» к калитке, она обороняясь, поднесла руку к груди, и в следующее мгновенье ствол нагана уперся в ребра бандита.
— Не двигайся, сволочь, пристрелю, — уже своим, громким и напряженным голосом сказал Борис и левой рукой, просунутой за спину, рванул задвижку. В распахнувшуюся тут же дверцу влетели Дундич и Пенни. Часовой очутился на земле, а двор заполнился бойцами. Одни бежали к крыльцу, другие охватывали здание, третьи занимали посты у остальных построек. И все это без единого слова, без команд, по заранее, очевидно, разработанному Дундичем плану.
Появление Дундича в комнате Софьи было неожиданным. Главарь даже не попил поначалу, кто это и чего от него хотят. А когда до его сознания дошло, что перед ним командир того самого отряда, который ускакал в сторону Ростова, Жмуренко — в самообладании ему не отказать — поднялся из-за стола и как хлебосольный хозяин налил Дундичу стакан самогона, попросил присесть. Думал: а чего суетиться? Вот-вот сюда заглянут его люди, и тогда не он будет отвечать этому горячему командиру в офицерском кителе и галифе с кожаными леями, а наоборот.
А ответа от него потребовали сразу.
— Пропиваешь чужое добро, Жмуренко? — спросил нежданный гость, спокойно сев за стол.
— Почему чужое? — ответил бандит вопросом на вопрос.
— Разве ты не считаешь, что это золото принадлежит пароду, Советской республике?
— Вот потому и взял, что принадлежит народу, — ткнул себя в грудь жирным пальцем Жмуренко. — Взял в фонд революции, чтобы не досталось германцам или красновцам.
— Вот как? — усмехнулся Дундич уловке.
Злоба передернула Жмуренко. Брови круто надломились, и он, навалившись грудью на стол, стал кричать, что все равно скоро все они погибнут. Белые обложили, как охотники волка. И не лучше ли в этой заварухе честно, по-братски разделить золото и разойтись каждому своей дорогой? А то, может, объединиться и действовать совместно?
Дундич вскочил и стукнул кулаком по столу.
— Замолчи! Как ты можешь предлагать мне это? Ты — предатель революции. Ты — враг Советской власти.
Глядя сквозь Дундича, Жмуренко отрешенно сказал.
— Я враг всякой власти. Кропоткин и Бакунин доказали: всякая власть — насилие над личностью. Слыхал о таких вождях?
Еще бы! Дундич сам долгое время находился под впечатлением бакунинского «Революционного катехизиса». Но великий анархист был за всесокрушающее и безостановочное разрушение.
А Дундичу хотелось разрушить только старое, ненавистное, и построить новое общество, где не будет ни бедных, ни богатых…
— И слыхал, и читал, — ответил Иван.
Бандит удивленно вскинул брови и потянулся к нему грузным телом.
— Душевно рад, — бормотал он, шаря руками по столу, заставленному тарелками, стаканами и бутылками. — Значит, мы поймем друг друга.
— Я против всякого рабства, — уточнил Дундич свою позицию. — Тут я за Бакунина две руки подыму. Но я против анархических мятежей.
— А как же иначе добыть свободу? — усмехнулся главарь.
— Как у вас в России. Чтоб была партия и такой вождь, как Ленин.
Враг всякой власти сморщился как от зубной боли. Однако, трезвея, он не терял надежды одержать верх над явной политической наивностью этого невесть откуда взявшегося в России и конечно же случайно втянутого в их внутренние дрязги пришельца и решил начать сначала.
— Индивидуй… индивиду-ум — свободен?
— Ну, допустим.
— Все равны?
— Предположим.
— Собственность — коллективна?
— Коллективна.
— О! Правильно рассуждаешь. Чего ж ты ко мне придираешься? На основе всеобщего равенства и свободы личности, — он поднял палец вверх и сделал им замысловатую петлю, — я взял золото в собственность моего коллектива. Понял?
— Понял. Но золото это уже было не в частных, а в государственных руках. Ты просто украл его у всех.
