Виль Липатов - Анискин и «Фантомас»
ПАЗДНИКОВ. Буквально глазам не верю, Федор Иванович!
АНИСКИН. Сегодня у нас какой месяц, какое число?
ПАЗДНИКОВ. Третье сентября… (Угасшим голосом). И опять фильм с Фантомасом! Невероятно!
АНИСКИН (строго, совсем официально). Извольте объяснить, товарищ завклубом, как это так получается, что у нас не кино, а сплошной Фантомас?
ПАЗДНИКОВ. Я совершенно растерян, Федор Иванович, нахожусь в недоумении, поставлен перед затруднительным фактом… Как говорится в драматургии: сдаюсь на милость победителя!
АНИСКИН (рассердился). Нет, нет, ты уж не сдавайся на милость, товарищ заведующий сельским клубом, а беги-ка за киномехаником Голиковым. Может быть, он нам объяснит, почему это со второго августа по третье сентября пять раз кино казал про Фантомаса.
ПАЗДНИКОВ. Бегу, Федор Иванович. Голиков в кинобудке. (Убегает).
Пока завклубом ходит за киномехаником, Анискин снимает форменный китель, галстук, расстегивает ворогник и закатывает рукава рубашки. Теперь в нем нет ни капли официального, служебного, строгого.
АНИСКИН. Сколько лет, сколько зим!.. Григорий Петрович, голубчик, скажите правду, ради бога! Вы все еще серчаете на меня за приемничек-то? Не серчайте, голуба душа, это я все от жадности, от глупости. Дай, думаю, совру Григорию Петровичу, что приемничек-то вчера работал, может, он его, старую рухлядь, и починит… Ну, скажите по-честному: все еще сердитесь на меня?
ГОЛИКОВ (добродушно смеется). Пустяки, Федор Иванович, я и думать-то забыл о приемнике.
АНИСКИН. Вот спасибо, милый человек, вот уж спасибо, голубчик! Ну, садитесь рядком, поговорим ладком… Да поближе ко мне садитесь, поближе, мил человек, а вы, товарищ завклубом, хотите стойте, хотите сидите, только не молчите. Вы — начальство, вам сам бог велел вопросы задавать.
ПАЗДНИКОВ. Григорий Петрович, я вас пригласил для того, чтобы общими усилиями… Я правильно говорю, Федор Иванович?
АНИСКИН. Замечательно говорите!.. «Общими усилиями». Во! Золотые слова!
ПАЗДНИКОВ…Чтобы общими усилиями выяснить, как и каким образом в нашем клубе в августе еженедельно демонстрировался фильм о Фантомасе.
АНИСКИН (держа перед глазами блокнот). Я так культурно выражаться, как Геннадий Николаевич, не умею, но вопросы у меня имеются. Почему, Григорий Петрович, в районном отделе кинофикации вы не взяли вот такие кинокартины. (Надевает очки). Товарищ завклубом, он все больше на аккордеоне играет, ему за вами следить некогда, а я — милиция. Мне фильмы про Фантомаса во где сидят! Так что отвечайте, почему вы не взяли кинокартины: «Русское поле», «Отчий дом», «Белорусский вокзал», «Ангел в отпуске», «Хозяин тайги»?
ГОЛИКОВ (добродушно смеется). План, план, Федор Иванович. Слыхали вы такое слово?
ПАЗДНИКОВ. Видите ли, Федор Иванович, фильмы бывают коммерческие и некоммерческие…
АНИСКИН (перебивает). Это — дело известное… А вот вы знаете, товарищ завклубом, сколько доходу получили от фильма «Фантомас» двадцать шестого августа? Во! Не знаете!.. Двадцать шестого августа из четырехсот тридцати мест были заняты шестьдесят, да и то ребятишками, с которых вы берете по десять копеек. Убытки — шестьдесят три рубля шестьдесят копеек. Это первый факт. Второй факт: в соседней деревне Переево на кинокартину «Русское поле» все билеты были проданы…
ПАЗДНИКОВ. Факты поразительного значения!
АНИСКИН. Вот и я говорю: факты поразительного значения… Но ведь и это не все, товарищи работники культурного фронту. Третий факт такой, что в прошедшем августе дважды демонстрировалась кинокартина «Великолепная семерка». Убытки — семьдесят девять рублей восемьдесят копеек, так как присутствовали обратно одни мальчишки и девчонки…
После этих слов Анискин неожиданно резко встает, спустившись с крыльца, вынимает из кармана еще одну бумагу.
— Больше с вами, товарищи культурные работники, разговаривать у меня времени нету, — говорит он. — Так что, Григорий Петрович, возьмите документы, а я пошел…
Участковый небрежно сует бумагу киномеханику, перекидывает через плечо китель и, напевая «Держись, геолог, крепись, геолог», легкомысленной походкой удаляется.
На клочке бумаги написано: «За год различных фильмов про Фантомаса демонстрировалось сорок восемь, «Великолепная семерка» шла тридцать девять раз. Анискин». А под крючковатой подписью участкового нарисована ухмыляющаяся рожа.
