Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
Друзья давно обратили на это внимание. Где бы ни находился автобус, в определенное время Али останавливал его, уединялся, быстро становился на колени, припадая руками и лбом к земле, шептал молитву, неторопливо возвращался. Много времени это не занимало. Ирина Павловна только просила, чтобы никто ни о чем не спрашивал и, желательно, не смотрел и не фотографировал, а лучше уходил от этого места подальше, на всякий случай, мало ли что… Заметят любопытство другие верующие — будут неприятности.
— Далеко до Мекки… — задумчиво сказал Ахмед, отвечая на странную просьбу Иосифа. — Не скоро пойду. Буду стариком, — он показал длину бороды, какая должна вырасти, — тогда пойду… Не скоро…
(Он сказал даже не «стариком», а «дедушкой», что почему-то очень понравилось Левочкину.)
— Будем стараться, — сказал Иосиф Ахмеду. — И тогда впереди вечное блаженство… Представь, Ахмед, возлежим мы с тобой среди садов и источников… на ложах из парчи и атласа… на золотых подносах вкуснейшие яства и пития… а вокруг большеокие, черноглазые и полногрудые гурии…
Ахмед улыбался.
— О чем это ты? — спросил Стас.
— Это рай так у них выглядит, я читал в коране.
— Недурственно, — согласился Стас. — И когда ты про это разведал? Когда успел?
— Наследственное. У меня прабабка турчанка, — ответил Ося. — И к тому же я готовился к поездке в отличие от некоторых, пребывающих в безмятежности…
— Мне бы мог не заливать, — огрызнулся Стас, — обрабатывай лучше Ахмеда.
— Он говорит, — перевел Ахмеду Левочкин. — Почему Ахмед не купается?
— Я не умею плавать, — признался гид.
— Он не умеет плавать, — сказал Ося Стасу.
С другой стороны бассейна появилась тощая фигура с полотенцем через плечо. Длинные, до плеч, волосы перехвачены лентой. Ребята узнали соседа по этажу, шведа. Он приехал с женой и ребенком, но сейчас был один, и ему тоже было жарко.
Ахмед стал что-то шептать на ухо Иосифу.
— О чем он? — спросил Стас.
— Он спрашивает, неужели в Москве — надежде прогрессивного человечества — тоже есть волосатики?
— Сколько угодно! — рассмеялся Стас.
— Так и отвечать? — спросил Ося.
— А что?
— Ну… — замялся Ося. — Неудобно. Может, скажем, что в Москве нет длинноволосых, а? Святая ложь, а?
— Нет! — категорически уперся Стас. — Надо говорить правду. Ты и так ему сегодня заливал под завязку. Полным-полно, мол, так и переведи!
Левочкин перевел. Ахмед качал головой. Был он курчав и коротко острижен. Во влажных его громадных черных, как танжерская ночь, глазах светилась безысходная арабская печаль.
— Ахмед приглашает в бар, к телевизору. Давай одеваться!
Они оставили шведа в одиночестве, пошли в номер переодеваться, а Ахмед направился в бар ждать их и Натали.
Ахмед с Натали пили кофе. Стас и Иосиф — заказанное для них Ахмедом сухое красное вино. Вино было дрянное, хорошего тут вообще не было.
С Натали Ахмед общался по-французски, и друзья из их разговора ничего не понимали. Видно было только: Ахмед рад, что вечер удался, у всех хорошее настроение, еще раз было заказано вино и много кофе. И воды принесли — это тоже Ахмед постарался, — и каких-то орешков. Из динамика беспрерывно транслировалась легкая музыка, танцевать здесь было не принято, наверное, оттого, что бар принадлежал гостинице, а гостиница — «четыре звездочки», высокий класс, постояльцы — люди солидные, молодежи с улицы сюда вход заказан, да и вообще, для активного отдыха есть другие места, вон по соседству — ночной клуб, пожалуйста.
— Спроси, Натали, а места в гостинице есть? — сказал Стас.
Натали перевела.
— Конечно, — удивился вопросу Ахмед.
Левочкин пояснил;
— У нас в любом городе, прежде чем построить гостиницу, заказывают большую доску — из дерева, из золота, серебра или просто из картона — с надписью — «Мест нет».
Левочкин опять понесся.
— А почему? — удивился Ахмед.
— Этого никто не знает, — авторитетно отвечал Левочкин, — никто, даже директор гостиницы. Загадка русского сервиса.
— Не морочь ему голову, — попросила Натали. — не поймет.
— Мальчики, — спустя некоторое время оживилась она, — Ахмед спрашивает, нет ли желания закусить чем-нибудь посущественней, а то ведь уже полночь?
