Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 1
А Назаров на такой же вопрос — о препятствиях не местного происхождения — повел разговор не о своем колхозе, а об МТС.
— Да в колхозе-то у нас сейчас ничто вроде не мешает мне. С Дмитрием Сергеичем в основном поладили. При Тихомирове хуже было. За все в районе отдувались передовые колхозы… Вот на МТС нашу больно глядеть. Что получается — ни копейки ведь не дают им на капитальное строительство! Постройки у них до войны были богатейшие. Немцы все спалили. И вот до сих пор бедствуют. Мастерской нет, есть там сарайчик, три трактора только загнать, наша колхозная кузница куда просторнее. Весь инвентарь зиму и лето — под открытым небом. Не на что построить хотя бы простенькие навесы — министерство не дает денег. Это что — государственная экономия? Не могу понять такой экономии! Сам хозяин, знаю, на чем можно натянуть, а на чем нельзя натягивать. Копейку пожалеешь — рубль потеряешь! Самоходные комбайны, молотилки, тракторные сеялки под снегом зимуют. Срок службы инвентаря сокращается в три-четыре раза. Почему раньше у мужика лобогрейка работала двадцать пять лет? Кончил косовицу, обтер ее тряпочкой, разобрал, смазал и — в сарай. А тут — сеялки под открытым небом, солнце, дождь, снег. Дисковую сеялку правильно наладить на севе, вы знаете, это же — что скрипку настроить. И вот эти скрипки — под снегом! Дерево гниет, коробится, высевающие аппараты ржавеют. Эх!.. Взять бы тем финансистам, что фонды в МТС спускают, карандаш в руки да подсчитать: сколько стоит крыша без стен, столбы, дрань и сколько стоит тот инвентарь, что можно под этой крышей спасти?.. А трактористы зимою как у них живут? Приходят на ремонт, некоторые за пятнадцать — двадцать километров, каждый день туда-сюда не находишься. Надо тут где-то и жить, так чтоб поспать в тепле, переодеться, помыться. Общежитий в МТС нет. Ютятся где попало: кто в конторе, кто в кочегарке. И разобраться — директор не виноват. Опять же — не дают ему денег на строительство. Выше головы не прыгнешь. Спрашивал я нашего директора: «Может, это ты один такой в области несчастливый? Или не умеешь выпросить денег, или рассердились на тебя за что-то, в черном теле держат?» — «Какое там один! — говорит. — Съедемся в областное управление на совещание, директора, станем спрашивать друг друга — никому почти не выделяют фондов на капитальное строительство». Но как же существовать? Как же работать? Эта «экономия» нам боком выйдет! И другие машины калечим прежде времени, и кадры теряем, старые трактористы уходят из МТС… Министр сельского хозяйства, что ли, у нас такой несмелый? Не решается обратиться к правительству, доложить все, как оно есть?..
Пожаловался мне однажды Стародубов на Назарова:
— Мужичок. Замкнулся в рамках своего колхоза, ни о чем больше знать не хочет.
— Замкнулся? Вот это на него что-то не похоже.
— Член бюро, член исполкома, а не живет интересами района. В прошлом году он вывез по хлебопоставкам авансом, в счет нынешнего года, восемьсот центнеров. Мы ему сейчас этот аванс засчитали. Но нам-то, району, не засчитывают! Да вдобавок после того, как мы уже довели планы до колхозов, получаем телеграмму: еще вам десять тысяч центнеров. В других районах с заготовками хуже — боятся, что там хвосты останутся, и в порядке страховки дают нам дополнительно. Спрашиваем: «Как же размещать их?» — «Как хотите, так и размещайте…» Говорю Назарову: «Павел Федорович! Махни-ка еще, в счет будущего года, центнеров тысячу!» Жмется… «Подумаем, Дмитрий Сергеич… Я же не директор — председатель. Что колхозники скажут?..» А мне что скажут в обкоме, если я эти десять тысяч не выполню?..
— Но если они вывезут еще тысячу центнеров, то этот передовой колхоз поравняется в выдаче хлеба на трудодень с отстающими?.. Может быть, Дмитрий Сергеич, это и есть те случаи, когда нужно обращаться в высшие инстанции? И у вас и у Назарова сколько наболевших вопросов! Вот бы вдвоем — такие практики колхозного строительства! — сели бы, обдумали все и написали — что, по-вашему, мешает укреплению колхозов.
Стародубов взял со стола книжечку: «Устав Коммунистической партии Советского Союза», раскрыл ее, полистал.
— Да… Для нас написано черным по белому: «Член партии не имеет права скрывать неблагополучное положение дел, проходить мимо неправильных действий, наносящих ущерб интересам партии и государства… Член партии имеет право… обращаться с любым вопросом и заявлением в любую партийную инстанцию, вплоть до ЦК…» «Член партии обязан… бороться против парадного благополучия и упоения успехами в работе».
