Иван Яган - За Сибирью солнце всходит...
— Мамаша, разрешите — помогу!
Не успела она опомниться, а я уже протискивался со стульями в аудиторию и скороговорил:
— Разрешите! Разрешите пройти, товарищи! Полундра! Осторожней, поберегитесь!
И меня пропустили. Я поставил стулья возле переднего стола и окинул взглядом аудиторию, ища свободное место...
Экзаменационную карточку оформил после того, как написал сочинение.
Сдал экзамены по литературе и истории. Другие ребята днями и вечерами бродили по Москве, а я с утра до вечера сидел «на якоре», в общежитии на Стромынке, готовился к немецкому. Туговато было с ним. Абитуриенты говорили между собой о конкурсе, о проходных баллах, а я отмалчивался: от перенапряжения сердце расходилось на все двенадцать баллов.
На экзамене сделал перевод со словарем, принялся искать в тексте перфект и плюсквамперфект. Так толком и не разобрался. Подошло время отвечать. Стал читать немецкий текст. За четыре года перерыва в учебе буквы позабыл. Вместо «Боймен» произнес «Воймен», вместо «верден» сказал «мерден».
— Шпрехен зи дойч? — спросили меня.
— Видите ли, я только со словарем шпрехаю, а без словаря нихт гут, не получается. Понимаю, что спрашивают, а антвортет не могу. Перерыв у меня большой...
— Ну что ж, — сказали мне по-русски, — идите занимайтесь, подготовьтесь получше, а тогда и придете.
— А когда приходить?
— На следующий год...
— Хорошо, — сказал я, встал, пошел на место, где готовился, забрал бескозырку и направился к выходу. У двери надел бескозырку, глянул на экзаменаторов и сказал:
— Ауфвидерзеен! Эс верден лихт!
За дверью ко мне кинулись абитуриенты:
— Ну, как?
— Капут, вот как...
— Что спрашивали?
— То, чего я не знаю.
— А какие тебе вопросы попались?
— Непонятные...
— Вы в самом деле не знали или вас завалили? — сочувствует глазастая белокурая девица.
— Да, — ответил я, — я в самом деле не знал и меня завалили...
В это время открылась дверь аудитории и показалась одна из экзаменаторш.
— Товарищ матрос, зайдите!
— Хорошо, — сказал я и пошел за ней.
— Мы посоветовались, — говорит экзаменатор-мужчина, — и решили поставить вам удовлетворительную оценку. Перевод вы сделали неплохо, именно не дословный, а смысловой получился... Остальные предметы у вас сданы на «отлично»... Вы серьезно решили стать журналистом? Или, может, так?.. — Он почему-то показал глазами на дверь, которая чуть подрагивала, из-за нее явно подсматривали с той стороны. — Честно говоря, — продолжал экзаменатор, — тут женщины за вас горой встали. Дескать, моряки — люди серьезные. Вот у Валентины Петровны сын тоже во флоте служит.
— Не во флоте, а на флоте, — поправила Валентина Петровна мужчину. — Ведь правильно я говорю, товарищ Зайцев?
— Да, моряки так говорят: на флоте.
— Ну вот видите, Василий Михалыч, я права. А вы на каком флоте служили? — обратилась она ко мне. Я показал пальцем на погоны, где было золотистым по черному написано «ЧФ». Василий Михалыч тут же победно захохотал.
— Вот так здорово! Мать моряка, а не знает, как флот определить. Ваш Генка-то на каком?
— На Балтийском... Может, вы еще мне устроите экзамен по морским воинским званиям? Пожалуйста: капитан первого ранга, капитан второго ранга, капитан третьего ранга, адмирал!..
— Ну, тут-то вы сильны. Тут я сдаюсь, — сказал Василий Михалыч. — Как, товарищ матрос, правильно она звания перечислила?
Не хотелось огорчать женщину, мать незнакомого однокашника. Однако, то ли из моряцкого самолюбия, то ли еще почему, я и сам не понял, но вдруг сказал:
— Правильно. Есть такие звания. Только по старшинству они перечисляются наоборот: вначале — капитан третьего, затем второго, потом первого ранга. А уж потом... контр-адмирал и так далее...
— Что вы говорите! — почти в один голос воскликнули экзаменаторы.
Я грешным делом подумал: не кроется ли за этими разговорами не по теме что-нибудь этакое... Ну, например, пошутят, чтобы успокоить, а потом скажут, как я сказал им: ауфвидерзеен! Присмотрелся: нет, хорошие люди. Просто они устали от экзаменов и рады, что нашли возможность немного отвлечься. Да вот уже Василий Михалыч в ведомости против моей фамилии поставил «удочку».
— Значит, вы собираетесь учиться на заочном?
— Да, хотел.
— Ну и правильно. Журналистами становятся не здесь, а там, на работе, где люди. А учебники проштудировать можно и во время сессий. Так что мы с вами на зимней сессии встретимся... И немецкий подтянем. Желаем успехов!
— Спасибо. До свидания.