— А что, есть возможность? — встрепенулся толстый Стас. (На протяжении всей поездки не было еще случая, чтобы он отказался в ресторане от добавки, жаль только, добавку предлагали не всегда. «Здесь нет каких-то нужных мне витаминов», — объяснял он Левочкину свой хронический голод. «Куска оленины килограмма на полтора для тебя здесь нет, вот в чем дело!» — возражал ему Ося.)
— Ахмед приглашает в ресторан «Дамаск», национальная кухня. Все заботы берет на себя…
— Он тебя хочет пригласить, да стесняется, вот и зовет нас, — догадался Левочкин. — Скажи, согласны, принимаем приглашение, особенно обжора Стас! Особенно за счет фирмы!
— Не надо, это не переводи… — застеснялся Стас.
— Что я, совсем уж дура? — обиделась Натали.
— Кто тебя знает? — Пожал плечами Ося.
Они влезли в такси и через две минуты оказались перед входом в «Марокко-палац». У входа висела фотовитрина с обнаженными танцовщицами.
— Нам не сюда, нам напротив, — сказал Ахмед. — Сюда потом.
Напротив через улочку сияла неоновая вывеска ресторана «Дамаск» над маленькой дверью, а все окна были забраны железными ставнями так плотно, что свет из ресторана на улицу не проникал.
Ахмед что-то сказал по-арабски швейцару, тот с полупоклоном посторонился, гости вошли в дом, прошли узенький маленький коридорчик и оказались в зале.
Национальный оркестр (все музыканты в белом) играл что-то громкое и непонятное.
Метрдотель отвел гостей за их столик. Левочкин огляделся. Тесное помещение ресторана состояло из нескольких маленьких залов, а в залах все столики были разделены резными деревянными заборчиками. Выходы из залов упирались в центральную площадку, где находилось небольшое возвышение для оркестра и несколько квадратных метров пола для танцев.
За весь вечер никто из посетителей так и не танцевал. Левочкин объяснил себе это национальным характером ресторана, народной музыкой его оркестрика. Танцевали девушки из варьете — четыре, на удивление, полные марокканки исполняли танцы народностей Атласских гор. Они очень непринужденно танцевали и пели, шутили, смеялись и вообще резвились, чувствовали себя не как на работе, а будто бы на репетиции самодеятельности в сельском клубе.
Иногда по столикам гулял медный поднос, куда посетители складывали медь, серебро и бумажки, очевидно, гонорар для артистов.
Поначалу Стас боялся, что ему наесться не удастся, но сразу же принесли острый суп, затем порцию вкусной каши «кускус» под соусом, затем мясо, затем сладости, чай и, воду, хлеб и лепешки и отдельно соус с пряностями.
Стас успокоился, повеселел, тем более что на столе кроме легкого вина, заказанного Ахмедом для Натали, стояла бутылка «Русской водки» в экспортном исполнении, предусмотрительно захваченная Левочкиным в гостинице из их запасов.
— Как мясо, мальчики? — спросила Натали.
— Мясо вкусное, но тонкое, — ответил Стас.
— Так и переводить?
— Ты что? — испугался Стас.
Она засмеялась:
— Вот и ходи с вами в приличное общество.
По отрывочным словам из бесед Ахмеда с официантом и по общему настроению в зале Левочкин понял, что атласские девушки и оркестр — это еще не самое главное, ожидается что-то другое, коронное, фирменное блюдо «Дамаска».
Так оно и вышло. Оркестр заиграл что-то нежно-заунывное, и неизвестно откуда появилась молодая красавица с длинными черными волосами, громадными глазищами в пол-лица, без одежды — если не считать узенькой красной полоски на бедрах и такой же на груди.
Зал взорвался аплодисментами, звезду «Дамаска» тут знали и ждали.
Стас при виде этого зрелища чуть не подавился лепешкой с соусом, а у Левочкина дрогнула в руке рюмка.
Исполнялся танец живота.
— Запоминай, Натали, — шептал Левочкин, — будет чем удивить московскую публику. Учись. Во дает, чертовка! Нравится?
— Да, — сказала Натали. — Это красиво.
Но почему-то в голосе ее была грусть.
— В том-то и дело, красиво… Сколько поэзии! Само совершенство… Нет, я не могу, Стас! Здоровье этого чуда!
Ахмед улыбался. Он радовался эффекту. Натали ему перевела, что ребята пьют за здоровье танцовщицы.
Ахмед попросил поднос, положил несколько купюр, отправил поднос дальше. Он за гостей благодарил артистку.
Но что больше всего удивило Левочкина — наколка на ее подбородке, небольшая, в полспички вертикальная полоска. Очевидно, сделана в детстве, какой-нибудь племенной знак. Наколка не портила ее прекрасного лица.