— Факты поразительного значения! — заглянув в бумажку, говорит завклубом.
— Не суйте нос в чужие дела! — зло шипит на него Голиков.
На высоком обском берегу, под тремя старыми осокорями, подставляя разгоряченное лицо речному ветру, блаженствуя, сидит участковый Анискин и посматривает вниз, где на узкой полоске песка похаживает возле обласка рыбак. Это высокий мужчина лет за шестьдесят, широкоплечий, с богатырской седой скобкой волос на лбу, живописно наряженный. На ногах у рыбака резиновые сапоги с раструбами, на голове — зюйдвестка, хлопчатобумажные галифе плотно обтягивают сильные ноги, брезентовая куртка перехвачена армейским ремнем. Он складывает в обласок припасы: одежду, ружье, сети, березовый заплечный туес и так далее. Анискин наблюдает за рыбаком внимательно: при появлении ружья участковый насмешливо присвистывает, увидев громоздкий овчинный тулуп, качает головой, заметив огромный березовый туес, восхищенно щелкает языком; когда в обласок ложатся сети, участковый хихикает.
Рыбак давно заметил Анискина, но не показывает виду; правда, укладывая сети, он бросает на участкового вызывающий взгляд, усмехнувшись отвертывается. Закончив погрузку, рыбак по крутым земляным ступенькам поднимается на высокую кромку яра, подойдя к Анискину, молча садится рядом. По обычаю коренных сибиряков— сдержанных, немногословных людей — рыбак несколько мгновений бесстрастно молчит, затем негромко произносит:
— Я, Федор, потому к тебе поднялся, что ты так просто на берегу сидеть да на меня поглядать не будешь. Видно, дело у тебя ко мне есть, а под яр спуститься да подняться — у тебя кишка тонка. Шибко толстый ты стал, Федор… Ну, здорово!
— Здорово, Анипадист! — таким же напевным спокойным голосом отвечает Анискин. — Твоя правда: растолстел я здорово, да еще и ревматизмом мучаюсь. Встану это утром, соберусь было ноги-то с кровати спустить, а ревматизм — вот он, тут он! Хочешь — верь, хочешь — нет, но так больно, что из глаз — слезы. Это не ревматизм, а наказанье!
— А ты его водочкой, Федор.
— Водкой нам нельзя! — сокрушенно вздохнув, отвечает Анискин. — Служба такая… Только ты ее, водочку-то, в рюмку налил, только вилкой грибочек подцепил, как к тебе приходит сообщение: «Рыбак Анипадист Сопрыкин ловит и продает запрещенную рыбу — стерлядь!» Вот тебе и водочка! Беги на берег, тебя, Анипадист, ищи, запрещенную стерлядь отнимай. А ревматизм от этого дела еще пуще кричит…
Рыбак хитро улыбается.
— Ну, это тебе приснилось, Феденька.
— Может быть, и приснилось! — душевно улыбается участковый. — Однако я еще один сон видел. Это про то, как ты Верке Косой, которая теперь Голикова, запрещенную стерлядь продавал.
— Так и снилось?
— Так и снилось, парнишка! — подтверждает участковый. — Утром проснулся, дай, думаю, Анипадиста предупрежу, чтобы больше не баловался…
Продолжая хитро улыбаться, рыбак поднимается, дружески хлопает Анискина по плечу.
— За предупрежденье спасибо, Федор! — говорит он. — Только мы стерлядью не занимаемся. Мы все больше по чебачишкам да по окунишкам… Прощевай!
— Прощевай, Анипадист!
Рыбак легко и быстро спускается с яра, садится в обласок, взмахнув остроконечным изогнутым веслом, плавно отчаливает от берега. Анискин внимательно наблюдает за ним, постепенно на лице участкового появляется выражение открытой зависти — ему тоже хочется сесть в легкий обласок, взять в руки весло, бороться с обским стрежнем.
— Леший бы ее побрал, эту работу! — сердито шепчет Анискин. — На рыбаловку некогда съездить. — И начинает загибать пальцы. — Батюшки! Это я с конца мая на рыбаловке не был… На пенсию пора, на пенсию!
На синенькой табличке, которая висит на дверях сельского магазина, обозначено: «Обеденный перерыв с 3 часов до 4 часов». Поглядывая на часы, показывающие пять минут четвертого, участковый обходит магазин, проникнув через черный ход, нежданно-негаданно возникает перед продавщицей Дуськой, которая изнутри помещения запирает передние двери. Она торопится, и поэтому участковый просительно трогает ее за плечо.
— Ты меня извиняй, Евдокия, что задержку тебе делаю, — говорит он, — но дело так пошло, что мне без тебя — зарез!
— А моего кто будет кормить? — спрашивает продавщица таким тоном, что можно понять: она гордится мужем и тем обстоятельством, что его надо кормить. — Мой-то сегодня с пяти часов на тракторе…