— Государство — зло. Разве не так говорит Бакунин? Нужно его разрушить.
— Зло — в государстве, где нет равенства и личность поэтому не свободна. Такое государство и рушится сейчас в России.
— А что будет?
— Государство рабочих и крестьян.
Жмуренко осуждающе покачал головой.
— Я тоже недавно верил сказкам. Но когда увидел, что верхушка красных растаскивает золотой запас, проигрывает его в карты, меняет на самогон, понял, что все слова о пролетарской революции красивые фразы, и не больше. И тогда я решил попытать своего счастья. Но для счастья нужны деньги. И мы взяли. Взяли столько, сколько необходимо для начала новой, вольной жизни.
— А не много вам… для начала? — вдруг спросил Дундич.
— Ого! Вот это уже мужской разговор! — поворот явно понравился бандиту.
— И где же золото? — допытывался Иван.
Жмуренко хитро прищурил мутные глаза и расслабленно погрозил пальцем.
— Хочешь на мякине провести? Не на такого нарвался! Мне самому палец в рот не клади. Давай по чести: ты получаешь свою долю и катись на все четыре стороны.
Дундичу надоела эта затянувшаяся бессмысленная дуэль. На дворе уже темнеет, в штабе армии бог весть что думают. Нужно кончать! Можно забрать бандитов, отвезти в штаб. Но вдруг здесь не вся банда, кто-то остался за монастырской стеной? Узнав об уходе отряда, оставшиеся приберут золото к рукам и скроются. Нет, нужно дознаться, где золото.
— Хорошо. Принимаю условие. Но где твоя гарантия?
В дальнем конце коридора раздались выстрелы и крики о помощи. Рука Жмуренко поползла к кобуре и тут же опустилась безвольно на колено: в упор на него смотрело дуло маузера.
— Такая твоя гарантия? — укоризненно произнес Иван. — А я поверил.
Вошел Негош и сообщил, что банда обезоружена.
— Ладно, — устало уронил большую голову на руки главарь. — Вижу, что проиграл. Раз вы взяли весь мой отряд, значит, вас больше. — Он поднял лоснящееся мясистое лицо, по которому текли слезы, и прерывисто заговорил: — Но я еще раз, при свидетелях, повторяю, что взял золото и драгоценности в фонд революции.
— Где фонд? — напирал Дундич.
— Пойдемте, покажу, — поднялся Жмуренко.
Главное, выйти из этих стен, решил он. Может быть, кто-то из отряда еще уцелел и, увидев своего вожака, поможет ему бежать? Может, красные, увлеченные подсчетом золотого запаса, ослабят бдительность и ему удастся незаметно ускользнуть за ворота?
Перед дверью на улицу он ускорил шаги. В его пьяной голове родился новый план: он захлопнет за собой дверь, задвинет засов, а красноармейцев во дворе запугает наганом. Нужно создать панику хоть на несколько секунд, чтобы успеть вскочить в седло.
Дундич, заметив, как прибавил шагу пленник, настороженно подтянулся. Не успели они с Негошем переглянуться, как главарь рванулся к двери, захлопнул ее, и тут же на улице прогремел выстрел.
Дундич ударил ногой дверь, она медленно открылась. Возле каменных ступенек лежал Жмуренко, неудобно подвернув ноги, а из ствола винтовки в руках Шишкина еще тянулась белесая струйка дыма.
— Глупый, глупый, — укоризненно сказал командир. — Живым надо было везти в штаб.
— Так он же хотел нас порешить, — растерянно оправдывался Борис. — Выскочил как ошпаренный с лотка — и за наган. Что ж ты, товарищ Дундич, ругаешь меня?
— Надо было не насмерть, — задумчиво проговорил Дундич. — Где теперь золото искать?
Шишкин самодовольно улыбнулся:
— Вот оно, золото, — и указал дарующим жестом на плотно набитые кожаные мешки, притороченные к седлам трех лошадей. — Не ней, казначей…
