Александр Удалов - Чаша терпения
— Это что за визит? — спросил его Август. — Откуда и зачем?
— Явились, наконец, — вместо ответа сказал казак. Он спокойно поднялся, рассовал по карманам орехи, надел фуражку и сказал:
— Со вчерашнего дня вас ждем.
— Да в чем дело? — снова спросил его Август.
— А это уже вам сам господин ротмистр разъяснит, — сказал казак.
— Так где же он?
— У волостного начальника. Господина Абдулхая. Ну и орехов же у этого Абдулхая! Весь двор завален. Тьма тьмущая. Сушатся, — сказал казак и направился было за ротмистром, но в это время Зазнобин сам появился во дворе в сопровождении второго казака и важного, надменного Абдулхая, облаченного в чалму и чесучевый халат.
— Где это вы пропадали, друзья мои? — спросил Зазнобин. — А я вас хочу порадовать. Довольно вам жить в этой глуши. Перебирайтесь-ка в город, — продолжал он.
— В город? Как в город? Зачем? — бледнея, спросила Надя.
— Поступило распоряжение от уездного начальника закрыть здесь вашу медицину… то есть медицинскую точку. Так, кажется, сказано в этой бумаге. — Он достал из кармана хрустящий лист бумаги, развернул его и подал Малясовой. — Читайте.
Пока она читала бумагу, Зазнобин, блестя глазами, все время весело, игриво и как будто даже насмешливо смотрел на густо покрасневшее лицо Августа.
— Убедились?
— Да, но я не понимаю, за что? Зачем закрывать здесь медицинский пункт? Он здесь необходим. И у меня сейчас есть медикаменты… — говорила она как-то растерянно и покорно.
— Я, со своей стороны, как волостной управитель, весьма сожалею об этом, — медленно и важно заговорил Абдулхай, — но распоряжение уездного начальника для меня закон.
— Укладывайтесь. Повозка сейчас будет, — сказал Зазнобин.
— Как? Даже сегодня?
— Да-да. Именно сегодня. Даже немедленно. Повозка сейчас будет, — повторил Зазнобин.
— А зачем же повозка? Меня что, арестовывают? — вдруг спокойно спросила Малясова.
— Что вы, что вы, мадам! Как можно подумать… — намеренно обидчиво возразил Зазнобин.
— Ну так зачем же тогда повозка?
— Лишь знак проявления заботы и ничего более. Укладывайтесь.
Зазнобин взглянул еще раз на Августа, почему-то сердито поиграл желваками и ушел опять вместе с Абдулхаем со двора.
9Осень и зиму они прожили в городе, занимали прежнюю свою скромную комнатку в гостинице Малышевой. Надежда Сергеевна работала в старом городе, на Шейхантауре, в махалле Аль-Базар, в той самой маленькой больнице для туземных женщин и детей, где в памятный октябрьский вечер умерла шестилетняя Зина.
Но всю осень Надежда Сергеевна не могла успокоиться, все ходила по присутственным местам, доказывала, что в волости совершенно необходимо иметь медицинский пункт, старалась узнать, почему его закрыли. В общине сестер милосердия ей сочувствовали, но были бессильны помочь; в Туркестанском окружном управлении Красного Креста она никак не могла добиться, чтобы ее принял председатель общества Глебов; уездный начальник Пенкин пожимал плечами и говорил, что он ничего не может сделать, так как ему было дано указание свыше закрыть медицинский пункт в волости; городской голова Путинцев опять разговаривал с ней сухо, коротко, официально и снова посоветовал обратиться к уездному начальнику Пенкину. Наконец она побывала у начальника города, в канцелярии туркестанского генерал-губернатора, где ее принял сначала управляющий канцелярией, а затем помощник генерал-губернатора, обещавший непременно помочь. Но время шло, близился уже новый год, а обещания так и оставались обещаниями. Новый же начальник края, после бегства Суботича, все еще не был назначен Петербургом, и Надежда Сергеевна, наконец, отступилась.
Но однажды ей пришла мысль сходить по этому делу еще к Зазнобину, и она пошла.
— Да что вам дались эти кишлаки и деревни? — воскликнул он весело. — Посмотрите, как вы похорошели, а?
— Я пришла к вам, чтобы выяснить, по каким мотивам…
— Был закрыт ваш медицинский пункт в волости? — перебил он ее.
— Да.
— По моим мотивам. По моим мотивам и наблюдениям, — повторил Зазнобин, прямо и нагло глядя на нее. — Вас это устраивает?
Она даже растерялась от этого наглого признания.
— Но за что? Ведь не было причин, — сказала она.
— Не прикидывайтесь, сестра милосердия. Не прикидывайтесь. Вы начали устраивать манифестации с первого же дня вашего приезда. Вспомните мое первое предупреждение. А? Я сразу понял, зачем вы приехали сюда из Петербурга.
— В таком случае — арестуйте меня.
— Ну зачем так строго. Вы в надежных руках.
— В надежных руках?
