Фазиль Искандер - Козы и Шекспир
Что он имел в виду, учитель не понял. Но Сталин уже обдумывал будущее «мингрельское дело», при помощи которого он собирался расправиться с Берией.
— Ваше соображение интересно, — сказал Сталин. — Оно будет тщательно обдумано и, скорее всего, принято. Вы настоящий патриот Советского Союза.
Сталин встал из-за стола и протянул руку учителю. Тот с огромной благодарностью и любовью пожал протянутую руку. Уже с ликующим туманом в голове, ничего не видя и ничего не замечая, он сел в поданную машину и укатил к себе в деревню.
Несколько дней Сталин время от времени вспоминал этого сельского чудака и его интересное предложение. Волны сентиментальной нежности обдавали его, когда он представлял письмо налогового управления в газету «Правда» и свой скромный покаянный ответ.
Однако прошло еще несколько дней, и вся эта картина представилась ему в ином свете. Конечно, укреплять в народе мысль о скромности вождя — государственно необходимое дело. Но писать в газете, что Сталин забыл уплатить налог за свой гонорар, — дело вредное.
«В государстве нашего типа, — думал он, — необходим абсолютно непогрешимый образ вождя. Сообщение о том, что вождь забыл заплатить налог, может посеять в головах смуту. Сегодня сам признал, что забыл уплатить налог за гонорар от книги, а завтра кое-кто начнет рассуждать о том, почему страна была не подготовлена к войне с Гитлером, и так далее и тому подобное.
Абсолютная непогрешимость образа вождя, — думал он, — не мне нужна, а нашему государству. В личном плане этот чудак хотел хорошего, но в государственном плане он вреден.
Если в «Правде» появится письмо налогового управления о том, что вождь не уплатил налог, и его извиняющийся ответ, то это будет удар по нашей государственности.
Все потенциальные интриганы поднимут голову. Они решат, что в Кремле разногласия, и антисталинская группировка организовала письмо налогового управления и вынудила Сталина дать повинный ответ.
Вынудила Сталина! Черт знает к чему это все может привести!»
— Лаврентий, — обратился Сталин к Берии, думая об этой истории, — тут этот сельский учитель, который приезжал сюда, наболтал всякой чепухи…
Сталин остановился, не желая делиться с Берией подробностями беседы.
— Товарищ Сталин, мы можем взять его через час, — с радостной готовностью отозвался Берия.
Сталину стало неприятно, что этот сельский чудак окажется под пытками бериевских молодчиков. Ему было жалко его. Он снова вспомнил его вдохновенную речь и снова подумал: «Субъективно хотел помочь, но объективно вреден». К тому же под пытками он проговорится, что в Мингрелии, по мнению Сталина, особенно сильны застольные традиции и не только в смысле круговой поруки в торгашеских махинациях, но и в смысле политических интриг. Берия может раньше времени кое-что заподозрить.
Тут осторожность Сталина была излишней, потому что Берия, сидя на скамейке с внуком Сталина, держал в кармане вышеупомянутый аппарат особенной чуткости. И аппарат работал. Берия уже много раз прокручивал для себя эту беседу и понял, что Сталин против него что-то готовит. Но и этот сельский идиот виноват! Мог же сказать, что законы застолья по всей Грузии одинаковы!
— Брать не разрешаю, — жестко обрезал его Сталин, — пусть умрет своей смертью.
— Ликвидировать? — вкрадчиво спросил Берия, как бы чувствуя дуновение полового удовольствия.
Сталин пришел в тихое бешенство, уловив в голосе Берии это личное удовольствие. Берия, как карикатурное зеркало, отражал Сталина. Хотя бы только поэтому такое зеркало надо было разбить!
Историческая необходимость уничтожать все, что подрывает могущество Советского государства, в исполнении этого похабника превращалось в личное удовольствие крутить мясорубку. И это бросает тень на Сталина. Ведь он, Сталин, жалеет этого сельского дурачка, но интересы государства превыше всего!
Сталин вдруг вспомнил эпизод из Ветхого Завета, который он читал мальчиком в духовной семинарии. Там описывался жестокий злодей по имени Берия.
Дальней памятью он точно вспомнил, что в Ветхом Завете есть такой жестокий злодей. Но более ближней памятью он забыл, что, когда назначал Берию всесильным наркомом, он и тогда вспомнил об этом легендарном злодее из Ветхого Завета, и тогда в известной степени это сыграло роль в назначении Берии главным палачом страны. Но сейчас он об этом забыл. Он цепко помнил все, что служит его сегодняшним планам, и искренне забывал все, что может им помешать.
