Агния Барто - Найти человека
Редакция «Последних известий» горячо поддержала эту мысль.
Запись в декабре 1964 годаС Владимиром Дмитриевичем Трегубовым[1] из «Последних известий» невозможно разговаривать. Едва начнешь ему что-то говорить, он перебивает: «Понял, понял». Только хочешь рассердиться — оказывается, он и правда все понял.
Но сегодня он не перебивал. Наоборот, заинтересованно расспрашивал. Мы старались себе представить: какой должна быть передача, сколько времени она будет длиться, по какой программе ее пустить?
ЧЕТВЕРТАЯ ИСТОРИЯ В ПИСЬМАХ
Письмо Валентины Дмитриевны Яковенко из Мелитополя лежало на моем столе, когда я вернулась из Караганды после встречи с Гудевыми. Оно было в числе тех семнадцати, которые натолкнули меня на мысль о поисках по радио.
В.Д.Яковенко писала:
«Недавно в нескольких газетах я прочла о том, что вы помогли разыскать девочку, потерянную во время Великой Отечественной войны… С такой же просьбой обращаюсь и я к вам. Вы как мать, как женщина, как советский человек поймете мое страшное горе матери, потерявшей своего ребенка двадцать три года назад. Двадцать три года, как нет со мной моей девочки, и все эти двадцать три года моя рана кровоточит. Родная! Помогите мне ее отыскать.
Пишу, при каких обстоятельствах потерялась моя дочь Буртовская Алла Апполинарьевна, рождения восьмого мая 1939 г.
Это было на второй день Отечественной войны. Из г. Барановичей я выехала вместе с мужем, прямо с места работы, а ребенка (как мне потом сообщил очевидец) вывезла соседка, Петропавловская Татьяна Ивановна, дочь которой Мария Петровна выехала вместе с нами.
Всю войну и послевоенные годы до сего времени мои поиски оказывались безрезультатными. Сразу после войны, разыскав через адресный стол Бреста Петропавловскую Т. И. и не имея возможности поехать к ней (в связи с длительной болезнью), я написала ей несколько писем в Брест, но ни на одно письмо я не получила ответа от нее, письма мои тоже не возвращались. Я обратилась после этого в органы милиции Бреста, мне оттуда ответили, что Петропавловская Т.И., вызванная в милицию, сказала, что отдала мою девочку в детский дом г. Минска в сентябре 1941 года. На мои запросы из Минска сообщили, что в списках детских домов того времени моя дочь не числится. В 1952 г. я была в Бресте, чтобы лично поговорить с Петропавловский, но ее уже не оказалось в живых, а жена ее сына сказала, что ничего об Аллочке не знает…
Моей Аллочке сейчас двадцать пять лет. Жду от вас совета, помощи…»
Из второго письма Валентины Дмитриевны ЯковенкоМелитополь
«…Очень и очень жаль, что я сама лично не слышала вашего выступления по радио. Но мне сотрудники передали о вашем выступлении. Телеграмму и письмо получила сегодня, уходя на работу… Как я жалею, что сама не слышала про Аллочку…»
Розыск Аллы Буртовской был одним из первых, я чувствовала себя тогда еще совсем неуверенно и на всякий случай пересылала в Мелитополь все письма, которые стали приходить после передачи.
Из письма Аллы Самойловой«… Коротко сообщаю о себе. В 1946 из д/дома Армавира взяли меня на воспитание, усыновили и определили год рождения 1938, имя оставили прежнее— Алла.
… Как я попала в д/дом, я не помню, но единственное, что осталось тогда в моей маленькой памяти, что привела меня в д/дом какая-то женщина, что был еще мальчик, кто он по отношению ко мне, я не знаю… В д/доме у меня была фамилия Перкова или Перковcкая Алла… Передавали по радио, что ищут Бурковскую Аллу, может быть, это я?»
Из письма Вали Лоскутниковой«… Я слышала, что одна мать из Белоруссии разыскивает дочку Аллочку… Я высылаю фотографию.
Может быть, я похожа на кого-нибудь из тех, кого разыскивают?»
Из второго письма Вали Лоскутниковой«.. Мое письмо вы выслали Яковенко. Но неудачно! У ее Аллочки были карие глаза, а у меня какие-то неопределенные — серые, синие…»
Из письма Аллы Неизвестной«…Посылаю две фотографии… Вы спрашиваете, есть ли у меня на лбу оспинка? Не знаю. Я хотела ее найти и нашла, но это, может, вмятина. Вот есть у меня на плечах ямочки. Может, она и вспомнит, если я ее дочь. А как мне хочется, чтобы это была она…»
Одиннадцать Аллочек, каждая в надежде, что В. Д. Яковенко ее мать, прислали свои фотографии,
Валентина Дмитриевна некоторые из них сразу же возвращала с припиской: «К сожалению, ничего общего с моей Аллочкой», а другие оставляла у себя и продолжала переписку.
