Василий Цаголов - За Дунаем
— Да будет прям твой путь, Бабу.
— Пусть сбудется дело, ради которого вы пустились в путь,— ответил так же почтительно Бабу, удивленный тем, что его назвали по имени.
— Мы заметили тебя еще у родника,— сказал все тот же незнакомец.— Ты ходишь быстро... Как видишь, мы рады тебе!
Сам не зная почему, Бабу тихо рассмеялся, развел руками:
— Тогда тебе остается назвать себя, и мы, считай, породнились...
— Я Кайтук, а мой товарищ — Созо...
Бабу не знал, кто эти незнакомцы и как вести себя с ними. Царай что-то говорил ему об абреках, появившихся здесь прошлым летом. Но Кайтук и Созо не были похожи на них. Созо слишком молод, а Кайтук напоминает смиренного человека, отягощенного заботами.
— Приглашаем тебя к себе в гости,— проговорил Кайтук властно, показав вытянутой рукой на вершину горы.— Не обижай нас отказом... Мы не князья, но гостя принять у нас есть чем!
— Твое приглашение, Кайтук, для меня честь,— ответил Бабу.
Польщенный Кайтук приложил руку к сердцу и поклонился.
— Тогда в путь! — воскликнул он.
Ни одного слова не было произнесено в пути, Бабу даже не слышал дыхания спутников, хотя поднимались быстро. Шли, сильно наклонившись вперед. Так было легче идти.
— Вот мы и дома,— неожиданно Кайтук остановился и шумно выдохнул.
Бабу увидел, что они стоят перед нагроможденными глыбами гранита, и вопрошающе посмотрел на Кайтука.
— Извини, гость, но тебе придется войти в нашу саклю на корточках. Мы обходимся без дверей, привыкли,— Кайтук шагнул вперед, и Бабу заметил склонившиеся друг к другу камни, которые образовали подобие шалаша.
Кайтук опустился на колени и вполз под камни, Бабу последовал за ним, а Созо остался снаружи.
Сидели на сухой траве молча. Но вот Кайтук приподнял плитку величиной в две ладони и положил ее рядом с собой, не разгибаясь, стал дуть, пока в неглубокой ямке не вспыхнули угли.
— Без огня тяжело на душе,— Кайтук положил сверху стружки, видно, специально для этого приготовленные, глубоко вздохнув, дунул еще раз, и вспыхнул огонь.
Бабу протянул к теплу руки, хотя во время ходьбы согрелся так, что пришлось расстегнуть бешмет на груди. Понял, наконец, Бабу, к кому он попал. Неужто вот такие люди — абреки? Ведь они так похожи на аульцев, и вовсе они не страшны!
Отвязав кинжал, Кайтук положил оружие рядом с собой, разгладил бороду и, взглянув на Бабу, сказал:
— Не думай, что мы всю жизнь провели здесь... У нас тоже есть сакли. Но возвращаться туда нам нельзя,— Кайтук тяжело вздохнул.— О тебе мы узнали еще в долине... Новость. опережает человека! Видели, как ты пришел в дом Дзанхота, верные люди рассказали нам о твоем горе.
Что заставило Кайтука покинуть родной очаг? Кровная месть или он, подобно Бабу, бежал от тюрьмы? А может, другое что... Неужто и Бабу будет прятаться вот так, словно зверь? А как же аул, мать, брат? Кто защитит их от обид?
— С соседом мы пошли в горы на туров... Долго лазили по скалам, все удача нас сторонилась. Собрались уж домой... И как только он заметил туров? Лучше бы он ослеп в этот миг! Поползли по скале. Впереди я, а он за мной. Вдруг слышу грохот, оглянулся, а его уже нет: сорвался в пропасть... Эх, почему я сам не погиб?
Скрестив руки на груди, Кайтук смотрел на затухавший огонь.
— Не поверили мне люди... Мы с ним до этого поругались. Да разве никто и никогда не спорил? Думали, я его столкнул,— Кайтук откинулся назад.— Прогнали меня из аула. Второе лето я здесь... Как-то ходил к аулу, думал, спущусь, посмотрю на сыновей, да постеснялся людей... А Созо мой брат. Он все лето со мной. Говорю, иди домой, да он не хочет. Жениться ему пора, но кто теперь пойдет за абрека? А о тебе слышали на Урухе... Да, новость бежит впереди человека... Потом виделись мы с курьером стур-дигорского прихода, родственник он мне. Он тоже рассказал о тебе. Так ты задумал уйти за перевал?
— А что делать? — быстро ответил Бабу.— Отдаться приставу? Не хватает у меня смелости погибнуть так легко.
— Зимой я жил за перевалом... Эх, трудно им и без нас! Они тоже несчастны... Оставайся с нами. Чем плохо? Над головой чистое небо. Свободу нашу в кандалы не закуют! А на зиму уйдем в аул, что на самом перевале, туда никто не придет... Будь нам товарищем! Я все сказал...
Умолк Кайтук, и Бабу задумался... Согласиться или махнуть за перевал? Но что его ждет там? А здесь?
