Михаил Барышев - Весеннее равноденствие
Сергей Потапович сообразил, что если по приезде запасы будут съедены и запиты, то даже самые сознательные члены коллектива временно утратят способность к производительному труду.
Пенсионера-экономиста выручила прирожденная находчивость и сметка работника военизированной охраны. На очередной санитарной остановке он таинственно пошептался с водителями автобусов. Едва машины прибыли к месту назначения и любопытствующие сотрудники высыпали наружу, опрометчиво оставив на сиденьях запасы, водители с лязгом захлопнули двери и уехали в неизвестном направлении.
— Спокойно! — жестом римского трибуна Харлампиев вскинул руку над толпой, объятой легкой паникой. — Спокойно, товарищи! Есть предложение закончить дневную норму до обеда!
— Это до ско́лька же вкалывать? — крикнул из толпы Паша-электромонтер, планировавший начать работу после обеда, а пока заняться более приятным компанейским делом. — До сколька?
Харлампиев снова нашел гениальное по простоте решение.
— Кто выполнит норму, тот и начинает обедать!
— А что, братва, подходяще! — крикнул Паша, сообразивший, что при такой организации работы, пожалуй, можно успеть сбегать в магазин подшефного колхоза. Ибо, вздохнув широкой грудью приволье полей, Паша понял, что размеры паевых взносов были определены явно без учета этого существенного обстоятельства.
— Согласны! — дружно откликнулся коллектив, упустивший из рук заботливо скомплектованные припасы.
— Давай задания!
— Аленушка, Борька, идите сюда!
— Восьмая комната, принимай влево!
— Игнатьев, здесь наш сектор!
В считанные минуты неорганизованная масса разделилась на отдельные производственные коллективы.
Ошарашенный такой стихийной организованностью, Харлампиев сунул в карман список с пятерками и рявкнул, как, бывало, на разводе караулов!
— Два мешка на нос! Начинать с краю!
Даже в последнюю декаду планируемого года коллектив института не проявлял подобного трудового энтузиазма.
Проворные женские руки рванулись к морковным зарослям. Запылила земля, молниями замелькали в воздухе сочные клубни. Ножи мгновенно отсекали ботву, и розовые, корни ранней моркови пригоршнями летели в плетеные корзины.
Не менее проворные мужские ноги принялись сновать вдоль грядок со скоростью императорских скороходов, доставляя корзины к мешкам. Затем мешки взлетали на могучие плечи кандидатов наук, на мускулистые спины главных специалистов, старших и просто инженеров и величественно плыли к учетному пункту, лично возглавляемому Харлампиевым.
Впопыхах Сергей Потапович ввел дробную систему учета, при которой каждый сданный мешок приходилось делить на число лиц, работающих в группе. А поскольку в группах работало по три, по пять, семь и более человек, то простые вначале дроби превратились в сложные, затем числители и знаменатели начали разрастаться с пугающей неизвестностью дифференциальных уравнений. Харлампиев взмок от умственного труда, поминутно скреб добротный нос, но не лукавил ни на одну десятую сданного мешка.
А в небе плыло нежаркое солнце. Мягко светились над лесом прозрачные облака. Из-за пригорка притащился любопытный ветер, принялся беззастенчиво ворошить косынки и прически, бессовестно и ласково забираться в распахнутые вороты рубашек и кофточек. Относил в сторону пыль, приятно холодил разгоряченные лица.
Земля, родившая такое невиданное морковное изобилие, дышала простором и сытой усталостью. Воздух был пахуч, как отстоявшийся в погребе квас, прозрачен и крепок.
Черные носатые грачи, кормившиеся по соседству, на скошенном хлебном поле, сбились в кучу, удивленные невиданным разноцветным многолюдством. В колхозном поселке пиликала воскресная гармонь, и по улицам прогуливались парами и в одиночку законно отдыхающие подшефные…
Потная и возбужденная Инна Замараева уселась эластичными брюками на грязную корзину и азартно лупила пучки моркови о Лялькины голландские сапоги. Руки ее мелькали, как у рекордсменки по сбору чайного листа. Орлиный нос морщился от пыли, на грязных пальцах отчаянно молил о пощаде вдрызг загубленный маникюр.
— Нажми, мальчики! — то и дело покрикивала она, оглядываясь назад. Там, отстав на добрые десятка три метров, одиноко трудился Петр Петрович Восьмаков. Он занимался сбором ранней моркови индивидуально, с той же сосредоточенностью и тщательностью, с какой проверял по подлинникам цитаты выдающихся экономистов.
— Славка, бери корзину!.. Розочка, передохни, ты же почти мать-героиня, детка моя, тебе вредно так переутомляться!.. Как, Лешенька, подходящая опохмелочка подвалила? Не будешь теперь морально разлагаться накануне шефских мероприятий… Ладно, выручу тебя в обед.
