Лев Правдин - Ответственность
Начальник рассмеялся. Не оглядываясь, он протянул руку назад, и молодой ангел, поняв, что от него хотят, бесшумно подошел и осторожно вложил желтую папку в протянутую руку начальника. Такая, почти музыкальная согласованность вселяла уверенность в то, что все тут уже решено. Весь вопрос только — как.
— «Семен Иванович Емельянов, — прочел начальник, раскрыв папку, — связался с подозрительными элементами… нетрудовые доходы… устроил дебош в училище… живет на кладбище с попами и прочим сбродом…»
— Неверно! — это решительно проговорил Гурьев. И еще решительнее: — Брехня это, дорогой товарищ!
Начальник с неизменной розовой улыбкой ответил:
— Знаю, что брехня. Парень живет у вас. Работает?
— А как же! — подтвердил Гурьев. — И даже очень старательно работает.
— Ну и отлично, и пусть работает. Пока. Желаю всего лучшего.
— Нет! — Сама удивляясь своей смелости, Елена Сергеевна преградила ему дорогу. — Подождите. Надо довести дело до конца.
— Так я же сказал, если человек при деле…
— Да, да. Мы очень за то благодарны, хотя… — она удержалась, чтобы не сказать, что это не одолжение, а справедливость, и что за это не благодарят… — есть еще одна просьба: адрес его матери… Можно узнать? Это очень надо и ему, и ей. Необходимо…
— Хорошо, — проговорил начальник уже на ходу и велел секретарше записать и все выяснить и, снова пожелав «всего лучшего», скрылся за своей высокой дверью. Ангелоподобная дева отметила пропуска и тоже доброжелательно пожелала всего лучшего.
Когда они проходили мимо «Железного Феликса», непоколебимо стоящего в темноте на осеннем ветру, Елена Сергеевна разочарованно подумала: «И это все?» Стало жаль своей тревоги и того чувства, будто она идет на какое-то не совсем безопасное дело, и внутренне стыдно самое себя. Душевный порыв? Какой тут к бесу порыв. Давно бы так поговорить, и делу конец. Небось Угарова ни о каких порывах не думает, а просто строчит свои доносы, которые там подкладывают в желтые папки… «Пока».
Но ее спутник был, по-видимому, другого мнения.
— Сколько власти одному человеку дано. Хочет — осчастливит, хочет — повергнет человека в бездну.
Кажется, он тоже любил выражаться витиевато. Елена Сергеевна улыбнулась: рабочий человек, откуда тут взяться декадансу. И сказала:
— Может быть, и везде так? Попали к нему под хорошее настроение, он и махнул рукой: «пусть живет». Но все-таки добавил: «пока». А если бы у него было плохое настроение?
Неторопливо вышагивая рядом с ней, Гурьев подсказал:
— Махнул бы рукой и… нас с вами на заметку: не путайтесь под ногами…
— Страшно, когда все от одного зависит.
— А вы не очень-то пугайтесь. Хотя вы-то не побоялись.
— И вы тоже.
— Вам за это уважение во веки веков. От всей души поклон.
Он и в самом деле снял шапку и склонил голову над ее плечом. Она засмеялась:
— Что это мы с вами расхвастались так! Подумаешь, герои какие. За человека вступились, только и всего. Но он сказал: «пока». Это зачем?
Словно прислушиваясь к своим мыслям, Гурьев ответил:
— Очень просто: оттого, что он сам «пока». Сколько их сменилось за последние годы? Начальства всякого, неугодного. А мы работаем, мы-то с вами — постоянные.
Ее не удивила простота его объяснения, потому что и она сама втайне так же думала о непрочности всякого зла.
Зло непрочно. А добро? Она осторожно заметила:
— Счастье, говорят, недолговечно.
— Говорят. — Он потряс большим кулаком, словно угрожая кому-то, кто проповедует такие мысли. — Это те, которые только говорят. А те, которые сами добиваются, знают, что будет прочно. Это самая, учтите, прочная штука на свете — стремление человека к счастью.
Слушая Гурьева, она подумала, что, конечно, он любит только все прочное, устойчивое, и вещи, которые он делает, и человеческие отношения. Это понятно, она тоже любила прочные знания, это была та «вещь», которую она создавала. Очень хорошо, что Сеня попал в такие руки.
— А они все «пока»? — спросила она.
— Обязательно.
— Но ведь я на этом не могу успокоиться. «Пусть поработает пока». А завтра ему взбредет в голову: «Пусть не работает. Пока». Нет, за Емельянова придется еще побороться.
— А как же. Нас таких много — постоянных. Большинство. — И вдруг он, как ей показалось, без всякой связи со всем, о чем они до этого говорили, добавил: — Гитлер тоже мечтал, что он вечный. А мы его лупим. Все, что против человека, непрочно стоит. Какой бы правитель ни был, а если он не глуп, то должен сообразить: против народа не ходи. Народ терпелив до поры. Этому нас история учит.
