Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой
Немцы стояли под Москвой. На окраинах города возводили укрепления, огневые точки, противотанковые заграждения. Сергей твердо знал, что фашистам не бывать в Москве, но по утрам, слушая сводку Совинформбюро, он не находил себе места, от боли и обиды слезы навертывались на глаза.
Отец писал редко и скупо, всего несколько слов: «Жив, здоров, воюем понемногу. Обо мне не тревожьтесь, берегите себя. Обнимаю и целую». Вот и все. Потом он прислал матери аттестат, и им стало чуточку легче.
Что было дальше? Сергей задумался и перевернул еще несколько страниц.
3
«7 февраля 1942 года
Опять нескладно получилось!.. Хотел сделать лучше, а вышло наоборот. Туфли у мамы развалились. По секрету от нее продал велосипед и купил ей туфли,— они хоть и 1не очень красивые, но зато крепкие, долго носиться будут.
После покупки туфель осталось немного денег. Мишка предложил пропить их. Правду сказать, мне совсем не хотелось пить, но отказать ему было неловко. Недавно он подарил мне автоматическую зажигалку, обещал достать пистолет. Ему можно верить. Гвоздь, если захочет, все может сделать. К тому же, он через два месяца уезжает на фронт. Его уже поставили на учет в военкомате. Жаль было огорчать маму — она очень сердится, когда я выпиваю...
Осенью, когда мы с Мишкой выпили водку, купленную по семнадцатому талону, я пришел домой пьяный. Гвоздь выдул почти всю бутылку — и ничего. Я выпил всего полстакана и совсем ошалел. Мама так рассердилась и на следующий день наговорила таких слов, что мне их никогда не забыть. «Только этого не хватало, чтобы ты стал босяком и пьяницей. Кругом горе, слезы, а сын Трофима Назаровича по целым дням"баклуши бьет, с пьяной компанией водится. Постыдился бы. Смотри, напишу отцу про все твои подвиги». Я обещал больше не пить и вести себя хорошо, но слова не сдержал. Хоть пьяным домой не приходил, все же раза два выпил. Мама все равно узнала, у нее удивительный нюх, запах водки чует на расстоянии. Это еще ничего. Я такое натворил, что при одном воспоминании готов провалиться сквозь землю. Я продал наши продовольственные карточки и обманул маму — сказал, что потерял их. К моему удивлению, на этот раз она не бранила меня, только горько заплакала. Лучше бы уж ругала.
Пока я раздумывал обо всем этом, толкаясь по базару, Мишка Гвоздь шел рядом и бубнил: «Ну, о чем думаешь? Философ какой! Денег жалко стало, да? А еще корешом называется». Пришлось уступить. Купили мы бутылку самогона и отправились к Семену, товарищу Мишки.
Вонючая самогонка сразу ударила мне в голову, я захмелел и, как очутился дома, не помню.
На следующее утро, лежа у себя на кровати с головной болью, я слышал, как за ширмой мать рассказыва ла мастеру Степанову, близкому другу папы, про мои художества.
«Что поделаешь, без отца растет парень. Его нужно устроить на фабрику, начнет работать — образумится. Ты особенно не огорчайся, Аграфена, и Трофиму не пиши, не расстраивай его, он и так в пекле находится. Поверь мне, все наладится. Я Сережку знаю, он толковый малый, поймет!»
Так сказал мастер Степанов, и от его слов мне стало все-таки легче...
Без карточек пришлось туго. Мама меняла на хлеб и крупу все, что можно было поменять из одежды. Но все равно не хватало, и мы ложились спать голодными. Я заметил, что она старается меньше есть, чтобы больше оставалось мне. Вот тогда-то я понял, что значит мать. И дал себе слово никогда больше не огорчать, не обманывать ее.
25 апреля 1942 года
Степанов устроил меня на фабрику. Пока работаю учеником красильщика, вернее — развожу красители и выполняю мелкие поручения. Хочу учиться на помощника мастера, чтобы заменить папу. После работы хожу на курсы. С Мишкой больше не встречаюсь.
23 марта 1943 года
Давно не писал — некогда было. Но сегодня не могу не писать. Большая радость: в Сталинграде наши здорово бьют фашистов. Мне кажется, что папа тоже там. Он пишет очень редко,— вот уже больше месяца, как от него нет писем...
4 сентября 1943 года
Милочка с матерью и братом Леонидом вернулись из эвакуации. Вчера вечером мы долго гуляли. Милочка рассказывала о своей жизни в Барнауле. Натерпелись они там, в чужом городе. Милочкин отец, Иван Васильевич, тоже на фронте, и им тяжелее, чем нам с мамой.