Он погибнет, не оплаканный матерью. Хорошо, если земле предадут товарищи его прах...
5
Инал смеялся, запрокинув назад голову. Он сидел на краю стола. Одна нога у него болталась, ударяясь каблуком легкого сапога о толстую квадратную ножку стола, а другая уперлась в край скамьи. Курьер улыбался, стараясь угодить Иналу, к которому благосклонно относился сам пристав. Перед ними стояла Фарда, мать Бабу, и, понурив голову, смотрела в заляпанный сапогами пол. Она не могла совладеть с собой, дрожала от обиды, думая о том, как бы не упасть перед потерявшими совесть мужчинами.
— Скажи, где твой сын? — Инал вдруг оборвал смех, сполз со стола и, покручивая ус, вперил взгляд в женщину.— Пусть он вернется, если не трус! Зачем ты только родила такого сына?
Фарда подняла голову, и Инал увидел, как дрогнули в усмешке ее губы. Вдруг женщина громко произнесла:
— Подожди, Бабу напомнит тебе эти слова, несчастный! Ты лучше сними шапку и вместо нее повяжи на свою голову платок...
Пораженный курьер так и застыл с раскрытым ртом. Это было неслыханное оскорбление мужчине. Он приготовился увидеть слезы женщины, услышать ее мольбы простить сына, а она такое сказала. Да кому? Самому Иналу! Стражник оглянулся на курьера, словно искал у него поддержки. Тот закрыл рот и привстал, наклонившись вперед, с интересом рассматривая женщину.
Неожиданно Инал сорвался с места, оскалив зубы, подскочил к женщине и замахнулся на нее. Фарда, отпрянув, закрыла лицо краями платка.
— Бей! — крикнул курьер.— Все равно Бабу узнает.
Имя Бабу отрезвляюще подействовало на Инала, и он, сверкнув глазами, в беспомощной ярости заметался по канцелярии. Фарда повернулась к нему спиной и тихо пошла к выходу. Курьер шлепнул рука об руку, зацокал языком, а Инал остановился. Широко расставив ноги, он стоял посреди канцелярии. Когда
за женщиной закрылась дверь, Инал выпалил одним духом:
— Убью, если откроешь рот... Ничего ты не слышал! Этой проклятой женщины в канцелярии не было!
Курьер выставил перед собой руки, потом поспешно приложил их к груди:
— Э, мало ли кто ходит сюда! Никакой женщины я не видел. Откуда я знаю мать Бабу?
— Замолчи, ишак! Не произноси при мне это имя... Скажи, пусть уберут канцелярию. Чего ты уставился на меня? Пшел вон! — топнул ногой Инал.
Курьер не стал дожидаться, пока Инал распалится: чего доброго и ему достанется...
Фарда вышла из канцелярии сгорбившись. Постояла на крыльце, не зная зачем, потом спустилась по широким ступенькам...
По улице шла, не отрывая взгляда от дороги. Не было сил передвигать ноги, она волочила их.
Мужчины, встречавшие ее, уступали ей дорогу и молча кланялись. Они понимали: то, что случилось с Бабу, может произойти и с ними. Кто же из них сдержится, если будут уводить последнюю корову?
Фарда не видела, как из дома вышел Кудаберд и направился к ней. Поравнявшись с женщиной, он встал на ее пути, и только тогда она подняла голову.
— Прости, Фарда, меня опять зовут в канцелярию. Сам пристав хочет говорить со мной...
Снова она смотрела под ноги и едва заметно кивнула головой.
— Пусть твое сердце будет спокойно, я им ничего не скажу. О, они еще не знают меня!
Фарда продолжала молча стоять. Ей было все равно, что скажет Кудаберд приставу. Никто ей теперь не поможет вернуть сына.
— Молю бога, Фарда, чтобы он дал тебе сил дождаться Бабу,— Кудаберд шагнул в сторону, и женщина пошла своей дорогой.
Кудаберд посмотрел ей вслед: «Как только она еще ходит по земле? Эх-хе, за что только бог так немилостив к ней? В хлебе-соли никому не отказала, если у кого горе, она себя не щадит, готова помочь, чем может... Да убережет меня бог от такого несчастья». Но тут же, забыв о ней, он стал рассуждать о том, как будет вести себя с приставом. Приковыляв в канцелярию, он поднялся на крыльцо. Робко приоткрыл дверь и, не просовывая головы, поздоровался, а уж только потом переступил порог и огляделся.
Инал отошел от окна, сел на скамейку рядом с курьером, пригласил и Кудаберда, но тот отказался.
— Как живешь, Кудаберд? Давно мы не виделись с тобой,— Инал загадочно улыбнулся.
«Чтобы у тебя подохла вся скотина, а в поле высохла кукуруза»,— подумал Кудаберд, он заложил руки за спину и тоже улыбался.
Инал посмотрел на курьера, и тот встал, медленно прошел к выходу, у порога оглянулся и, подмигнув Кудаберду, плотно прикрыл за собой дверь.