На углу, где Елене Сергеевне надо было свернуть на свою улицу, они остановились.
— Позвольте уж я провожу вас.
Но она вдруг вскрикнула:
— Ой, кто это?
И обеими руками вцепилась в его рукав. Прямо на них из-за угла темного переулка выскочили какие-то лихие люди. Двое. Гурьев выступил вперед, заслонив свою спутницу. Но она тут же услыхала его смех:
— Вот дурные ребята!
— Кто?
— Да вот эти. Узнаете орлов, Елена Сергеевна?
Конечно, она узнала.
— Сеня? А это, наверное, Юртаев? Что случилось?
— Ничего не случилось, — проговорил Гурьев, — это они меня выручать устремились. Кто вам наболтал, куда я пошел?
— Ну, кто мог сказать? — слегка задохнувшись от бега, сказал Юртаев. — Тетя Сима догадалась. «Ох, не туда ли он пошел? Собирался ведь». А тебя три часа, как нет. Нельзя так, дядя Вася…
— Здравствуйте, Елена Сергеевна, — проговорил Сеня и тоже повторил: — Очень мы беспокоились, дядя Вася. Вот Елена Сергеевна, наверное, дома предупредила.
— Никого я не предупреждала, — беспечно, как могло показаться, ответила Елена Сергеевна. — Когда идешь в такое учреждение, лучше уж никого не предупреждать, тем более родных. Пусть думают, что я заседаю в управлении культуры.
— Вы тоже там были? — спросил Юртаев.
Сеня проговорил:
— Я никого не просил…
— Ага! — Гурьев засмеялся и, обращаясь к Елене Сергеевне, сказал: — Он не просил. А мы вот сидели и ждали, когда он попросит. Ты Елене Сергеевне в ноги должен поклониться, как матери родной.
— Господи, да стоит ли об этом?! — воскликнула Елена Сергеевна.
Юртаев поддержал ее:
— Сегодня еще не стоит обижаться на Сеньку. Пусть оклемается. Ну уж потом, если чего…
Все вместе проводили Елену Сергеевну. Прощаясь, она сказала, что придет посмотреть, как Сеня устроился в своей новой жизни.
Она не любила надолго откладывать то, что обещала, и на другой же день отправилась к Сене. Вот он — дом с мезонином. Заглянула в калитку и тут же увидела Сеню. Он умывался у водоразборной колонки в углу большого двора. Несмотря на сумерки, он сразу узнал свою бывшую учительницу и весь так просиял, словно из крана вытекала не простая водопроводная водица, а сказочная живая вода. Еще не зная, чем это объяснить, Елена Сергеевна приветливо и вместе с тем настороженно кивнула головой:
— Здравствуй, Сеня!
А он, все сияя и смущаясь, торопливо вертел в руках рубашку и никак не мог надеть ее.
— Простите, Елена Сергеевна, я сейчас. Я только с работы.
— Я вижу. А ты не торопись и сначала возьми полотенце.
Он схватил полотенце, висевшее на заборе.
— А я вот на заводе работаю. Учеником слесаря. И здесь живу, в этом доме. Хороший дом, верно?
— Хороший. — Она посмотрела на окно верхнего этажа. — Ты там живешь?
— Да. Как вы угадали? Называется мезонин. Может быть, вы зайдете?
Она согласилась, и он повел ее в мезонин по ступенькам, скрипящим на все лады. Он сообщил, что эта лестница за свои музыкальные качества называется «бандурой». Под ее аккомпанемент он сообщил, что живет в комнате, которую раньше занимала Марина со своей мамой, и что владелец всего мезонина, Володька Юртаев, очень хороший парень. Больше ничего он не успел сообщить, потому что «бандура» скрипнула своей последней ступенькой, и Сеня распахнул дверь в свою комнату и включил свет.
Очень хорошая комната, с большим окном и дверью на балкон. Старые, выцветшие обои, низкий потолок из потемневших досок и очень чистый пол. Мебели было немного: кровать под серым одеялом, столик, покрытый пестрой скатертью и поверх скатерти еще и газетой. Кроме этого стояли две табуретки и стул, покрашенные одной и той же зеленой краской.
— Не хватает инструмента, — сказала Елена Сергеевна и сама не заметила, что это замечание прозвучало как вопрос.
А Сеня заметил, но от ответа уклонился.
— Был тут инструмент, Маринкина мама из театра привезла. Обратно забрали.
Тогда она прямо спросила:
— Скучаешь?
Он ничего не ответил.
Она подошла к балконной двери. Внизу, как зеленый ковер, расстилался большой двор, огороженный забором. За ним неясно вырисовывались еще дворы, такие же большие и темные, и везде среди оголенных деревьев деревянные и, редко, каменные дома.
![Лев Гумилевский - Собачий переулок[Детективные романы и повесть]](/uploads/posts/books/152078/152078.jpg)