Был у меня еще разговор с «летописцем» колхоза «Красное знамя», Никитой Родионычем Королевым.
— До Дмитрия Сергеича у нас и такие секретари бывали, — рассказывал Королев, — что все больше в богатые колхозы ездили. Душою отдыхали там, голова у них там от бабьего крику не болела. А мимо какой-нибудь бригады в отстающем колхозе промчатся, — сто километров в час, — люди только пыль понюхают. То — хуже. То значит — руководители боятся трудностей, не нашли общего языка с народом. Распоследнее дело!..
— А вы, Никита Родионыч, в своей «Истории колхоза» и про секретарей райкома пишете?
— А как же! Я считаю, нет горше беды колхозу — плохой председатель, а для председателя колхоза нет ничего хуже — плохой секретарь райкома. А когда и тот и другой неудалые, то колхозу, значит, беда вдвойне… Товарищ Стародубов у меня под девятым номером идет… Эх, был у нас товарищ Круглых! При немцах в партизанах погиб. Орел! Тот бы нас тревожил! Каждый день пускал бы ежа под череп нашему Павлу Федорычу!.. А про Дмитрия Сергеича не знаю, чего написать. Пока что ничего такого не заметил, ни положительного, ни отрицательного. Так вообще, по делам в районе, слышно, неплохо он руководит, а как он к нашему колхозу относится — не поймешь. Приезжает к нам с людьми, экскурсии проводит, показывает им наши достижения — вот так нужно бы вам! А нам еще ни разу не сказал — как нам нужно! Да неужто мы высшей точки достигли? Вроде как на Северный полюс пришли: куда ни глянь, все на юг дороги, назад, а вперед нету?.. Почему мы, колхозники, тревожимся об этом — что вроде приостановились мы? Так ведь мы хозяева, нам здесь жить. Может, и товарища Стародубова куда-нибудь на учебу пошлют, и Павла Федорыча заберут от нас, переведут на руководящую работу. Пока попались нам хорошие люди — хочется с ними подальше вперед продвинуться!..
А насчет того, почему между ними дружбы нет, я вам так скажу. Всегда дружат либо толстый с тонким, либо длинный с коротким, так уж оно как-то в природе устроено. А когда оба ровные — скучно им, что ли, глядеть друг на друга? Да ежели еще по уму равны — кому же у кого поучиться, кто кого должен вперед подтолкнуть?..
Но в последний приезд к ним я застал горячий спор у Стародубова с Назаровым в райкоме.
Этому предшествовали такие события.
Стародубов возвращался как-то поздно вечером из района домой. В пути, в Сухоярове, его захватил такой ливень, что даже его «газик»-вездеход забуксовал. Вдобавок спустил скат. Пришлось заночевать. От колхозников он узнал, что Назаров еще днем уехал на грузовой машине в МТС и не вернулся до сих пор — тоже, вероятно, где-то застрял. Стародубов не пошел к нему, остался ночевать в той хате, возле которой забуксовал в балочке его «газик». Это была хата бывшей звеньевой, а теперь старшей птичницы колхоза Марины Фомичевой. Соседки, узнав, что у Фомичевых ночует секретарь райкома, собрались к ним на «посиделки». Часов до двух ночи горел свет в хате, много было рассказано секретарю о жизни колхоза, много вопросов было ему задано, были и шутки и серьезные разговоры, были даже жалобы на председателя колхоза, непогрешимого и непревзойденного Павла Федорыча Назарова.
Вот после этой-то задушевной беседы с колхозницами — в домашней обстановке, не на общем собрании — и произошел у Стародубова крупный разговор с Назаровым. Я застал спор в разгаре.
— Если бы ты послушал этих женщин! — говорил Стародубов. — Эх, какой народ!..
— А что же я — не видел, не слышал их никогда? — отвечал Назаров. — По десять раз на дню с ними встречаюсь.
Оба ходили по кабинету, навстречу друг другу, по разные стороны длинного узкого стола, приставленного в виде ножки буквы «Т» к письменному столу Стародубова, — оба в офицерских гимнастерках, с орденскими колодками, оба рослые, с сильными покатыми плечами, чуть располневшие… Было у них даже в глазах какое-то сходство — живые искорки юмора, усмешливые морщинки под глазами и на висках. Только Стародубов — брюнет, с отброшенными назад длинными волосами — загорел как-то нежнее Назарова. Его лицо было матово-смуглое, словно припудренное. А Назаров, которого все же больше обжигало солнце на полях, — остриженный под машинку безбровый блондин, — был краснокож, как индеец.
— Это вам, может, в диковину. Первый раз с ними встретились. Вынужденная посадка! А я в колхозе живу. Труженицы, стахановки, болеют о хозяйстве, знаю их!
