Илья Зверев - Второе апреля
Виктор. Нет, все правильно. Пашкин прав, что угодно можно поднять! Опустить тоже можно. И все можно петь на любой мотив. Любые слова.
(Делает несколько гимнастических движений гантелями, потом, продолжая упражнения, начинает петь зло и отчаянно на разухабистый мотив «Имел бы я златые горы».)
Восстань, пророк,
И виждь и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги-и сердца людей.
(2 раза)
Останавливается на мгновение и вдруг отчаянно и сильно залепляет гантелей в свой портрет. Звон разбитого стекла.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Коридор общежития, телефон, над ним несколько плакатов: «Королеву полей — на силос!», «В жизни всегда есть место подвигу», «Молния. Привет девятой комнате — комнате коммунистического быта», «Позор и стыд шестой комнате и лично Кузяеву за распитие напитков и грубые пререкания с комендантом». Девушка с золотым зубом говорит по телефону. Рядом мается Саша, видимо ожидающий очереди.
Девушка с золотым зубом (зло и жалобно). Я знаю, кто тебе это говорил! Это тебе Галька Капшунова говорила. Но я пойду до нее и плюну в ее поганые очи... Что? Не Галька? Но я все равно знаю, кто говорил. Это та, рыжая, из второй комнаты. Но ты знаешь мой характер. Я прямо подойду...
Саша. Тась, я тебя умоляю, закругляйся...
Девушка с золотым зубом. Сейчас, Сашенька. (В трубку.) Ну, ладно, Клава, как хочешь. Я все равно узнаю...
Саша. Кого это ты?
Девушка с золотым зубом. Закурить есть?
Саша. А ты куришь?
Девушка с золотым зубом. Закуришь тут... запьешь... Какая это гадина про меня распустила, что я с Толиком встречаюсь? А этот Гиковатый, Пал Палыч, моральный вопрос поднял. Что я женатика завлекла, разбиваю советскую семью. А чего же его жена? Она хорошо живет, как кошка! А я мучаюсь.
Саша. Погоди, Тась, минутку... (Набирает номер.) Квартира товарища Сухорукова? Доктора Волчкову, пожалуйста... По делу. Это говорит... Иванов из райздрава! Ушла? Давно? Спасибо.
Девушка с золотым зубом. Тоже бедуешь?
Саша. Да так как-то... Вроде все просто и ясно, а не понимают. Ну, никак.
Девушка с золотым зубом. Этим, Сашенька, полмира бедуют. Одним горе, что их не понимают. А другим, наоборот, страх, что их вдруг поймут. Вот поймут — и все, и конец им...
Появляется Гиковатый. Он сильно навеселе.
Гиковатый (Тасе). А-а-а, мадемазель! (Поет.)
Любила меня мать и уважала,
Что я ненаглядная дочь,
А я с офицером убежала,
В ту темную ненастную ночь.
Девушка с золотым зубом. Несправедливый вы человек. Вы же знаете, ничего у меня с Толиком такого нет. Одна любовь.
Гиковатый. Прелюбодеяние есть прелюбопытнейшее деяние. Как говорил мой папаша. Культурнейший был человек, хотя и простой телеграфист. Про твою любовь профсоюзу ничего не может быть известно. Аморалка в телефонной будке была! Целовались. Два человека видели. Так что по заслуге вору и казнь.
Девушка с золотым зубом. Да уйдите вы, злыдень...
Гиковатый. Чего это я вдруг уйду? Здесь пока еще территория нашей родины, и я пока еще гражданин СССР, имею право находиться! И выпил законно. У меня сегодня внучечка родилась...
Девушка с золотым зубом. Ох ты, господи... (Убегает.)
Гиковатый. Битте-дритте, дверь дитюр...
Саша. Ну и тип же вы! В оккупации небось полицаем каким-нибудь были.
Гиковатый. Не-ет, голубь, нет! Ни в чем я таком не был. Ни в оккупации, ни в полиции, ни в оппозиции. Напротив — одни грамоты и благодарности. И орден на заслугу лет. (Снисходительно.) И если желаешь знать, мне тебя жалко. Вот тебя отовсюду выгнали. Так? Поганой метлой, можно сказать. А мне всегда будет почет и предпочтение. Хотя ты какой благородный и разблагородный, а я — правильно — подлый человек без малейшей святости в душе. Но тем не менее... Я это тебе вот как сыну объясню, по-доброму... И зря ты на Як Лалча полез. Напрасно! Это только в сказочках, в сомнениях вот такусенький Давид вот такого Голиафа — наповал. Ха-ха.
Саша. Слушай, папаша, катись отсюда к чертовой матери...
Гиковатый. Не-ет, ты послушай, послушай. Ты воспользуйся, что я сейчас душевный, выпивший. Я тебе, как сыну...
Входит Фархутдинов с большим портфелем.
Гиковатый (неуловимо перестроившись). Здравствуй, Ахат Фархутдинович.
Саша. Здрасьте.
Фархутдинов. Здравствуй... Здоров.
Саша. (Гиковатому.) Слушай, Павлович, ты что же это в партгосконтроль совсем не ходишь? Твоя же нагрузка.