Мы работаем вдвоем, оба получаем рабочие карточки, а у Милочки работает только мама, Лариса Михайловна, и та служащая — плановичка на нашей фабрике.
21 октября 1943 года
Времени совсем мало, даже с Милочкой встречаемся редко. Нужно сдавать экзамены, скоро кончаю курсы, Работаю уже красильщиком. Если буду стараться, то со временем переведут в папину бригаду помощником мастера. Я, конечно, буду стараться...
На днях мастер Степанов, у которого я прохожу практику, долго беседовал со мной, расспрашивал про наше житье-бытье. О папе между прочим сказал: «Ты думаешь, легко стать настоящим красильщиком? Наша профессия, брат, тонкая. Одним словом, сплошная химия, к ней нужно особую любовь иметь, терпения на* браться. Вот, к примеру, твой отец, Трофим Назарович, прежде чем стать помощником мастера, долго ходил в таскальщиках, потом красильщиком работал. Зато каким специалистом стал! Краситель по запаху определял. Бывало, натрет на ладони, понюхает и безошибочно назначит рецептуру».
1 сентября 1944 года
Сегодня начался учебный год, ребята пошли в школу. Милочка посоветовала мне тоже записаться. Я отказался. Не могу же я бросить работу. И так не хватает рабочих рук. Да и маме одной тяжело будет. Учиться, конечно, хочется. Вот сдать бы за семь классов, а там можно поступить в текстильный техникум. Чем плохо быть специалистом по крашению?
Мастер Степанов часто повторяет, что текстильщики своей работой приносят людям много радости. Особенно высоко ставит он нашу профессию. «Без красильщиков нет и не может быть текстиля», — твердит он. Ну, ясно — не станут же люди надевать суровье...
10 октября 1944 года
Сегодня в райкоме получил комсомольский билет. Думал —- будет торжественно, скажут какие-то слова, чтоб на всю жизнь запомнил. Но ничего такого не было. В коридоре сидели человек тридцать таких, как я, ждали часа два. Потом вызвали меня в кабинет. Секретарь торопился, поздравил меня, сказал: «Будь достоин!» — и все. Разве это правильно? Когда пришел домой, мама, поздравляя меня, прослезилась. «Вот если бы отец был дома»,— сказала она, вытирая глаза.
15 октября 1944 года
Сегодня пришла Милочка, принесла учебники и предложила заниматься со мной. Оказывается, они всем классом решили взять надо мной шефство и помочь сдать за седьмой класс. Не иначе, Мила придумала это, — она все понимает, настоящий друг. Что ж, попробую: ведь учатся же люди заочно, даже институты кончают. Чем я хуже других?
20 октября 1944 года
У Милочки отец пропал без вести».
...А на следующий день, утром 21 октября, и в маленький домик в Сокольники почтальон принес треугольное письмо без марки. Адрес был написан незнакомым почерком. Сергей, почувствовав что-то неладное, долго не решался вскрыть его. Наконец, подойдя к окну, прочитал письмо командира полка: «Капитан Полетов Трофим Назарович пал смертью храбрых, защищая советскую Родину».
Матери не было дома. Когда она пришла с ночной смены и увидела его опухшие от слез глаза, все сразу поняла, молча прижгла голову сына к груди...
4
Неожиданно заговорило радио. Сергей встрепенулся, встал. Шесть часов утра, скоро вернется мать с фабрики, усталая, голодная. Нужно приготовить завтрак. Пока закипал чайник, он накрыл на стол. Все, что произошло на даче, не казалось ему сейчас таким мрачным, как ночью, когда он брел под дождем на станцию. В конце концов в жизни бывают огорчения пострашнее, чем неискренность друга. «От этого не умирают»,— старался внушить себе Сергей. Но на сердце все же ныло, и мысли то и дело невольно возвращались к Милочке,..
Тихонько постучали в окно — пришла мать. Сергей бросился открывать дверь. Увидев его одетым, Аграфена Ивановна удивилась:
— Что так рано встал? Ведь сегодня воскресенье, мог бы подольше поспать.
— А я и не ложился,— нехотя признался он.
— Не ложился? Почему?
— Вчера ездил к Толстяковым на дачу. Справляли день рождения Милочки. Вернулся поздно.
— A-а! Я и забыла...
Бросив незаметный, но внимательный взгляд на сына, Аграфена Ивановна сразу поняла: что-то случилось. Но расспрашивать не стала, а перевела разговор на дела, одинаково интересовавшие их обоих:
— Ночью опять основ не хватило, станки простаивали. Уток тоже неважно наматывают, то и дело початки сходят со шпуль. Замучилась совсем, еле-еле норму выполнила... Да, знаешь, Сережа, говорят, будто к нам нового директора назначают. Уж он-то наладит дело!