— Да. Очень надежных, — повторил он. И добавил. — Я слышал, что вы обиваете пороги многих канцелярий. Это совершенно напрасно. Вы ничего сейчас не добьетесь. Ничего. Девятьсот пятый и нынешний девятьсот шестой год испугали нас не на шутку. Говорю вам это совершенно откровенно.
«В надежных руках, — думала она, возвращаясь домой. — В надежных руках… Значит… он?..»
Морозная боль прошла у ней по корням волос. Надя остановилась, сдавила виски ладонями. В ушах зазвучали голоса:
«— Что ж вы молчите? Высказывайтесь! — вдруг закричал Август.
— О чем высказываться, Август Маркович? — спокойно спросил Кузьма Захарыч. — А-а… Вам не нравятся забастовки. Вас это раздражает. Ну, а что же я поделаю, Август Маркович?! Еще вам не нравится, что я назвал Суботича палачом. А разве это не так? Чей приказ выполняют войска, когда убивают людей, которые просят хлеба? Только хлеба. Чей приказ действует, когда гноят людей в темных колодцах и клоповниках за то, что им нечем уплатить подати, всякие там танапные сборы, зякеты, пошлины…»
Она уже снова шла по улице, а голоса все звучали в ушах так явственно, словно эти люди шли рядом.
«— А это что? — снова быстро спросил Август и похлопал Кузьму Захарыча по груди, по сатиновой синей рубахе. — Зачем у вас на косоворотке с внутренней стороны карман имеется?.. А?..»
И она вдруг опять увидела, как Август стоит у подъезда городской думы и, никого не замечая, что-то говорит и говорит Зазнобину вполголоса.
И вслед за этим почему-то возникает опять картина встречи с Зазнобиным, Декамбаем, с Филиппом Степановичем у Безымянного кургана, возле кузницы.
«— Что с вами? Филипп Степанович? Декамбай? — спрашивает она, останавливаясь возле обитой железом телеги, в которой они сидят.
— Как видите, — отвечает Филипп Степанович, — Вот они. — Он поднимает над собой руки и гремит кандалами».
«Но почему я очутилась там так неожиданно… Одна… — думает она. — Ах, да… Я спала в фаэтоне… после этого страшного скандала с Августом… В надежных руках… В надежных руках…» — мысленно твердит она, решительно открывает дверь в комнату, встает у порога, испытующе всматривается в лицо Августа.
— Наконец-то, — радостно восклицает он, отбрасывает газету, встает с дивана, подходит к ней, целует в бледные холодные щеки и вдруг говорит. — Что с тобой? Почему ты бледна? И молчишь? А?..
— Я в твоих надежных руках, Август, — многозначительно говорит она и хочет поймать его взгляд, посмотреть ему в глаза.
— А разве ты сомневалась хоть минутку? — тихо и ласково спрашивает он, целуя ее маленькое розовое ухо с крохотной бриллиантовой сережкой, и начинает снимать с нее пальто, шляпу из черного велюра с беличьей опушкой. — Ты здесь, в городе, так похорошела! И чуточку… чуточку пополнела, — еще тише, сокровеннее говорит он и целует и ловит губами какое-то черное колечко волос за ухом, отчего ей вдруг становится весело и хочется смеяться.
Август так внимателен, так нежен и ласков, что у нее пропадает всякое подозрение.
«Ах, как я была не права в своих предположениях, — думала она позже. — Ну как можно было его заподозрить в подлости? Ведь он — родной! Родной мне… милый, любимый… Нет. Не мог он выдать Филиппа Степановича и Декамбая, если даже и знал что-нибудь. А то, что он сам намекнул Зазнобину закрыть мой медицинский пункт в волости, — это, конечно, совершенная чепуха. Абсолютная, как Август говорит, ересь. Ересь… Ересь… Я просто устала».
— Ты знаешь, Август, мы еще не были с тобой в Самарканде, — как-то сказала она ему. — Говорят, это удивительный город. Столица железного Тамерлана! Великих ученых…
— Великих? Каких? Разве у азиатов были великие ученые? — спросил он насмешливо.
— Август, — сказала она укоризненно. — Ты ведь ничего о них не знаешь! Не знаешь и не должен так говорить. Я тебе назову только некоторых: Авиценна, Алишер Навои…
— Авиценна? Разве он… местный уроженец?
— Представь себе, да. Абу Али ибн-Сина, известный нам под именем Авиценны, родился в Бухаре. Потом долгое время жил и работал в Хорезме, в Самарканде. Авиценна был крупнейшим врачом Средневековья. И надо тебе сказать, что создателями так называемой «арабской» медицины в действительности были многочисленные народы Востока, в частности, народы Туркестана: согдийцы, хорезмийцы и другие. Если тебе это неизвестно, то я тебе скажу, что здесь же, на Востоке, впервые возникли аптеки. Медицина народов Востока обогатила европейскую медицинскую науку эпохи Возрождения и была одним из ее источников.