Гиковатый (вроде бы отчаянно)... Моя. Все нагрузки мои. И постройком, и культкомиссия. И то, и се. У нас же всегда так: видят, что, человек — дурак, болеет за общественность, так давай еще, еще давай грузить... (Словно опомнившись) Ты извини, я грубо, попросту... И выпил, я тут еще (С застенчивой усмешкой.) Внучечка у меня сегодня родилась.
Фархутдинов. Поздравляю, Павлович...
Гиковатый. Валентиной назвал. Валечкой. В честь Чайки космоса.
Фархутдинов. Ну, поздравляю, поздравляю...
Саша. Ах и сволочь же вы! Ну и сволочь! Дал бы я вам в морду!
Гиковатый. (добродушно). Не дашь... Моральный кодекс не позволит. Старому человеку — и в морду. Да ни в жисть.
Саша. А вот я просто сейчас пойду и расскажу.
Гиковатый. Нет, и доносить ты не пойдешь, побрезгуешь. Вас же, благородных, можно голыми руками брать. Вам то низко, а то недостойно, а это неблагородно... А мы люди темные, нам все годится.
Саша. А я встану на собрании, и расскажу...
Гиковатый. И на собрании ты мне не страшный. Ты ж будешь горячиться, будешь все говорить, что у тебя тут (трет лоб) и вот тут (прикладывает руку к сердцу). А я скажу только то, что требуется — и все, каюк тебе. Я все правильные слева наизусть выучил. Ты меня разбуди посреди ночи — и я тебе скажу, какое куда сунуть, чтоб надежно, чтоб без осечки.
Саша, сделал мученический жест.
Гиковатый. Да ты не кривись. Ты вникай. Я по жизни говорю... Ведь они же товарищи такие... Они слова вперед дела ценют. Ты делай, что хочешь, лишь бы только слова были правильные... И все было как положено. Я, например, замечаешь? Усы не брею! Чтоб вид иметь какой положено: старый ветеран, славные традиции рабочего класса, (Доверительно.) Я, брат, умный... Я несгораемый. Меня без танка взять невозможно.
Саша (вдруг весело). Так будет танк! Считай себя покойником, папаша.
Гиковатый. Ничего, ты говори, говори... Я сегодня добродушный. У меня сегодня внучечка родилась. Вот така махонька. Валентиной назвали... Как жинку мою, покойницу. (Уходит.)
Саша решительно идет к телефону.
Саша (в трубку). Девять-один. Здравпункт?.. Там у вас доктора Волчковой нет? Неважно... Нет, звать не надо. Спасибо... (Садится на стул, читает вслух плакат, висящий над телефоном.) «Королеву полей — на силос!»
В коридоре появляется Пашкин.
Пашкин. О, Саша! А я уже с именин иду.
Саша. С легким паром!
Пашкин (проходит, но потом вдруг возвращается). Я хочу тебе задать один вопрос. Только ты отвечай серьезно. Может, от этого вопроса жизнь человека зависит. Вот скажи: тебе сейчас хорошо? Вот при всем этом?
Саша. Нет, Шура, мне нехорошо.
Пашкин. Нет, я спрашиваю в смысле души. Вот ты сделал по совести, и все такое. Ну, и хорошо тебе?.. Ты мне честно скажи, я для дела спрашиваю.
Саша (почти кричит). Ну, пожалуйста, я тебе дам слово. Честное пионерское под салютом всех вождей! Мне плохо! Вполне!
Пашкин. И что? Что ты будешь делать? Признаешь ошибки?
Саша отрицательно мотает головой, говорит медленно.
Саша. Нет, ошибки я не признаю.
Пашкин. М-гу... понятно... (После паузы), Слушай, ты знаешь анекдот — про смешанные чувства? (Саша пожимает плечами.) Смешанные чувства — это когда твоя теща в твоем «Москвиче» летит в пропасть!... Ну ладно, будь! (Уходит.)
Саша решительно поднимается и снова берет телефонную трубку.
Саша Девять-один... Здравпункт? Позовите доктора Волчкову. Откуда я знаю? Наверно, кто-то другой звонил... Только что ушла? (Кладет трубку и лишь потом говорит.) Спасибо...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Комната в квартире Малышевых, та же, в которой был званый ужин. На столе детский бильярд. Саша ходит вокруг с кием и сосредоточенно играет сам с собой. Раймонда стоит рядом в какой-то странной, торжественной позе.
Раймонда (вдруг удивительно торжественным голосом). Сашка, я тебя уважаю!
Саша. Спасибо!
Раймонда. Это ужасно, Саш, что в нашем поколении уже нет таких ребят, как ты или Костя... Таких, которые готовы... ради убеждений... Все какие-то школьнички, маленькие, одноклеточные...
Саша. Это вам кажется, Раймонда Алексеевна. Оглянитесь вокруг себя, как пишут в газетах.
Раймонда. Почему никто не разговаривает со мной серьезно?! Я же взрослая! Я же мыслю!
Саша. Этого еще успеешь похлебать. (Забивает шар в лузу.) Вот со мной все уже разговаривают серьезно — и это совсем не мед. (Забивает еще один шар.) Видишь, как точно получается. Когда сам с собой играешь...