Шлеп!.. Шлеп!.. Шлеп!.. Перед изумленным Харлампиевым опускались мешки с ранней, нежно-розовой, как созревшие яблоки, морковью. Они грудились в ряд, доверчиво приваливались друг к другу пузатыми боками. Привычные к строю глаза Харлампиева выровняли первую мешочную шеренгу, затем сдвоили ее ряды, строили их. Торопливо отмечая в списках дроби, Харлампиев с удовольствием поглядывал на растущую шеренгу увесистых мешков.
В пятнадцать часов двадцать восемь минут Лешка Утехин опрокинул в мешок последнюю корзину моркови. Инна Замараева выхватила из карманчика голубую ленту и собственноручно завязала грубую ткань, распустив на ней подарочный бантик. Славка Курочкин одиноко заорал: «Ура!» Старший экономист Розалия Строкина выпрямила трудовую спину и поправила очки.
Затем Лешка нес мешок, а за ним по борозде, след в след, шагали Инна и Славка. Чуть отставая, торопилась Розалия, спотыкалась, роняла очки к улыбалась измазанным круглым лицом.
— Норма! — сипло оказал Лешка и скинул мешок с голубым бантом к ногам организатора-распорядителя.
Харлампиев недоверчиво оглядел мешок, зачем-то ткнул его пальцем и лихорадочно принялся складывать дроби. В итоге у него не хватило трех седьмых мешка. Но организатор-распорядитель великодушно простил передовикам такую мелочь и разрешительно махнул рукой. С радостным гоготом передовики помчались к автобусам.
На полпути Лешка Утехин незаметно нырнул в кусты. Его гордая душа не могла перенести неотвратимого унижения у автобуса. К обильным, высококалорийным и разносторонним запасам товарищей по ударной работе Лешка мог добавить лишь кусок черняшки и одну маслину. Вторую маслину он уничтожил еще по дороге в колхоз, чтобы немного унять горение в животе, опаленном вчерашним товарищеским ужином.
Когда производственная группа, выполнившая задание, понеслась к автобусу, Утехин сунул руку в карман пиджака и обнаружил в его дальнем уголке смятый, невесть как уцелевший рубль. План возник молниеносно. «На парах» сбегать в колхозный магазин и вернуться к товарищам равноправным человеком. С двумястами граммами ветчинорубленой колбасы, городской булкой, бутылкой лимонада и пригоршней ирисок «Золотой ключик» для Инны и Розалии. Лешка пробрался сквозь тальники и скоро оказался на окраине поселка подшефного колхоза. Он остановился, чтобы перевести дух, и заодно съел черный хлеб и обсосал последнюю маслину. Немного приглушив алчную пустоту в желудке, он бойко двинулся к магазину.
«Уехала на базу» — лаконичная надпись на листке из ученической тетради, пришлепнутая на двери сельмага, ударила Лешку по темени.
— Бабуся, а когда она с базы вернется? — наивно спросил он у какой-то прохожей-старушки, остановившейся поглядеть на незнакомого человека.
— Во вторник, милок, а может, в середу, — охотно объяснила старушка. — Дочь она замуж выдает. По третьему разу Лариска хороводится. Так что ране середы, милок, им никак не управиться.
Лешка уныло побрел от магазина. Наспех проглоченный кусок черного хлеба и горькая маслина вызвали жажду, разгоравшуюся с быстротой подпаленной соломы. Лешка метнулся вдоль улицы, но не обнаружил ни начатков водопроводной цивилизации, ни элементарного колодца с этаким поэтическим журавлем.
Мудрые книги, прочитанные младшим научным сотрудником, развили в его сознании передовую мысль, что в трудностях человек не может оставаться один. В такие минуты ему надо смело шагнуть в объятия человечества.
Утехин облюбовал аккуратный домик с голубыми ставнями, с буйным пламенем астр и тонкой блеклостью отцветающих флоксов в палисаднике, удостоверился, что во дворе нет злой собаки, и зашагал к крыльцу.
На вежливый стук Утехина двери открыла Лида Ведута, С минуту они молчали, сокрушенные такой неожиданностью. Потом Лешка спросил, как Ведута очутилась в этом доме.
— Я здесь живу! — с вызовом откликнулась Лида, словно Лешка собирался опровергать этот невероятный факт. — А ты-то как сюда попал?
Утехин уже пришел в себя. Он передал Ведуте пламенный привет от шефов, справился о ее здоровье, похвалил прелести данного сельского населенного пункта и попросил напиться. Так как, по всей вероятности, в поселке на воскресенье водопроводные колонки демонтируют и отправляют на профилактику.