Сейчас он думал: случайно ли такое совпадение имен? Может быть, Берия — скрытый еврей? Сталин уважал еврейское усердие, но ненавидел еврейскую иронию. Ничто так не разъедает государство, как еврейская ирония. «Пусть иронизируют в своем государстве, — думал он, — а мы посмотрим, что из этого получится».
Он чутко уловил, что недаром Берия в борьбе с космополитизмом, хотя и исполнял все его приказы вплоть до выдачи телогреек всем чекистам, чтобы в нужный день продемонстрировать народный гнев против евреев, но не проявлял былой радостной готовности.
Кстати, Берия, в свою очередь, чутко уловил, что борьба с космополитизмом косвенно направлена против органов безопасности и против него лично. Поэтому он и не проявлял былой радостной готовности, хотя имитировал ее. Сейчас интерес Сталина к мингрельскому застолью подтверждал, что Сталин готовит прыжок на Берию. «Главное, — думал Берия, — делать вид, что я ничего не подозреваю, а там посмотрим».
«Какая драма, — думал Сталин, — что в России никто никогда, кроме Петра Великого и меня, не понимал смысла русской идеи как воплощения безраздельной государственности. Только безраздельная государственность может преодолеть беспредельные пространства России.
Византия погибла не от крестоносцев, не от полудиких турок-сельджуков, — подумал он, — а от собственных открытых, бесконечных богословских споров, которые допускали глупые византийские цари и которые в конце концов расшатали государство».
Мысль его снова вернулась к Берии. «Все в нем фальшиво, — подумал Сталин, — и даже пенсне фальшивое, он и без него прекрасно видит. Труп главного палача страны надо время от времени выбрасывать народу. Это компенсация. Это полезно для народа. Народ убеждается, что палач — не самоцель». Так он поступил с Ягодой, так поступил с Ежовым, а с Берией припозднился.
— …Ликвидировать, ликвидировать, — со злобной язвительностью передразнил он Берию, — одно это слово всю жизнь слышу от тебя! Я тебе ясно сказал: пусть своей смертью умрет!
Берия понял, что этот человек должен умереть вне стен ЧК и как бы без его вмешательства. «Надо будет, и ты своей смертью умрешь», — подумал Берия.
…Дней через двадцать, когда Сталин был уже в Москве и Берия был уже в Москве, учитель истории был приглашен на большое пиршество, по иронии судьбы устроенное в мингрельском селе. После пиршества он благополучно добрался до своего села, благополучно лег спать и больше не проснулся.
Влюбленная парочка
Они сели за столик, за которым до этого сидели Андрей Таркилов и Юра. Оба были необыкновенно хороши. На вид ей было лет двадцать, а ему тридцать. Он был высок и даже за столиком горделиво-нежно склонялся над ней. Он был одет в белоснежный костюм, на горле его трепыхалась бабочка. Такие галстуки-бабочки здесь носят чрезвычайно редко. У него был могучий лоб и мужественное горбоносое лицо кавказца.
Она была тонкая как тростиночка. Одета она была в желтое платье с короткими рукавами. Сев, она как бы бессильно сломалась, обратив к нему большеглазый профилек с очаровательным носиком. Густые каштановые волосы ее доходили до самых глаз, как бы готовые в случае надобности перерасти в чадру. Налетающий с моря бриз иногда смело лепил ее хрупкую фигуру. Может, боясь, что ее подхватит ветер, он положил свою крепкую ладонь на ее руку. Мне показалось, что это молодожены, сбежавшие сюда от гостей.
Молодой человек заказал бутылку шампанского, плитку шоколада и велел принести три бокала. Из этого следовало, что они кого-то ждут. Я решил, что из всех гостей они выбрали одного, самого близкого, и шепнули ему, где они собирались тайком посидеть. Я даже решил про себя, что это тот человек, который когда-то познакомил эту очаровательную пару.
Парень разлил шампанское в два бокала, дождался, когда осела пена, и долил.
— За успех нашего дела, — сказал он и, протянув бокал, чокнулся с девушкой.
Ее тонкая рука с бокалом доверчиво потянулась к его бокалу. Девичий пушок проблеснул на ее загорелой руке.
Оба они выпили свои бокалы. Он сломал плитку шоколада, выпростал из нее кусок и подал ей.
— Я боюсь, что мне будет противно, — сказала девушка, прожевывая шоколад, — и он заметит это. Особенно если сауна там, массаж…
— Чепуха, — сказал он, — что ты, маленькая, что ли?! Он довольно красивый мужчина… Ему лет шестьдесят пять, но выглядит он гораздо лучше.