Преподавательница Ленинградского университета Г. Лисич сообщила:
«Мне хочется рассказать вам об одной «подозрительной» девушке… На отделении португальского языка филологического факультета ЛГУ учится очень славная девушка Алла Филипповна Юхимович, которая сомневается в том, что ее имя настоящее. Она не помнит своих родителей, воспитывалась в детских домах. Однажды в детстве подруга сказала Алле, что о ней приходила справляться какая-то женщина, которая, кажется, и сдала ее в детский дом… Единственным воспоминанием у Аллы (если это не обрывок какого-то сна) следующее: «Отец лежит в саду на скамейке, у него болит нога. Я его трогаю, но он не шевелится. Тогда я бегу к матери и кричу: «Мама! Папа умер».
Алла окончила педучилище, работала в начальной школе в Карелии и два года назад поступила в университет.
Никаких розысков родителей никогда не предпринимала, считая это безнадежным. Моя, очевидно наивная, версия состоит в том, что Алла может быть родом из Белоруссии и вдруг…»
Алла Юхимович, судя по фотографии, вложенной в письмо, в самом деле была похожа на Валентину Дмитриевну, снятую в том же возрасте. Но некоторое сходство с ней было и у Аллы Пичугивой и у Аллы Дубининой. У Аллы Чернинской был четкий, закругленный почерк, как у Валентины Дмитриевны. У Аллы Пятко — похожий стиль письма, та же манера выражать свои мысли. Одна из Алл приходила ко мне, с детской наивностью твердила:
— Ну пусть я окажусь ее дочерью.
Пришло письмо из Снегиревки, еще от одной радиослушательницы — О. С. Зиновкиной.
«Уважаемые товарищи из «Маяка»… я хочу вам сообщить, хотя не очень уверенно, потому что я не знаю фамилии девочки и родителей, у кого она живет. Но знаю точный адрес. Пусть это не та девочка, но, может быть, ее тоже разыскивают родители и адрес поможет кому-то разыскать дочь. Есть маленькая станция Крошино, кажется семь или девять километров от Барановичей. Надо сойти на этой станции, и влево есть большое село. Там сад фруктовый, и в подсобном хозяйстве работал старик агроном с женой, бездетные, и эти старики нашли девочку в копнах, в поле, после бомбежки. Была она одна, нигде не было трупов, девочка беленькая, с голубыми глазами, очень подвижная, трех лет. В 1946 году она пошла в школу, я ей еще возила книжки для первого класса. Старушку звали Марыля, а деда — не помню. Девочку они как любили, боготворили, сделали с нее маленькую белорусочку, она даже пела по-белорусски. Когда ее нашли, она помнила отца и меньшего братика, что бы ей ни дали, она говорила — и братику дайте… По-видимому, отец был летчик, она все говорила — папа улетел — и показывала ручонками, как ее папа летает. После этого прошло много времени. Когда я услышала насчет Барановичей, решила сообщить, может, это поможет навести на точный след».
И вот ответ В. Яковенко:
«… Последняя фотография действительно напоминает мою маленькую Аллочку, но, может, это только на фотографии волосы кажутся густыми, пушистыми, брови тоже. Я написала преподавательнице ЛГУ письмо с просьбой прислать, если есть, фотографию Аллы Юхимович в детском возрасте.
Я с седьмого марта по восемнадцатое была в поездке. Посетила Брест, была у дочери той старушки, которая забрала Аллочку. Она нового мне ничего не сказала, только то, что ее сдали в детский дом Минска в сентябре 1941 г. Документа никакого нет, под какой фамилией — тоже не знает. Адрес и фамилию женщины, у которой жила ее мать в Минске, она якобы тоже не знает. Она поразила меня, сказав, что эту женщину, у которой ее мать жила все годы оккупации, она так и не видела. Разыскала я в Барановичах ту девочку, которую нашли в стогу сена (о которой писала О. С. Зиновкина из Снегиревки). Приемные родители сказали, что она им ясно назвала свое имя — Нина. Сейчас она медсестра, мать двух детей… В Минске была я в горкоме партии… Облоно пообещало проверить еще раз все списки детских домов 1944–1945 гг. и откуда туда дети поступили… Возможно, найду какую-либо нить… Ну, пока все»…
Так вернулись ко мне одна за другой все одиннадцать фотографий, присланных Аллочками. Но мать не успокоилась. Стала сама продолжать поиски. Вновь и вновь писала в Минск и в Брест. В конце концов выяснила, что Т. И. Петропавловская якобы сказала про Аллочку: «Девочку я не уберегла».