В коридоре ко мне опять метнулись страждущие.
— Ну, что?
— Зачем второй раз вызывали?
— Переэкзаменовывали, — отвечаю.
— И как?
— Да вроде все в порядке... Дайте, ребята, закурить...
Покурил, направился к выходу. И услышал за спиной голос той белокурой, глазастой: «Вытянули, конечно...» В ответ ей кто-то из парней: «А тебя, Софочка, уже и вытягивать не хотят. Надоела ты здесь за три года в качестве абитуриентки. У тебя только два варианта, два взгляда на поступление: или завалили, или вытянули...»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Через полмесяца после вступительных экзаменов, отсидев установочную сессию и получив студенческий билет, я уезжал домой, в свой Зауральск. В попутчики ко мне пришвартовался земляк, матрос-черноморец, служивший в Одессе на какой-то плавбазе, полугражданском судне. Он тоже демобилизовался досрочно по причине поступления в МГУ. Встретились мы первый раз в коридоре общежития на Стромынке после второго экзамена. Я шел в умывальник с бритвенным прибором в руках, с полотенцем через плечо. Одессит, удовлетворенно улыбающийся сам себе, мелкими шажками семенил по коридору. В обеих руках он нес по четыре пивных бутылки, воткнутых горлышками между растопыренными и побелевшими пальцами. По две бутылки были зажаты под мышками, из карманов брюк выглядывало по бутылке. И еще головка одной бутылки выглядывала из-за края выреза флотской форменки. На фоне тельняшки она казалась плавающей по морским волнам.
— О, привет, земеля! — обрадованно поприветствовал матрос меня. — Ты в какой комнате? А я в двести пятой. Давай, чепурись поскорей и заходи ко мне, пивка попьем...
Я оглянулся вслед моряку, когда в коридоре что-то грохнуло. Это у «земели» из кармана выпала бутылка, когда он поднял ногу и вставлял носок ботинка в дверную ручку, чтобы открыть дверь. И дверь не открыл и сам чуть не упал, потеряв равновесие. А упавшая бутылка не разбилась — пол деревянный...
— Заходи, земеля, кидай якорь! — пригласил одессит, когда я зашел в его комнату. — Будем знакомы: Серега Квочкин, матрос запаса, а теперь — а-б-и-ту-ри-ент. Черт, слово такое — не выговоришь без пол-литра!
— Андрей Зайцев. Остальное — то же самое.
— На какой поступаешь?
— На журналистику.
— Да-ешь! У вас же конкурс сумасшедший... Ну ладно, садись, пивка попьем. — Я увидел на тумбочке шмат свиного сала, густо посыпанный крупной темной солью. Здесь же, на газете, лежали малюсенькие бублики. Взглядом сосчитал стоящие на полу пивные бутылки: двадцать пять штук!
— Слушай, в коридоре я насчитал у тебя пятнадцать бутылок, а здесь двадцать пять.
— А я, земеля, два рейса сделал. Люблю это дело. Хлебом не корми — дай пивка... Ты откуда родом?
— Из Зауральска.
— Ну, не трави! — Серега Квочкин изобразил на конопатом лице решительное недоверие, откачнулся ошеломленно и привалился к стене спиной, словно ожидая удара. Глаза его расширились, белесые брови вздернулись, а кожа на лбу собралась в гармошку. — Ты понимаешь, я ведь тоже из Зауральска! Получается, мы дважды земляки — по родине и по морю. Землеморяки мы с тобой.
Я тоже обрадовался такому совпадению. К тому же Квочкин оказался общительным и балагуристым парнем. Правда, он был очень огорчен тем, что я не могу выпить больше двух бутылок пива...
И вот мы вместе едем домой. Оба студенты-заочники. Едем в плацкартном вагоне, в одном купе. Впрочем, не совсем вместе, В половине одиннадцатого Квочкин заворачивает в бумажку кусок соленого сала, бежит в вагон-ресторан «попить пивка» и сидит там до закрытия на обеденный перерыв. После обеда снова убегает. А я коротаю время с кем придется. Читать ничего не хочется — начитался за время экзаменов. И не спится. То выйду в тамбур покурить, то поиграю с каким-нибудь пацаненком, то присяду к окошку и смотрю на мелькающие за окнами пейзажи.
Вот и сейчас увлекся трехлетним парнишкой, который бегает по вагону с ружьем. По виду мальчик нерусский, с черными раскосыми глазками. Я провел с ним уже больше часа и не заметил, чтобы кто-то окликнул Женьку, приглядывал за ним.
— Где твоя мама, Женя? — спрашиваю.
— Там, — показывает Женька на дальнее купе. Я достал из чемодана яблоко, вымыл и угостил мальчишку. Тот сразу побежал в свое купе, залопотал на непонятном языке. Я пошел следом. На одном из нижних мест лежала Женькина мать, молодая широколицая и узкоглазая женщина, по виду — бурятка. Я заметил, что спит она на полке без постели. В головах какая-то одежда.
